Я рассказал бы, через что пришлось пройти, Про боль, что встретил на пути. Смутился даже бы Господь. Про бесконечный путь и карнавал, И про запретный плод, что я вкушал. Тогда волненья вам не побороть. Я не прошу теперь у вас прощения, Не в оправдании суть. Но перед тем, как осудить, принять решение, Пройти попробуйте мой путь. И в моей шкуре побывать, Тогда попробуйте решать. Ведь теми же путями, Что я, когда пройдете сами, Моих поступков тяжкий груз, Не избежите его вкус. Любителей морали чувствую укор, Благочестивые роняют взор, Меня на произвол оставила судьба. Я уверяю вас, мой суд и зал, Что грязных замыслов не знал, Вы сами разберетесь без труда. Не буду чистить совесть до сияния, Покой души искать где-либо, как-нибудь. И прежде, чем предложить покаяние, Пройдите-ка вы сами весь мой путь. И в моей шкуре побывать, Тогда попробуйте решать. Стихи Мартина Гора «Walking in my shoes» в очень вольном переводе.
***
Она вспоминает о произошедшем инциденте весь следующий день, когда не застает Драко за завтраком, хотя спускается к столу, как обычно, в шесть тридцать утра. Роза прокручивает доступные памяти фрагменты вчерашнего вечера и не находит в них ничего постыдного. — Мистер Малфой еще спит? — спрашивает она у домовика. — Хозяин уже ушел, — отвечает эльф, отвешивая девушке земной поклон. Роза не может объяснить разочарования, кошачьим когтем скребнувшего внутри, но, все же, наспех выпив чашечку кофе, она спешит к себе, чтобы написать записку. Всего пару строчек, в которых хочется поставить множество троеточий. «Доброе утро, мистер Малфой. Очень надеюсь, что Вы не сожалеете о вчерашней нашей беседе. Хотела увидеться за завтраком, но вы ушли раньше. Надеюсь, все в порядке. С Уважением, Роза». Она кусает костяшки пальцев и без конца усаживает на колени скулящего Бобби. Но у щенка совершенно другие планы на такое светлое, солнечное утро. Тихим скулежом он зовет ее в сад, и Роза нехотя обувается, открывает дверь. … Она узнает его пальцы еще до того момента, как сердце трепетно отзывается в груди и кричит: «Я сломаю тебе ребра»! — Скорпф-ф-фиус, — растворяется между губами кусочек сахара. Он больше пахнет новизной, чем давно знакомым, например, с запахом парфюма мешается тонкая нотка табака. Неужели он курит? Длинная светлая щетина оставляет на щеке раздраженные дорожки. Ниже, ниже, к ямочке у основания шеи, где лучшим украшением будет мокрый медальон его поцелуя. Он увлекает ее за собой, молча, переплетая свои пальцы с ее, тянет так, что Роза едва не падает. Один на один, в совершенной тишине. — Опусти шторы, — тихо просит она. — Я хочу видеть тебя. — Стесняюсь, честное слово. Темная повязка ложится на ее глаза, запечатанная заклинанием. — Тогда просто чувствуй… о, Мерлин, эта глупая собака. Подожди, я выгоню его из спальни. … Позже, когда она отдыхает на его груди, а рука Скорпиуса перебирает гладкие пряди, говорить не хочется и, если честно, Розе просто страшно, что это окажется сном. Муж сам нарушает тишину. — Странно, теперь пальцы не путаются в твоих волосах. — Мне это нравится, — улыбается Роза. — Это непривычно. — Ты надолго? — голос звучит высоко и фальшиво, выдавая страх новой главы одиночества. — Я получил письмо от отца. Он написал слишком много предложений, чтобы в очередной раз проигнорировать визит в Малфой-Мэнор, хотя, признаться, лучше бы снова встретиться где-то в городе. Я пробуду здесь пару дней, от силы — неделю, а потом отбываю в Саппоро. — В Саппоро тоже есть горы, — мечтательно произносит Роза, проводя большим пальцем по груди Скорпиуса и останавливаясь на бледно-розовой вершинке соска. — Я, кажется, писал о том, что Япония не место