Холод

      Как она устала... Устала просыпаться от судорожного крика, разрывающего горло, заставляющего хватать себя за шею, чтобы снова научиться дышать. Дышать без него.       Орихиме уже привыкла просыпаться посреди ночи от своего одного-единственного кошмара. Кошмара, в котором умирает Он. Нет, не Куросаки. Эта детская влюбленность оставила ее в стенах Лас Ночес. Дав взамен взрослое чувство – любовь. И это прекрасное чувство в один миг стало ее наказанием. В миг, когда Куатро Эспада Улькиорра Шиффер рассыпался в пепел, так и не успев коснуться ее руки. Почему? Почему она, обладая силой, способной воскрешать мертвых, залечивать смертельные раны, не смогла его спасти? Даже не попыталась, словно сразу поняла, что не сможет. Нельзя вернуть того, кто уже мертв... Да нет же, неправда! Он был живым! Он был настоящим! Единственное, что было настоящим в Лас Ночес – его голос и его прикосновения. А теперь все фальшивое. Её улыбки, её смех, ее интерес к жизни... Сколько раз её спрашивали, что с ней, а она молчала. А что сказать? «Прости Куросаки, но ты убил самого родного мне человека?» И услышать в ответ колкое: «Кого? Этого эмо недоделанного?»       Они не поймут. Ни Рукия, ни Ичиго... никто. А поэтому придется собрать всю свою волю в кулак и не зарыдать, когда они вновь и вновь с воодушевлением будут вспоминать битвы за ее спасение.       И согревать себя воспоминаниями...       Как же она испугалась, когда он появился в тот день во Вратах Миров! Как болело ее сердце, когда он вел ее сквозь Гарганту в свой черно-белый мир... Как она ненавидела его за это безразличное «Женщина», за его вечные издевки! Так ненавидела, что однажды ударила! Влепила пощечину и приготовилась к мучительной смерти от этой глыбы льда. А он просто... Он просто поцеловал ее своими теплыми губами. Этот поцелуй был настолько страстным, настолько волнующим и неожиданно приятным, что она едва устояла на ногах, когда Шиффер отнял свои губы и пулей вылетел из комнаты. И куда только делась его сдержанность? А она в ту ночь вновь не сомкнула глаз, не потому что тосковала о родной кровати, а потому что вдруг перестала его ненавидеть. И не могла забыть вкуса его губ.       Когда он вновь пришел, как прежде холодный, Орихиме не знала как начать разговор. Но он вдруг заговорил сам.       – Ты вчера очень разозлила меня, Женщина. Убить я тебя не мог. Поэтому нашел другой способ справиться с ненужными эмоциями. Больше этого не повторится.       – А жаль... – эти слова неосторожно слетели с ее губ, и тонкий слух арранкара не мог их не подхватить.       – Почему жаль, Женщина? – Улькиорра был явно удивлен.       – Я не знаю, как тебе объяснить. Я и сама не понимаю, почему сердце бьется чаще, когда ты рядом…       – Ты боишься меня, Женщина?       – Нет.       Она не испугалась, когда он вновь обжег ее губы поцелуем, не испугалась, когда он резко дернул молнию на ее платье, и его губы скользнули ниже... Не испугалась, когда он сбросил косоде, а затем хакама; не испугалась, когда нежно вошел в нее, шепча что-то успокаивающее и лаская так, что она почти не почувствовала боли. И забылась наслаждением, когда боль сменилась удовольствием. Она не боялась ласкать его, стараясь вжаться, врасти в его тело, и стать с ним единым целым не на час, а на вечность. А он... А он отвечал не менее страстно, заставляя ее дрожать от каждого прикосновения, от каждого своего движения внутри нее. Как она могла бояться того, кто, заставляя тонуть в волнах оргазма, тихо шептал:       – Я люблю тебя, Орихиме...       