Факт: Кенме перестало нравиться утро, Кенма боится ночи, и Кенма не может разлюбить Куроо.
Кенма не может разлюбить его вечно стоящие волосы и челку, спадающую на одну сторону и немного скрывающую янтарные глаза, смотрящие прямо в душу. Не может разлюбить его характер, который заставляет Кенму жить и ощущать себя по странному существующим в этом мире. Кенма не может не любить Куроо, но он должен постараться. Куроо бы это не понравилось — он бы этого не понял, а Кенма не смог бы соврать или сказать, что это всё шутка. Козуме не хочет терять Тетсуро. Кенма трус и он это знает. Кенма не может простить себе эту мягкотелость, а когда узнает от вечно всё комментирующего Льва, что новая девушка Куроо похожа на Козуме, он ставит себе первый надрез на левом плече. Теперь это место будет говорить о том, сколько боли, оказывается, могут принести слова других людей. Правое — о том, сколько любви и безнадежности в их отношениях подарил ему Куроо. «Я настолько жалок, что воспринимаю иллюзию за правду» «Я настолько себе отвратителен, что все пьяные касания Куроо я пытаюсь оформить в действительность и убедить себя в том, что он делал это от скрытого желания» «Я ненавижу себя за то, что боюсь своих чувств и за то, что не могу признаться Куроо или наконец-то выяснить всё» Порезы Кенмы наконец-то заметили — получилось это непроизвольно и случайно, ровно, как и всё в этом мире. Яку впервые задержался в раздевалке, а Кенма одним из последних переодевался, и забывшись, не прислонился по обычаю к стене, чтобы никто не смог увидеть его плечи. — Скажи мне, что это неправда и мне просто кажется, — разрезал воздух взволнованный голос Яку. Кенма замер, опуская свой взгляд на ноги. Закончив переодевание, он последовал на выход, отвечая Яку тихим голосом: «Неправда». Шумный вздох Яку, но Козуме не желает ничего говорить — всё так и есть. Всё — неправда. На левом плече появляется второй надрез. Кенма приобретает для себя пластыри — он скупил почти все, какие были тогда в аптеке: обыкновенные, водоотталкивающие, разноцветные, с героями аниме и игр. Справляться с физической болью намного легче, чем с эмоциональной, и Козуме думает о том, что порезов и синяков со временем будет лишь больше. Куроо приводит на следующую тренировку её — свою новую девушку, которую Лев так неосторожно сравнил с Кенмой и как отметили остальные, оказался прав. Темные, падающие на плечи волосы, хрупкое тело и странная отдаленность во взгляде. Она ниже Кенмы и парень этому рад, потому что считает, что только его рост идеально подходит для Куроо во всех смыслах — для объятий, для сна, для игры в волейбол. Она счастливее Кенмы, потому что она может встречаться с Куроо и не скрывать свои чувства к нему. Она улыбается, потому что Куроо её обнимает — так нежно и аккуратно, словно боится потерять. Она радостно смеется, потому что знает, что Куроо помнит все поцелуи с ней. Она красивая, потому что Куроо её любит и ей не приходится страдать безответным чувством. Она — это всё, что нужно Куроо для счастья. Она — причина, по которой на левом плече появляется самый глубокий порез. Куроо подслушивает разговор Яку со школьным врачом и требует объяснений. Парень молчит, потому что говорить о личном Кенмы он не хотел. Если Козуме не стал делиться своими проблемами с Куроо, значит, на то есть свои причины и не Яку в них вмешиваться. — С чего ты интересуешься этим? — злится Куроо, требуя от Яку честного ответа. — Ты про аутоагрессию*? — уточняет парень, пытаясь всё же сменить тему, но заметив нахмурившегося Куроо прекращает. — Хорошо, что ты хочешь узнать? — Кто, — несдержанно рыкнул Куроо. Ему нужно было выяснить с какой целью Яку вдруг спрашивал об этом у школьного врача и единственное, что пришло ему на ум, так это проблемы в команде. — Не могу сказать тебе, — тяжело вздохнул Яку, уже ожидая волну злости Куроо. — Я — капитан, — взревел Куроо, сжимая кулаки. — Если ты мне сейчас не скажешь, я соберу всю команду, и будь уверен — раздену каждого, чтобы проверить. — Кенма, — спустя некоторое время всё же отвечает Яку. Угрозы Куроо никогда не были лишены смысла, и если он давал такие обещания, то определенно бы исполнил их. В случае с Кенмой громкой огласки Яку не хотел. Раз Куроо был не в курсе, то команде этого знать, тоже не следует. Может, оно было и к лучшему — теперь Куроо точно сможет повлиять на Кенму больше, чем Яку или кто-либо другой.***