для тебя, Роза. Мне предстоит серьезная работа, и я не смогу уделить тебе должного внимания. В этот момент что-то довольно громко ударяется в стекло. — Сова, — замечает Скорпиус. И Роза краснеет, понимая, что за письмо может принести теперь Винд. Однако она быстро выскальзывает из рук мужа и, торопливо завернувшись в плед, шагает к окну. «Доброе утро, миссис Малфой», — беззвучно шевелятся губы, и Роза чувствует, что безбожно, неуправляемо краснеет. Вновь перед глазами вчерашний вечер, и мистер Малфой непростительно, слишком близко склонившийся над ней. — Читай вслух, — она вздрагивает, ведь в голосе мужа она впервые слышит совершенно незнакомый тон. Скорпиус приказывает. — У тебя ведь нет секретов? Так? — Нет-нет. Конечно, нет… «Доброе утро, миссис Малфой. Вам не о чем беспокоиться. Просто у меня действительно возникли дела в столь ранний час. Желаю Вам плодотворного дня. Драко Малфой». Три сухих строчки не успокаивают внутреннего волнения девушки насчет свекра, зато Скорпиус вспыхивает моментально. Мужчина садится в постели и, глядя в растерянные глаза жены, вопрошает: — Что это за странная переписка, Роза? — Ничего, — отвечает она, не понимая, почему голос готов сорваться, — вчера он был пьян, и… я обеспокоилась столь раннему уходу. — Следишь за отцовским распорядком дня? Да? — Какое это имеет значение? Ведь кроме мистера Малфоя, я не вижу никого, — ответ звучит слишком громко, и Роза понимает, что сейчас они, возможно, впервые поссорятся. — Мерлин, Скорпиус, прости, я ничего такого не имела в виду. — А что имела? — Просто я действительно волновалась. — С каких это пор ты волнуешься об отце?! Он же «зануда» и «сухарь», как ты сама его называла! — Возможно! Не знаю. Мы мало разговариваем. — Да? Настолько мало, что тебя беспокоит, во сколько он покидает собственный дом и где находится? — Он, в отличие от тебя, хотя бы приходит каждый вечер. Услышав голос Розы, под дверью жалобно заскулил щенок. — Заткни эту чертову псину! — Ты сам на себя не похож! … Мятый пергамент на полу. Бобби продолжает тихо взвизгивать перед закрытой дверью. Сквозь тонкую полоску света, пробивающуюся в щель, виден танец пылинок. В тишине различаются звуки, которое можно принять за борьбу, если бы не тихие, едва слышные стоны. … — Почему ты не сообщил о своем приезде заранее, Скорпиус?! — С недавних пор мне нравится элемент сюрприза. Ты не рад, отец? — Ну, конечно же, я рад, сын мой! Но я… мне хотелось бы как-то приготовиться. Роза видит крепкие мужские объятья. В вечерних сумерках едва различимы два остроносых профиля, являющихся почти зеркальным отражением друг друга. Рука отца спокойно лежит на спине сына, сам же мужчина прикрывает глаза, лицо его становится спокойным и умиротворенным. Скорпиус. Ей не хочется признавать это, не хочется замечать. И верить не хочется. Он обнимает отца, но во взгляде нет оттепели. Взгляд мужчины устремлен куда-то вдаль. Чужой, холодный, неискренний.***
Драко не любит запаха железной дороги со времен Хогвартса. Розе он опротивел только теперь, когда стоя рядом со свекром, она провожает мужа в очередную поездку. Дорога обещает Скорпиусу крылья самолетов, бескрайнюю неба синь и горы Саппоро. У августовского вечера в Лондоне планы гораздо скромнее, он намерен тонкой кистью золотить козырьки крыш. Еще немного поиграет закатное солнце и скроется, оставив Драко и Розу бредущими вдоль узких улиц. — Вы снова легко одеты и дрожите, — замечает мужчина, искоса поглядывая на нее. — Да, — коротко отвечает она. Ведь не стоит же говорить, что дрожь эта не от прохладных пальцев ветра, касающихся обнаженных участков кожи. Просто она снова одна. Драко не задумывается