Мёртвые видят сны

Анастасии из рода Грифона часто снятся кошмары. Когда она была ребёнком, няня рассказывала ей и её брату-близнецу Кириану, что мёртвые видят сны. Кириан смеялся и говорил, что всё это сказки, а он уже большой и не верит — но Анастасия, хоть и была его ровесницей, слушала няню с открытым ртом. Мертвецы из её рассказов совсем не казались ей пугающими — к тому же, она ведь видела мёртвого дедушку, а он был не страшным и даже красивым. Только что немного бледным — а так даже чуточку красивее, чем при жизни, потому что для похорон его обрядили в самые лучшие праздничные одежды и уложили волосы на подушке изящными волнами. Маленькая Анастасия слышала что-то о том, что её тётя Лана — некромант, маг, повелевающий мертвецами. Анастасия не знала, что это такое; мертвецы, которыми повелевала тётя, виделись ей похожими на дедушку, а саму тётю она любила даже больше, чем отца. Тётя Лана крайне редко улыбалась, но всё равно была доброй и ласковой — и порой Анастасии казалось, что к ней она привязана больше, чем к остальным своим племянникам. Иногда она задумывалась о том, в чём же заключались повеления, которые тётя отдавала мертвецам — и приходила к выводу, что раз «мёртвые видят сны», то, наверно, тётя Лана решает, какие именно сны им видеть. Теперь Анастасия знает — мёртвые действительно видят сны… вот только насылают их не некроманты. Теперь она сама — некромант. И — мертвец, поднятый тётей Ланой после того, как Антуан, старший из родных братьев, наследник отца, убил её ударом кинжала, чтобы избавить от пыток, уготованных инквизицией. После того, как она сама, находясь во власти чужой враждебной воли, вонзила кинжал в грудь родного отца. Анастасия видит это в кошмарах — хоть и не помнит наяву. Видит, как отец падает, глядя на неё не столько с болью, сколько с изумлением; слышит крики окружающих — крики скорби и гнева. Видит она во снах и другое. Видит Антуана — синие глаза пусты, на губах играет незнакомая жестокая улыбка, он беседует с верховным инквизитором Сальваторе и соглашается с ним, что все, кто предал святую веру Эльрата, заслуживают медленной и мучительной смерти… Антуан тоже одержим чужой волей; Анастасия хочет крикнуть ему об этом, воззвать к его разуму — но её губы не издают ни звука. Анастасия видит Кириана — своего любимого брата, товарища детских игр. Вот он кричит от боли, корчась на чёрных камнях под расцвеченным багровыми зарницами небом — адскими небесами, небом Шио — и в его широко открытых глазах борются две души: его самого и древнего архидемона, пытающегося взять верх над отданным ему телом. Анастасия хочет подбежать к брату, взять его за руку, коснуться щеки, помочь хоть чем-то… но её нет рядом с Кирианом во плоти — и она может только бессильно смотреть на его мучения. Снова Кириан. На нём алый плащ и доспехи из воронёной стали; волосы темнее и длиннее, чем она помнит, лицо бледно почти как у неё сейчас, алые отсветы полыхают в глазах, улыбка обнажает длинные и острые, как у вампира, зубы. Он восседает на адском жеребце, за его спиной — армия демонов, церберов, суккубов и бесов; он наклоняется к другому всаднику, другому демону, обнажённому до пояса, с короткими рыжеватыми волосами, похожему и непохожему на человека так же, как и сам Кириан… Что-то говорит своему спутнику — но Анастасии удаётся разобрать только его имя: Лорхиш. Но главное — она видит в глазах Кириана его душу, не душу древнего демона; Кириану удалось справиться с тем, кто живёт в его теле. Он улыбается, он счастлив своей судьбой полководца ада; счастлив рядом с этим Лорхишем. Анастасия облегчённо вздыхает и засыпает крепче — этот сон не стал кошмаром. Илисса, её старшая сестра. В темнице, на куче соломы, измученная, но не сломленная. Она не покорилась навязанному ей жестокому и нелюбимому мужу, она