Давно уже две жизни я живу, одной — внутри себя, другой — наружно; какую я реальной назову? Не знаю, мне порой в обеих чуждо. Игорь Губерман
Говоря о том, что он любит животных, Драко немного кривил душой. Да, ему нравилось ощущение мягкой кошачьей шерсти под ладонью. Пение птиц по утрам доставляло искреннее удовольствие, вкупе с прохладным, свежим воздухом, врывавшимся в распахнутое настежь окно. Еще Малфой осознавал, что жокейский костюм очень выгодно смотрится на его сухопарой фигуре. Так же приятным казалось прикосновение влажного носа коня по кличке Винсент, тянувшегося за кусочком сахара, появлявшемся в мужской руке. Неизменный, обязательный ритуал. В общем, Драко предпочитал эстетическую сторону любви, ведь для ухода за лошадьми, чистки стойла, кормления существовали специальные люди или эльфы, которым он платил золотом. Привязанность Розы к Бобби казалась совершенно другой. Вот и теперь, облаченная в такой же, как и у Драко, только сшитый по женской выкройке костюм для верховой езды, она держала на руках щенка, в свою очередь оживленно крутившего головой, словно пытающегося уловить суть разговора. — Нас не будет всего пару часов, — твердо сказал мужчина, — и ничего не случится, если собака останется дома. — Он будет плакать все это время. — Собаки не умеют плакать, Роза. — Хорошо, на человеческом языке это называется выть, — Драко слышит в голосе девушки раздражение. — Послушайте, я не хотел вас обидеть. Просто собаке, особенно такой маленькой, как Бобби, там нечего делать. Домовики присмотрят за ним, пока нас не будет. А по дороге домой мы сможем посетить Косой переулок, и вы выберете что-нибудь особенное для Бобби. — Хорошо, — не спорит Роза и, натягивая на голову кепи, улыбается. — Вы правы, мистер Малфой. Бобби должен научиться обходиться без меня. — Вот и славно, — отвечает мужчина и подает ей руку для парной трансгрессии. … От резкой смены пейзажа, слишком яркого света Роза щурится и надвигает головной убор чуть ниже, в рефлекторной попытке защититься от солнца. Но зрелище не удивляет, она множество раз видела ипподром. Дело в том, что дедушка Артур, увлекшись одно время маггловскими конными скачками, брал Розу с собой. И тогда она даже неплохо научилась разбираться в том, кто является лузером или фаворитом, когда соревнования для нее комментировал совершенно не азартный от природы мистер Уизли. Дедушка получал от посещения ипподрома ни с чем не сравнимое удовольствие, не помышляя, однако, о том, что используя свои магические способности, на скачках можно заработать. Просто им с Роззи нравилось смотреть на лошадей и их всадников, даже несмотря на шутки в адрес их странной, нелепо подобранной маггловской одежды. Вскоре, однако, это невинное увлечение открылось бабушке Молли, и она, почему-то совершенно не разделила страсти мужа, а только горестно вздохнув, попросила его больше так не делать. И дедушка последовал ее просьбе. Потому что у Молли никогда не было необходимости ругаться или повышать голос, чтобы он послушался. Громкие замечания и споры были орудием воздействия на детей, но никак не на мужа. Больше всего Артур боялся, когда Молли просила о чем-то вот так. Тихим голосом. В общем, мистер Уизли быстро нашел себе новое увлечение, а Роззи еще не раз вспоминала ипподром, по которому мчались крупные потрясающе красивые животные. Девочке виделись блестящие от пота спины и слышался запах. Она и теперь остановилась, полной грудью вдохнув знакомый, но почти забытый аромат сухой травы, полудня и лошадей. Самый закат лета — Миссис Малфой, — раздалось над ухом. Драко держал под уздцы двух прекрасных лошадей. Роза впервые видела их так близко. Красивых, высоких. Настолько, что дух захватывало от мысли, что ее собственная макушка не достает им до хребта. — А