над подтекстом ответа, у него и свои такие есть. Он просто снимает маггловский плащ и набрасывает на тонкие плечи девушки. Останавливается. Смотрит. — Забавно, — молвит он. — Что вас забавляет? — Полы волочатся по земле. Никогда не замечал, что вы так малы ростом. — Мы не разговаривали всю эту неделю. — Вы имеете в виду книгу? — Да, — и она думает, как, возможно, этот ответ задевает Драко. — Я готов продолжить. … Снова ночь и утро разделяет только хорошо знакомый бой настенных часов. На этот раз она сидит прямо напротив Драко и не записывает его сбивчивый рассказ. — Я не стану повторять эту историю вновь, лучше законспектируйте все сразу, — в голосе различается раздражение. — Важнее услышать, записать успею всегда. У меня хорошая память, мистер Малфой. — Как знаете. Я вас предупредил. — Можно продолжить завтра, вы выглядите усталым. — Закончим это здесь и сейчас. На этот раз в его руках нет бокала с огненным виски, но в пальцах беспрестанно танцуют скрепки, собираясь в длинные цепочки, трещат, ломаясь, перья. Он рассказывает Розе о поздних школьных годах и членстве в Инспекционной дружине, учрежденной Долорес Амбридж. А так же о вещах, гораздо более постыдных. Драко не утаивает от Розы, как ненавидел ее крестного — Гарри Поттера за то, что именно его поступок поспособствовал заточению Люциуса Малфоя в Азкабан. О морали он не рассуждает. Просто сын остается верен своему отцу, не рассматривая мотивов его поступков. А дальше следуют еще более неприглядные вещи: Дамблдор и шестнадцатилетний Драко в Астрономической башне Хогвартса. В памяти Розы всплывают эпизоды их прогулок со Скорпиусом, целью которых не раз становилась именно Астрономическая башня. Она вспоминает, как в лучах закатного солнца блистала простая латунная табличка с именем Альбуса Дамблдора и годами его жизни, выгравированными на ней. Для нее просто кусок металла, частичка истории Хогвартса, для Драко Малфоя слишком тяжелые воспоминания. Красная сетка воспаленных сосудов делает светло-серую радужку ещё более блеклой. Розовые пятна расходятся по лицу, когда он говорит о той ночи. Пожалуй, она потрясала его сильнее остальных событий. Была для него самым страшным эпизодом в войне. И Роза больше не может смотреть. Она касается руки Драко, сжатой в кулак и просит: — Мистер Малфой. Вы можете остановиться в любой момент. Это невыносимо. Это невозможно даже слушать. Я не могу представить, сколь страшно об этом говорить. Но он не замечает девичьей руки, устроенной на собственном запястье, да и лицо Розы для него словно в ночи луна, затянутая легкой вуалью полупрозрачных облаков. Он не слышит и продолжает. Сказ. О Волан-де-Морте, который не столько пугал, сколько отвращал юношу. Гораздо более страшным тогда казалось крушение всех идеалов Малфоев, утраты их статуса. Для юного Драко отец был всем. Его мнение не подлежало сомнению даже в мыслях. А мать всегда была образцом женственности, тихой гаванью. Все рушилось на глазах, как и привитые воспитанием каноны об исключительности и о чистоте крови. О, об этом особенно. Все оказалось уничтоженным и отсеялось подобно шелухе, когда он увидел распластанное на полу Малфой-Мэнора, познавшее ад пыток «Круцио», тело Гермионы Грейнджер. Магглорожденной волшебницы, которую он, как ему казалось, презирал, а тогда видел в карих глазах лишь одну просьбу, обращенную к нему: «Не выдавай нас, Драко». Она была готова умереть за друзей так же, как он за свою семью. И он не выдал. Даже, несмотря на то, что, несомненно, узнал их всех: и Гермиону, и Рональда Уизли, и Гарри Поттера. Драко всегда был немного высокомерным, но никогда — идиотом. Он не выдал их, даже зная, что это