не покорится ему, даже если он прикажет её казнить… Но вот она уже на свободе — и её держит за руку Сандор, бастард их отца, его старший сын, с детства враждовавший с Антуаном из-за первенства. Илисса поворачивается к Сандору, смотрит на него с благодарностью — и совсем не по-сестрински целует в губы. Анастасия смущена и шокирована, она не хочет на это смотреть… и сон исчезает, Илисса с Сандором остаются там, где они есть, а она просыпается в своей постели. До рассвета ещё далеко; Анастасия зажигает магический светильник, берёт зеркало и мрачно смотрит на своё отражение. Синевато-бледная кожа, призрачный зелёный огонь в глазах; чёрные волосы неровно обрезаны — её когда-то роскошную гриву отхватили в темнице инквизиции — и такими им суждено остаться навсегда. Нет, конечно, она благодарна тёте за то, что та её оживила — и за то, что выглядит хотя бы так, как сейчас, а не гниющим зомби или скелетом с горящими зелёным огнём пустыми глазницами, как многие в её армии… но всё равно — собственное отражение вызывает у Анастасии недовольный вздох. Смерть не отняла у неё желания быть красивой — но разве это можно назвать красотой? — Тебе снова не спится? Полог палатки отодвигается. Входит Люсинда — тоже некромант, вампир, соратница Анастасии. Люсинда тоже бледна, но Анастасии она в сравнении с собой кажется настоящей красавицей — длинные серебристые волосы, роскошным водопадом струящиеся по плечам и спине, голубые, как небо ясным летним днём, глаза, плавные текучие движения. Рядом с Люсиндой Анастасия и впрямь похожа на неуклюжего зомби — во всяком случае, ей так кажется. Разумеется, Анастасия не виновата в том, что выглядит хуже Люсинды, хуже, чем могла бы выглядеть, если бы пошла по пути некромантии при жизни, а не была оживлена с её помощью после смерти. С Люсиндой дело обстояло именно так — дочь герцогства Быка, она ещё при жизни была соблазнена красивым вампиром, который её и обратил. Впоследствии их пути разошлись, и сейчас Люсинда о нём совсем не упоминает — но поцелуй смерти, которым он её наградил, дал ей возможность сохранить свою красоту в полной мере. — Мне каждую ночь снятся кошмары, — вздыхает Анастасия и откладывает зеркало. На Люсинду она старается не смотреть — та слишком красива, слишком грациозна, слишком… …слишком соблазнительна. — Они — доказательство твоей силы, — говорит своим глубоким низким голосом Люсинда и садится рядом с Анастасией на край походной кровати. — Твой разум посылает их тебе, чтобы ты могла разобраться в прошлом, настоящем и грядущем. — Да, я знаю. Но порой они чересчур утомляют, — Анастасия несколько мгновений молчит и внезапно добавляет: — Знаешь, няня рассказывала нам в детстве, что мёртвым снятся сны. Я верила. Мой брат — нет. Люсинда улыбается нечастой для неё улыбкой. — Мёртвым сны снятся точно так же, как и живым. Где сейчас твой брат? — В аду, — говорит Анастасия, и у неё вырывается нервный смешок. — Я вижу его в своих снах. Во главе адской армии. Люсинда смеётся. Её смех — словно переливчатый звон серебряных колокольчиков. — Что ж, не самая худшая судьба. Интересно, его армия сильнее нашей? — Мне бы не хотелось это проверять, — голос Анастасии звучит резче, чем она того хотела. — Пожалуй, мне тоже, — спокойно соглашается Люсинда. — У нас хватает врагов и без твоих родственников. А если к тому же их магическая сила и таланты полководцев не меньше твоих… Ну уж нет. — Не меньше, — с уверенностью говорит Анастасия. На её лице появляется тёплая и любящая улыбка, в голосе слышится гордость. — Может, даже больше. Они ведь тоже дети Грифона. Люсинда смотрит на танцующие язычки магического пламени светильника, и Анастасия позволяет себе полюбоваться ей. Как и все некроманты, она одета в чёрное (Анастасии чёрный цвет поначалу казался скучным, но она быстро убедилась, что