можно погладить? — вырвалось у девушки. — Нужно, — неожиданно широко улыбнулся Малфой. — Вы должны познакомиться. Тот, что слева — мой конь Винсент. А это Эйприл, сегодня она любезно согласилась сопровождать вас на прогулке, Роза. — Очень красивая, — отметила девушка, касаясь носа лошади пальцами. — Надо же. Какой он нежный. Ноздри животного вздрогнули, и Эйприл, тряхнув головой, ткнулась мордой Розе в плечо. От неожиданности девушка дернулась и захихикала. — Они смешные, — прокомментировала она. — Возьмите ее за поводья, только не тяните сильно, просто ведите, как друга, — предложил Драко, вкладывая их в ладонь Розы. — А вот перчатками вы пренебрегли зря. С непривычки все руки будут в мозолях. — С этими словами он стащил свои и протянул их Розе с таким выражением на лице, что у нее и мысли не возникло отказаться. Дальше они шли вчетвером и молчали. Выйдя на поле для выездки, Драко остановил лошадей. — Я не смогу взобраться на нее. — Я помогу. Возьмитесь вот здесь, ногу поставьте в стремя. О, Мерлин, Роза, вы меня с ума сведете. Левую ногу. Ле-ву-ю. Иначе вы сядете задом наперед. Когда все было устроено как надо, и оставалось только оттолкнуться от земли, Роза почувствовала, как сильные руки ловко и умело подсадили ее, не коснувшись при этом фривольно, не задержавшись на талии хоть на миг дольше, чем следовало. Она ощутила легкую вибрацию под собой, это Эйприл переступила с ноги на ногу. — Держите крепче, — посоветовал Малфой, — она должна чувствовать, что вы владеете ситуацией. Эйприл очень спокойная, но все равно лошадью нужно править, Роза, — с этими словами Драко ловко оседлал своего коня. — Ну, вперед. Чуть пришпорьте. — О, Боже мой, — вырвалось у Розы, когда лошадь пошла. Ощущения были скорее необычными, чем интригующими и приятными, ведь с непривычки думалось, что еще всего один шаг, и она свалится. Седло казалось скользким, пальцы узловатыми и непослушными, ноги ватными. А Малфой в седле, следующий чуть сбоку, необыкновенно умелым наездником, чье мастерство восхищало по умолчанию. Девушка не успела подумать о природе этих мыслей и причине их возникновения, а просто любовалась, как игривые солнечные лучи, путаясь в седых висках, делали их ровно-золотыми. В этом ярком свете и костюме, выгодно облегавшем стройное тело мужчины, он словно скинул лишние года, и теперь хотел ускакать от них насовсем, когда поравнявшись с Розой, сказал: — Винсент хочет размяться. Мы сделаем с ним пару кругов и вернемся. После я покажу вам лес, примыкающий к ипподрому. Это чудесное место, Роза! Тихое, спокойное, живописное в такое время года, когда в море зелени появляются первые штрихи осенней кисти. Ни о чем не волнуйтесь, просто держите поводья крепче. Эйприл будет идти спокойно. Наверное, она получила бы гораздо больше удовольствия, созерцая умелого наездника в седле, если бы не постоянный страх свалиться на землю. Лошадь перестала казаться девушке удобным видом перемещения после первых же десяти шагов. Теперь, по прошествии стольких минут, седло немилосердно впивалось в пятую точку, вызывая неудержимое желание встать, упершись ногами в стремена. Но Роза послушно натянула поводья, оглянулась на Малфоя, успевшего пустить Винсента рысью, и тут началось то, что началось. Место расположения ипподрома виделось огромной, ухоженной поляной посреди леса. Тем страннее, откуда в этом сонном царстве, где, казалось, кроме них не было никого, такие громкие звуки. Один за другим над деревьями вдруг раздалось несколько хлопков. Часто посещавшая мир магглов Роза, подумала, что больше всего звуки похожи на выстрелы охотничьих ружей. Но мистер Малфой говорил, что это частные владения. Откуда же здесь взяться охотникам? Тем более магглам… Это было последней мыслью девушки, потому что сразу после хлопков