могло бы помочь родителям обрести былое доверие Волан-де-Морта. А все потому, что именно тогда он понял, что только эти трое смогут помочь волшебному миру стать лучше и… чище. От таких, как он сам. Юноша впервые увидел такую дружбу и понял, что эта любовь ничем не отличается от его кровной, обращенной к собственным родителям. Драко надолго замолчал, а Роза все так же не убирала своей ладони с его руки. И тогда мужчина заметил, что девушка легко поглаживает его запястье. Пальцы мгновенно разжались, захватив тонкие веточки девичьих в замок. Это было волнительно. — Мистер Малфой! — Да. Что? — Если вам трудно говорить… — Трудно… И он продолжил, не пускаясь в дальнейшие оправдания. Он перескакивал с события на событие и, называя свой возраст, подтвердил догадку Розы, что путается во временах. Он рассказал об убийстве преподавательницы Хогвартса, и о том, что большего ужаса в своей жизни не испытывал ни до ни после этого. Он поведал и о том, как Гарри Поттер спас его из горящей Выручай-комнаты, и как, поддавшись панике, он унижался перед Пожирателями смерти, на стороне которых оказался временный перевес. Драко Малфой беззастенчиво называл себя трусом, готовым в тот момент принять любую правду, моля всех богов, все равно каких: маговских, маггловских, лишь бы только остаться в живых, лишь бы только родители не пострадали. … Вновь рассвет застал их в кабинете. Они давным-давно молчали. Драко, подперев кулаком подбородок, смотрел в одну точку, будто не было перед ним серых стен, словно не сидела напротив него Роза. Мысли мужчины блуждали далеко, за рубежом так и не познанного. Роза уронила голову на собственную руку, живым мостом пролегшую между ней и Малфоем. Да, он так и сжимал ее пальцы. Крепко, не нежно, будто то было последней надеждой на спасение и оправдание. — Я был трусом. — Вы один из самых отважных людей из всех, кого я знаю. Вы и миссис Нарцисса. — Ваш голос звучит искренне. Но это не так. Впрочем, не берите в голову, Роза. Отправляйтесь-ка лучше спать. — Спасибо, мне пока не хочется, — тихо проговорила она. Ведь не могла же она вот так просто взять и заявить, что сейчас она ни за что не отпустила бы его руку. Утренний свет уже отвоевал у ночи комнату. Он слепил Розу, пробиваясь сквозь цветной витраж. За закрытой дверью кабинета заскулил Бобби. — Алохомора, — произнес Драко, направив волшебную палочку на дверь. Песик, тут же проскользнув в образовавшуюся щель, бросился к ногам девушки. — Спасибо, мистер Малфой. Бобби напоминает, что пора выйти во двор, а потом и позавтракать, — улыбнулась она. — Хорошо, ступайте, я пока попрошу эльфов накрыть. Хотите, позавтракаем на веранде? Пусть Бобби покопает газоны вволю и безнаказанно. — Я не против, — улыбнулась она, — пойду возьму плед. — Роза! Она замерла перед дверью. Обернулась. — Что, мистер Малфой? — Почему вы назвали его Бобби? — Можно я расскажу об этом в другой раз? Это аббревиатура.***
Драко Малфой никогда не был идиотом. Наивным — да, максималистом — в юности — конечно, но глупым? Нет! И он, конечно же, почувствовал тепло её рук, доброту взгляда. Он слышал, как не раз она пыталась прервать его рассказ: «Если вам тяжело», «Может быть сделать паузу?», «Если хотите, можете не говорить об этом». Драко не понимал другого: почему, рассказав ей все, он не чувствовал страха перед тем, в каком виде Роза представит его исповедь в своей книге. Признаться, с самого утра Драко волновал лишь один вопрос, под каким еще благовидным предлогом можно пригласить Розу в свой кабинет и побеседовать вот так просто, ни о чем, и уж точно не о войне. Но предлогов нет, нет причин и, честно говоря, это весьма отвратительно, сокращать