яркая одежда её нынешнему облику не идёт совершенно); высокий кружевной ворот скрывает отметины, оставленные клыками вампира. Внезапно Анастасия чувствует к нему вспышку ревности — к тому, кто касался губами шеи Люсинды. К тому, кого она, возможно, любила — пусть и недолго. — А тебе снятся сны? — внезапно для самой себя спрашивает Анастасия. — Реже, чем тебе, — Люсинда поворачивается к ней, встречается взглядом. — Иногда я вижу сны о своём детстве. Оно было счастливым… пока из меня не начали воспитывать идеальную знатную даму. Жизнь некроманта показалась мне гораздо интереснее — как только выпала возможность с ней познакомиться. — А тот, кто тебя… обратил? — вырывается у Анастасии. — Он тебе не снится? Люсинда коротко фыркает. — Никогда. Он для меня намного более в прошлом, чем моя жизнь в родительском замке. От этих слов Анастасия испытывает неожиданное облегчение — и спешит заговорить о другом: — Я скучаю по своей семье. Отцу, братьям… даже сестре — хотя с ней мы никогда не были особенно близки, я завидовала ей из-за её красоты и смелости, а она мне из-за того, что меня, самую младшую, отец баловал больше всех… По яркому солнечному свету — чтобы он согревал кожу, а не обжигал, чтобы не приходилось скрываться от него, наводя на небо тучи… А ты? Ты — скучаешь? — Порой, — на миг голос Люсинды становится непривычно мягким, но она тут же усмехается. — Но не слишком сильно. Я ведь уже сказала, что жизнь некроманта намного интереснее того, что у меня было до неё? Анастасия вздыхает. Люсинде не понять. Она никогда не была привязана к своей семье так, как Анастасия — к своей. Вполне возможно, что Люсинда вообще никогда не была ни к кому по-настоящему привязана. Изящная узкая ладонь Люсинды накрывает её лежащую на колене руку, и Анастасия вздрагивает. Эта ладонь холодна — и всё равно обжигает огнём, не имеющим ничего общего ни с солнечным светом, ни с пламенем, что поддерживает жизнь в телах мертвецов. — Ты ещё слишком молода, — Люсинда наклоняется совсем близко; от неё пахнет не смертью, а дорогими духами, и на миг Анастасия почти забывает о том, кем являются они обе. — Ты ещё не вкусила всех прелестей жизни за гранью смерти. — И в чём же заключается прелесть нашей жизни? — Анастасия подаётся навстречу Люсинде; если бы они ещё дышали, сейчас бы их дыхание смешалось. — В том, чтобы видеть кошмары о своих родственниках? В том, чтобы стоять во главе армии зловонных мертвецов? В том, чтобы быть такой же, как эти мертвецы… ну ладно, чуточку лучше? Люсинда смеётся своим серебристым смехом. Поднимает вторую руку, касается щеки Анастасии. — Всего лишь чуточку лучше? Ты слишком к себе строга. А ведь мне казалось, что зеркало у тебя достаточно неплохое. — Так в чём же прелесть нашей жизни? — тихо повторяет Анастасия. Ей кажется, что её сердце замерло — хотя на самом деле оно остановилось ещё в момент смерти. — Например, в том, чтобы свободно выбирать тех, с кем хочешь быть, — так же тихо отвечает Люсинда. И прежде, чем Анастасия успевает ещё что-то сказать, прижимается губами к её губам. Анастасия размыкает губы под поцелуем — и вскоре совершенно забывает о том, что ещё совсем недавно была измучена кошмарами, недовольна существованием живого мертвеца и своей нынешней внешностью. Мёртвые видят сны. Анастасия и Люсинда засыпают вместе — и Анастасия уверена, что сегодня ей больше не будут сниться кошмары. И, засыпая, она думает о том, что иные мертвецы — такие, как они с Люсиндой, — на деле вовсе не так уж холодны… и что в их небьющихся сердцах тоже способна зародиться страсть. А может, и нечто большее. Над миром занимается рассвет. Солнечные лучи пробиваются сквозь лишающие их обжигающего воздействия тучи, нависшие над лагерем некромантов, — неся новую зарю даже для тех, кто более не может причислить себя к миру живых.