— Ты что творишь, — процедил Куроо, четко выделяя каждое слово и проходя вглубь дома, после того как Кенма впустил его внутрь. Взгляд Куроо не говорил ни о чем хорошем, в глубине глаз играли опасные огоньки, так что Кенма непроизвольно сжался и стал оттягивать рукава, поспешно накинутого бомбера, словно это могло ему помочь. Кенма не ожидал появления Тетсуро в своем доме, потому что Куроо перестал приходить сюда настолько давно, что Кенма без страха повесил на ручке двери, ведущую в его комнату: «не входить», а рядом с окном висела бумажка: «вторая дверь в новый мир». Кенма не думал, что Куроо решит однажды вернуться в его дом, а потому и не скрывал свои тревоги внутри, оставляя комнату отражением собственного больного мира. В голове звучали слова Куроо, и Кенма только сейчас предположил причины его внезапного появления: первая — Куроо узнал о том, что Кенма любит его и пришел «поговорить»; вторая — Куроо узнал о порезах и пришел «поговорить». Вторая была более правдоподобной, потому что совсем недавно Яку был единственным свидетелем его проблем, а про любовь догадаться никто бы не смог. «Куроо не должен видеть порезы. Пусть знает, что угодно, но видеть это — я ему не дам» — решил Кенма, придумывая пути отхода. Куроо, словно поняв Кенму, стал наступать на парня, пугая своей решительностью и силой, так что Козуме стал пятиться назад, пока не почувствовал край дивана. — Раздевайся, — скомандовал Куроо, и пока Кенма замер в оцепенении от страха, который мгновенно распространился по венам, заставляя все тело парня дрожать, Куроо сам начал стягивать с него бомбер. Вернувшись в этот мир, в свою собственную гостиную, в свое тело, Кенма стал яростно отпихиваться от Куроо, который теперь с силой, пытался ухватить парня за руки. — Куроо, отпусти, — вырываясь из крепких рук парня, просил Кенма, всё же падая на диван и увлекая за собой Тетсуро. Не давая подняться, Куроо занимает атакующую позицию, садясь на парня и с силой сжимая запястья, занося руки над головой Кенмы. Из-за того, что запястья были тонкими, Куроо смог взять обе руки Кенмы в одну свою, пока другой расстегивал замок бомбера. Кенма извивался под парнем, тщетно пытаясь выбраться, пока слезы не начали предательски стекать по щекам и Козуме теперь стал судорожно вытирать их об рукава бомбера. Он не хотел, чтобы Куроо застал его в таком виде, хотя и хуже уже не придумаешь. — Куроо, прекрати, — через всхлипы просил Кенма, когда парень стал снимать с него бомбер, по очереди вытаскивая руки Кенмы из рукавов. — Почему ты это делаешь? — злился парень, рывком срывая с Кенмы футболку. — Потому что люблю, — мгновенно ответил Козуме, но Куроо так и не понял значения этой фразы посчитав, что это относится к физической боли. Когда Кенма остался лежать без футболки, Куроо с особой тщательностью стал разглядывать все порезы — по его наблюдениям, правое плечо парня пострадало больше всего, однако на левом находился самый глубокий порез. Тетсуро на секунду замер, а после отодвинулся и присев уже на ноги парня, поднес руки к губам, словно пытаясь сдержать крик, или как решил для себя Кенма, порывы рвоты. Почувствовав свободу рук, Козуме обнял себя за плечи, словно пытаясь согреть и поддержать. Вытирать слезы было больше не обо что, да и смысла особого он не видел — они текли сами по себе, и Кенма был не в состоянии остановить этот беспрерывный поток, который и Куроо уже, должно быть, заметил. Кенма склонил голову направо, прикрываясь недавно осветленными волосами и задрожал. Ему было страшно — по-настоящему страшно. Тетсуро узнал его тайну, и от этого было больно. Куроо не должен был знать этого и винить себя за то, что