дистанцию между собой и женой сына. Неприятны собственные мысли, которые не отпускают его весь день, и которые все чаще заняты образом Розы, нежели служебными делами, настолько, что он получает замечание на совещании у Министра, непонимающий взгляд Тиа, когда на один из ее вопросов, он кивает головой утвердительно, хотя даже не слышит, что говорит женщина. А она вспыхивает: — Значит, ты считаешь, что это платье меня полнит?! — Я не понял сути вопроса. — Ты ничего не понимаешь и вообще не слушаешь меня. … Роза появляется ближе к обеду и поджидает его у входа в Министерство. — Зачем вы пришли? — Хотела убедиться, что у вас все в порядке, — крутит в руках петельку поводка, на котором, радостно подпрыгивая, нарезает круги щенок. Завидев Малфоя, собака тут же бросается к нему, подпрыгивает, опираясь на лапки, и оставляет на идеально черных брюках расцветать пыльные следы маленьких лапок. Малфой морщится. Роза натягивает поводок. — Простите, я все время забываю, что вы это не любите. — Чего не люблю? — Когда собака… — Глупости, я люблю животных. Очень даже. Можете убедиться в этом сами. — Что? — Приглашаю вас завтра вечером со мной на ипподром. — Я не умею держаться в седле. — Это не важно. Я помогу вам.***
Из мусорной корзины Драко Малфоя***
Карты никогда не врут. Драко Малфой был глубоко убежден в этом, ведь никогда не прогуливал уроков Прорицания в школе. Но карта, которая теперь развернулась перед ним, пыталась обмануть: на Тиа синее море платья, врезающееся в смуглые берега соблазнительного тела. Глубокий вырез на груди, точно Бенгальский залив. И климат тот же. Жаркая. Руки теплые, потные ладони. Она цепляется длинными пальцами за рукава рубашки, липкая, тягучая, словно соус. Ест красиво, оставляя что-то в уголке рта, и тут же соблазнительно слизывает кончиком похожего на ягоду клубники языка. — Давно не виделись, Драко. Я, признаться, успела соскучиться. — Да, мы не встречались больше месяца, — он изо всех сил пытается заставить голос звучать теплее, но выходит плохо, и чуткое, настроенное на такие радиоволны женское ухо тут же чувствует фальшь. — Это не свидание…– тихо молвит она, роняя вилку. На скатерти три грязные полоски, оставленные зубцами столового прибора, на ее щеках полосы чуть шире, мертвенно-бледные. Драко берет в руки салфетку и промокает уголок женских губ. — Это не свидание, — голос его звучит странно твердо и уверено, — я пришел сказать, что встречаться вне рабочего времени, не по служебным делам, мы больше не будем, Тиа. — Драко, но… — Сейчас говорю я! Дорогая моя, я ценю все то, что ты сделала для меня, и помню все твои поступки, все хорошее, что нас связывало. Но я не хочу продолжать. Я ничего не чувствую к тебе, как к женщине. Была физическая близость и, Мерлин свидетель, ты лучшая любовница в подлунном мире. Но дальше так не может продолжаться. В последнее время меня не оставляет чувство, что я обманываю тебя. Да и себя тоже. Больше не хочу. — Мразь, — она вскакивает на ноги, и ладонь ее останавливается в опасной близости от щеки Драко. Реакция мужчины быстрее. — Не могу понять, — молвит он тихо и зло, — мерзавцем я остаюсь при любом раскладе: действуя правильно или совершая подлости. — О чем это ты? — Я не хотел обижать тебя, Тиа. Ты действительно дорога мне. Но наше время прошло. … По небу плывут скорые облака. Оно, верно, тоже курит. И в ее наманикюренных пальчиках дрожит сигаретка. Ушел. Своей отвратительно элегантной походкой, держа спину и глядя прямо перед собой. Драклов Малфой! Её проклятье! Он даже не оглянулся! Сказал все и ушел! Навсегда! Она знала. И знала, как его можно вернуть. Или хотя бы просто отомстить.