произошло нечто ужасное. Спокойная и меланхоличная Эйприл, до сего момента понуро шагавшая по кругу, вдруг вскинула голову, больно хлестнув длинной гривой девушке по лицу, при этом лошадь громко и испуганно заржала. Возможно, она пришла бы в себя сразу после этого, но тут раздалась новая череда выстрелов. И тогда Эйприл дернувшись и совершив какой-то странный полу-прыжок, полу-рывок понеслась вперед, что было мочи. Роза держалась изо всех сил, однако моментально почувствовала, что теряет управление лошадью. Ноги выскользнули из стремян. Поводья больно врезались в руки. Краем глаза она увидела, как Малфой, мгновенно оценив ситуацию, с криком развернул свою лошадь к ней. Поздно. Девушка почувствовала резкий толчок, жуткий по силе удар в грудь, и то, как поводья выскальзывал из вмиг ослабевших рук, а она провалилась в темноту. — Не-е-т, Роза, Мерлин, — она слышала это словно через толстую стену. Глухо, далеко-далеко. Дальше она не слышала и не чувствовала ничего.Из синей папки Розы Малфой
«Если бы я вела дневник, в нем было бы совсем немного записей. Возможно, я задавала бы бумаге те вопросы, на которые не найти ответа ни у родных, ни у друзей. А некоторые вещи я бы хоронила в бумажных склепах свитков, кремировала бы их в Вальпургиеву ночь в камине собственной комнаты, ибо то, что я хочу оставить на этом пергаменте, должно быть забыто, похоронено, убрано в самый дальний закоулок памяти. Последняя картинка перед вспышкой света — мистер Малфой, изо всех сил спешащий ко мне. Первый кадр после возвращения — его лицо. Близко-близко. Настолько, что это чересчур. Излишне. Странно. Ужасно. Безумно. Когда его пальцы впутываются в волосы. — Что случилось? Где я? Где мы? На нем все тот же жокейский костюм: пыльный, грязный, и лицо его в серых разводах, будто он слезы по нему размазывал руками. — Мистер Малфой, где мы? — спрашиваю громче, а он все молчит и смотрит на меня безумным взглядом. А мне не повернуться, от того, что лицу, заключенному в его ладонях слишком тесно. — Это Мунго, Роза. Мерлин, как вы меня напугали. Какой же я идиот, что оставил вас! — Госпиталь Святого Мунго?! От него немного пахнет спиртом и валерианой. Наверное, успокаивающее зелье. Моя же голова кружится, а в груди что-то пылает, жарко и больно. Наверное, я здорово ударилась ребрами. — Хвала Мерлину, что вы живы, Роза. — Я… И в этот миг произошло непоправимое. Наверное, все дело в дистанции, а может, в испуге или спирте, который содержался в успокоительном зелье. Вот только Малфоя можно будет простить, а меня… никогда, потому что, наверное, это я первой потянулась к Драко, крепко удерживая его за плечи. Быть может, это сделал он, и мне следовало ударить его по щеке, вот только система торможения у него сработала лучше моей, когда мужчина извернулся и оставил горячее клеймо своих губ прямо на моем лбу. Уже тогда я прокляла себя последними словами. А руки и голова отказывались подчиняться мне, словно находились под заклятием Империус. Острые лопатки и тяжесть его тела, он жмурился крепко-крепко и не отрывал губ. Моя ладонь на его затылке, и я не могла видеть ничего, кроме гладко выбритого подбородка, но и этого зрелища предостаточно, когда примерная и любящая жена во мне испустила последний предсмертный вопль. И все-таки это… я… Потому что следующими моими словами стали бы: „Поцелуйте меня“, но он опередил меня на мгновение, лишь немного изменив фразу так, что я понимала — она сказана не мной. Облегчения это не принесло, когда до меня дошел смысл его слов: — Пожалуйста, Роза, только ответьте мне. И дальше последовало то, чего тогда хотелось нам обоим. Никогда не думала, что поцелуи бывают такими: не медово-сладкими, не тягуче-нежными. У этого касания губ горький полынный привкус, отчаянная нота в середине, но