недосмотрел за ним, ведь это был выбор Кенмы. Просто в один момент боль души стала сильнее, чем что бы то ни было, и Кенма не нашел ничего лучшего, чем это — он резал себя, потому что задыхался от собственных эмоций, и лишь в физической боли он нашел себе утешение. Было стыдно. — Почему ты покрасил волосы? — совсем другим тоном спросил Куроо и стал перебирать светлые волосы парня, касаясь своей теплой ладонью его щеки — отчего Кенма был готов умереть. Он не заслуживал сейчас такого отношения со стороны Куроо, и он не должен был себя так вести. Тетсуро должен был злиться и ругать его, но не интересоваться изменениями в его внешности. Неужели ему не противно от всего этого? Даже Кенме стало тошно. — Захотел, — коротко и с хрипом ответил Козуме, надеясь, что это сладкое мучение скоро закончится, и словно услышав его просьбу, рука Куроо остановилась. «Захотел» — пронеслось в голове у Тетсуро, уже наперед зная, что друг его обманывает. Кенма сделал это не потому что хотел, а наоборот, потому не захотел. Не захотел быть похожим на девушку Куроо. Теперь их действительно было сложно сравнить: темные и светлые волосы сильно контрастировали; разница в росте; её глаза — маленькие зеленые пуговки и золотистые кошачьи Кенмы. Теперь Лев не скажет, что она похожа на Кенму и парень не будет на это злиться и нервничать. «Какой же он все-таки котенок» — ласково смотря на Кенму, думает Куроо. Тетсуро протягивает Козуме его футболку и бомбер, которые во время их боя, откинул на спинку дивана, а сам медленно поднялся с парня, понимая, что именно произошло между ними за столь короткое время. Вся его злость улетучилась, стоило увидеть слезы Кенмы, но потом его окутал страх — он боялся за Козуме, и ему нужно было знать первопричину всего этого. — Кенма. Почему? — с горечью смотря на Кенму, который медленно надевал футболку и застегивал бомбер, спросил Куроо. Парень был полностью растерян и почему-то винил во всем произошедшем только себя. «Почему я не заметил этого раньше?» — ругал себя Куроо, в то время как Кенма, наконец-то решился посмотреть ему в глаза. Усталый взгляд Кенмы, с красными и опухшими глазами встретился с сочувствующим взглядом Куроо, наполненным болью. Усмехнувшись про себя, Кенма произнес то, что уже говорил: «Потому что люблю». — Кенма, так нельзя, — потерянно говорил Куроо, всё еще пытаясь понять Кенму. «Так нельзя» — мысленно повторил за Куроо Кенма. — «Почему я не сказал это себе, когда начинал в тебя влюбляться? Почему я не сказал себе этого, когда стал ловить твои жесты, когда стал взглядом проходиться по твоему телу в раздевалке? Почему я не запомнил это и не повторял себе, когда отвечал на твои пьяные поцелуи? Почему… Почему я игнорировал эту простую фразу?» — Кенма, прошу тебя, прекрати это делать. Давай сходим с тобой к врачу — тебе помогут. От услышанного, Кенма рассмеялся, вытирая дорожки слез, которые снова стали душить его тело. Это было неправильно — этого не должно было произойти, и Кенма не должен был этого допустить. — Куроо, прошу тебя, уходи, — прохрипел Кенма, закрывая глаза, словно это могло ему помочь. — Нет. Я буду с тобой, я помогу тебе, — уверял его Куроо, отчего парень больше не мог держаться. Кенма упал на диван, истерично смеясь в подушку и глотая слезы. Как же было стыдно за то, что он не мог сдержать истерику при Тетсуро. «Поможет… — ничего мне уже не поможет». «Будет со мной — я умру, если случится подобное, ведь он будет каждый день проводить со мной и говорить о том, какой я хороший друг и как я важен ему…» — Кенма… — Прошу… уходи, пожалуйста, — умоляюще простонал Кенма, не поднимая головы. — Прости, — прошептал он и наперекор своему желанию покинул дом Кенмы. Кенма пролежал на диване до тех пор, пока с работы не вернулась мама, и ему не пришлось вернуться в свою комнату, чтобы никто не видел красного лица и не услышал севший голос. — Кенма, Куроо узнал о… — начал было Яку, однако парень его перебил, заверяя о том, что они уже переговорили на эту тему. — Что же, хорошо. Кенма, прошу… — на