Она не боялась лежать в его крепких объятиях, нежно перебирая мягкие пряди его волос цвета вороньего крыла, которые среди белых стен дворца казались еще чернее, чем были... Ей так хотелось заговорить, спросить его о чем-нибудь. О чем угодно...       Но он, словно угадав ее желание, тихо прошептал:       – Не говори ничего сейчас... Не спрашивай ни о чем... Прошу, не сейчас...       И она заснула в его руках. А когда проснулась, его уже не было в ее постели.       Она было уж подумала, что ей все приснилось, однако ее тело и измятая, испачканная капельками крови простынь говорили другое. Но она не испугалась. Испугалась она тогда, когда Гриммджоу принес в ее камеру окровавленного Улькиорру.       – Вылечи его, девка!       – Кто это сделал с ним? – она услышала, как дрожал ее голос.       – Я!       – Ты? – она накрыла Шиффера щитом. Спина Улькиорры превратилась в кровавую кашу, словно с него сдирали кожу, не забыв отхватить мясо.       – По приказу Айзена. Тридцать ударов кнутом с запечатыванием способностей регенерации! Я вот одного не понимаю, он правда что ли на голову двинутый?       – Что? – Орихиме слушала его словно сквозь пелену тумана.       – Да он, правда что ли, не чувствует ни фига? Я ж его от души хлестал, когда ж еще случай представится? А он – ни звука. Нойтора сказал, на лице ни один мускул не дрогнул... Может, зря его Айзен?       – Почему? То есть, за что?       – Тебе виднее. Владыка не любит, когда у него забирают игрушки...       Гриммджоу вышел, как только Шиффер пришел в себя. Орихиме накинулась с вопросами, но он только молча приник к ее губам и быстро вышел, как только она сняла щит, так и не сказав ни слова.       А на следующий день, он пришел для того, чтобы сказать ей о вторжении Ичиго и остальных в Уэко Мундо. И промелькнувшая радость вдруг сменилась болью. И глядя в его изумрудные глаза, она только прошептала:       – Улькиорра, только прошу, не убивай Его...       Она так хотела объяснить ему, что Ичиго просто друг, который не раз ее спасал, что она не хочет, чтобы ее друзьям причиняли боль, что им в конце концов не зачем драться, что она сделала выбор – она принадлежит Улькиорре.       Он вышел прочь и сорвался в сонидо, так и не услышав всего этого, и еще тихого «я люблю тебя, Улькиорра», которое так и умерло в стенах белой комнаты, утонув в беззвучных рыданиях.       А потом начался этот кошмар. Снова вломился Гриммджоу и забрал ее, чтобы вылечить Ичиго, которого почти убил Улькиорра, снова битвы... А потом опять дворец. И в нем по-прежнему холодный Улькиорра. Орихиме так хотела все объяснить, но он не слушал. Бросил только безжалостное: «Вы все здесь умрете», – и снова появился Ичиго. Она так хотела закричать, чтобы они остановились, что останется здесь, не надо спасать ее, но голоса не было. А затем Куросаки опять почти умер. А потом убил Улькиорру. Он лишь спросил:       – Ты боишься меня, Женщина?       – Я не боюсь.       Как отчаянно хотела она схватить его за руку, чтобы он не умер, чтобы не рассыпался в пепел, и услышал ее: «Я люблю тебя! Люблю!», – которое утонуло в белых песках Уэко Мундо.       Она вернулась со всеми вместе. И вот сейчас, дома в своей теплой кровати она не могла согреться. Холод терзал ее изнутри. Поняв, что больше не уснет, Орихиме накинула куртку и вышла на улицу. А рыдания все никак не хотели отпускать. Орихиме бессильно опустилась на холодную землю и, обняв колени, поддалась своей боли, не чувствуя, как ее обнимают чьи-то сильные руки. Затем ее легонько потрясли, и она, оторвав голову от коленей, утонула в изумрудных глазах.       – Почему ты плачешь, Женщина?       Она не ответила. Просто прижалась к теплой груди, чувствуя, как отступает проклятый холод...