это не оттолкнуло, хотя должно было. Вместо того я удерживала его так крепко, как могла, даже, когда он отпустил мои губы и легкими касаниями уст покрывал все мое лицо, шею, руки, ладони. — Господи, Драко, я… мистер Малфой. Чернота. Безысходность. Ночь. От которой бежать хочется, с мазохистским удовольствием понимая, что из этой комнаты, где мы оказались, нет выхода. Что, убегая, я вновь и вновь буду стремиться к его рукам. — Хвала, Мерлину, Роза. Вы живы… … Он приходил ко мне дважды в день и больше не садился на край постели. Между нами предсказуемо выросла пятифутовая дистанция морали. На его лице больше не было разводов, и все, наверное, приходило в порядок. Во всяком случае, в тот же вечер на мои неловкие на-все-лады-извините, он строго и твердо сказал: — Простить меня должны вы, Роза. Точнее я намерен просить вас об этом. Я мужчина и допустил это сам. Пойму теперь, если вы потребуете соблюдения каких-то условий. — Какие условия, о чем вы, мистер Малфой? — Пойму, если вы захотите покинуть Малфой-Мэнор. — Вы желаете этого? — Меньше всего на свете. — А чего хотите на самом деле? — подаваясь порыву, спрашиваю я, не заботясь о том, сколь пошло мог прозвучать вопрос. Видит Бог, я не вкладывала в него дурного подтекста. Мне хотелось правды. — Больше всего я хочу, чтобы мы перестали „выкать“ друг другу. Это обстоятельство каждый день добавляет мне несколько новых морщин. — Если я останусь в Мэноре, мы не должны более вспоминать о том, что произошло. — Может быть вслух. А для себя. Я никогда не забуду об этом, Роза…»***
Скорпиус Малфой не был склонен к долгим размышлениям, но уже вторую неделю его терзали сомнения по каждой мелочи. Он не мог решить чай или кофе следует заказать за завтраком, ведь, признаться, дома он всегда пил чай, но дождливый, рано просыпающийся Петербург, буквально, впихивал в руки чашку «Американо». Мужчина не мог решить остаться ли в номере отеля после рабочего дня или принять приглашение изнывающей от скуки Лили. Нет, девушка не жаловалась, но, кажется, практика не приносила ей новых знаний, а потому она действительно заваливала его записками с просьбами о встрече. Он соглашался. Потому что, признаться, еще со школы они неплохо ладили. К тому же, легкая на подъем Лили прекрасно отвлекала Скорпиуса от мыслей об отце и о том, что он намеревался сделать по возвращению в Лондон. Но он сомневался, не похожи ли их посиделки за полночь в одном из уютных ресторанчиков, на свидание двух влюбленных, особенно, когда Лили, заливисто смеясь, утаскивала его танцевать в один из маггловских ночных клубов: «Скорпиус, за столом столько времени просиживают только сорокапятилетние старики и старухи». Он невольно думал о том, что его отцу как раз почти столько. Но потом он осознавал, что находит удовольствие в том, как тонкая рука увлекала его в гущу танцующих, и нелепая маггловская музыка уже не казалась такой ужасной. Особенно, когда маленькая хитрюга ввинчивалась в кольцо его рук, ловко трансформируя его в обруч на талии. — Это медленный танец, а ты, как был медведем, так им и остался. — Для медведя у меня не та комплекция. — Ты тощий, злой Гризли, разбуженный посреди самого сладкого февральского сна. Дни летели незаметно, словно годичными кольцами, отмечаясь разноцветными нашейными платками Лили. — Ты их коллекционируешь? — вопрошал он, поддевая пальцами легкую ткань. — Тут очень красивые вещи. В Англии такого не купишь. Павловый-псат. — Павловский Посад, — смеется он. — Ты дремучая. — Я Гремучая Ива. — И она ловко достала ему до затылка гибкой плетью руки. Шуточный подзатыльник. Легкость. Как в школе. Как тысячи лет тому назад. К концу второй недели Скорпиус уже не сомневался, потому что на руках оказались все доказательства того, что это не Лили похожа на ту Розу, которую он знал с детства. Лили — это Лили Поттер –неизменный сценарист и воплотитель детских шалостей Розы. — Мне всегда казалось, что вы прекрасная пара!!! Она едва не плачет, вытягивая пальцы из-под ладоней Скорпиуса, и от этого на лакированной столешнице остаются следы. — Я не был влюблен в ее образ. Скорее в свободу и непосредственность. А ты? Зачем это делала ты? Собственные записки, подписанные ее именем. Тучи в мою спальню, которые направляла рука Розы. Жестокий сценарий. — Ты только что ответил себе на все вопросы, Скорпиус! Ты нравился мне… но я хотела, чтобы ты догадался обо всем сам. А потом вы с Роззи поженились. — Ты пыталась получить ответы, отправив меня в лабиринт без выхода? Ведь я не понимаю. Я не уверен, что готов оставить Розу. Что на ее месте должен быть кто-то другой. Теперь я не уверен, увы, ни в чем!***
Она ищет встреч с ним за завтраком, но стоит Розе появиться на пороге столовой, как Драко поддевает свою рабочую папку со стола и, пожелав ей доброго дня и удачи, убирается восвояси. Роза бродит по длинным коридорам, по растянувшемуся до бесконечности канату времени, чувствуя себя весьма неуклюжим эквилибристом. Огромный дом ощущается бесконечным, вековой пылью ложится на плечи. Он пугает ее, искажая свое каменное тело, и Роза блуждает в нем, среди неподвижных витражей и злобно-перешептывающихся портретов. Она, кажется, слышит: «Блудница», «Как таких земля носит?». Несомненно, предки Малфоев услышали в их ставших редкими разговорах фальшиво-напряженную ноту «ты». Она не «до», она не «соль», не «после». Но появившись однажды, стала залогом неловкости, а не освобождения. … Это произошло в субботу. Впервые за все время Драко оставил ее одну и в уикэнд, не сообщив даже, куда направляется. Роза поднималась по лестнице, когда резкий порыв ветра распахнул одно из небольших окон между этажами. И тут же к ее ногам просыпался дождь из цветных стекол, так резко и неожиданно, что она вскрикнула. Девушка хорошо помнила этот небольшой витраж главным образом потому, что картинка была ее любимой. Она изображала светловолосую девушку с цветком в руке. И хотя витраж не предусматривал прорисовки деталей, Розе казалось, что она чувствовала, как девушка вдыхает аромат этого цветка. А теперь… потрясающая картина лежала у ее ног горкой разноцветных стекол. — Ты в порядке, Роза? — послышался голос Драко. — Я не виновата. Это ветер. — Ты не ранена?! — в его голосе слышалось лишь беспокойство за нее, за живую Розу, а не за мертвый стеклянный цветок. — Репаро, — вместо ответа прошептала она, неловко взмахивая в сторону осколков своей волшебной палочкой, — репаро… пожалуйста. Ничего не происходило. Осколки, как есть, сверкали на полу, а рука Драко легла на свободное ее плечо. — Все в порядке, Роза, правда. Оставь. Я прикажу домовикам, чтобы убрали стекло. — Ты помнишь день, когда мы подобрали Бобби? — нетерпеливо оборвала его Роза. — Странный вопрос, конечно. — Вспомни, какая погода застала нас в тот вечер. — Был сильный дождь. — Вот именно. А что бывает после дождя? — Лужи. — Радуга. Я назвала щенка Бобби*, потому что именно такой вижу радугу. (BOBBY blue, orange, blue, blue, yellow — примечание автора). — Не понимаю, при чем здесь радуга, Роза?! Вечерами мы не можем ее видеть. — Я не могу видеть ее вообще. Так, как ты. Я дальтоник, Драко. И наблюдаю радугу, как сочетание голубого, желтого и оранжевого. — Дальтонизм мужская болезнь, Роза, — не поверил Малфой. — Это всего лишь условное деление мира, Драко, где никто не поручится, что вы видите его вернее, чем я. Хотя, не спорю, дальтоников меньше. — После твоих слов мне неожиданно захотелось посмотреть на мир не через цветное стекло. Как раньше. — Вот и я о том же. Пора выйти и посмотреть на мир в настоящем времени.