этот раз Козуме не стал перебивать, а просто отошел от Яку, сделав вид, что его позвали с другого конца площадки. Все происходящее на тренировке не осталось без внимания Куроо, который лишь ругал себя, за то, что довел до такого состояния Кенму. — Любишь? — снова стоя на пороге дома Кенмы, спрашивал Куроо, пока парень пытался осознать, что сейчас происходит. — Потому что любишь, верно? — делая шаг внутрь и закрывая за собой дверь, уточнял Куроо. — Я действительно так сказал, — согласно кивнул Кенма, вспоминая тот день, когда Тетсуро увидел его порезы. — Кого или что любишь, Кенма? «Вот и всё» — Это не важно, — нервно заключает Кенма, пытаясь убежать в свою комнату, но Куроо подхватывает его за талию и прижимает к себе со спины. — Это не правильно, — добавляет Кенма, пытаясь выбраться из крепких объятий Куроо. — Это никому не нужно, — срываясь говорил он, понимая, что Тетсуро заставил его это сказать. На глазах снова наворачиваются слезы. Неужели на этом все и закончится? Кенма так не хотел. Не сейчас. — Это важно, — спокойно, но с нажимом исправляет его Куроо, целуя Кенму в шею и наблюдая за его реакцией, которая следует незамедлительно. Парень сразу же замирает, пытаясь осознать, что сейчас произошло. Не могло же ему это показаться… — Это правильно, — продолжает тем временем Куроо, не давая тому опомниться и теперь поцелуй пришелся за ушко. — Это нужно нам, — ставя, обмякшего в руках Куроо Кенму на пол и разворачивая теперь к себе лицом, произнес Тетсуро. — Не хочу, чтобы ты снова плакал. Не хочу, чтобы делал себе больно, — продолжал он, держа парня за талию. — Почему? — тихо спросил Кенма, заставляя себя верить в то, что сейчас происходит. — Потому что люблю, — серьезно отвечает Куроо и медленно наклоняется к парню, целуя сначала в уголок губ, словно спрашивая, можно ли продолжить, и не встретив сопротивления, продвигается дальше, мягко и долго целуя искусанные до крови губы Кенмы. Углубляя поцелуй, Куроо переплетает их языки, двигаясь нежно, но с напором. Кенма с трепетом отвечает ему, словно другого такого шанса больше не будет. Такие родные и теплые губы — их первый настоящий поцелуй, который Куроо теперь точно запомнит. Кенме хочется раствориться в этом сладком времени и никогда не отпускать Куроо — он обнимает его за шею, пока Тетсуро подходит к нему ближе, одной рукой придерживая за талию, а другой за шею, словно боится, что Козуме исчезнет. — У меня только ты, — шепчет Кенма, дыша Куроо в шею, когда они отстранились друг от друга. — Прости, — прижимая к себе ближе парня, говорит Тетсуро. — Ты будешь со мной? — Да, — на выдохе отвечает Кенма и чувствует, как Куроо целует его в шею. — Куроо, если мне это снится, то я больше не хочу просыпаться. — Это не сон, — говорит Куроо и снова целует Кенму в губы, медленно спускаясь к шее и ключицам. Поставив там засос, Куроо довольно ухмыляется, и взяв Кенму на руки, следует в его комнату. — Не входить? — скептически спрашивает он, замечая табличку, и с ненавистью срывает её, чтобы поставить окончательную точку всем тревогам Кенмы. — В комнате меня ждет еще что-то? — Кенма ничего не отвечает, лишь сильнее прижимаясь к Куроо. Зайдя внутрь, Тетсуро укладывает его на кровать, а сам срывает замеченную еще вначале бумажку у окна. Куроо возвращается к Кенме, который молча и с интересом наблюдает за неспешными действиями парня, но тот лишь укладывает Козуме ближе к себе и накрывает их обоих одеялом. — Будем спать, — заключает Куроо и целует Кенму в щеку. — Тебе стоит отдохнуть. — Куроо… — М? — Почему? — снова спрашивает Кенма, но он и не думает игнорировать или злиться. Тетсуро чувствует как крупно был виноват перед Козуме. — Если я скажу, что давно любил тебя и пытался это скрыть — ты мне поверишь? Кенма молчал. — То, что ты говорил мне — в том же самом я пытался убедить и себя. Мне лишь хотелось сохранить нашу дружбу, — произнеся последнее слово Куроо ухмыльнулся. — И ты делал то же самое. — Кенма, мне жаль, что я не заметил за тобой этого раньше. Всё это время пока ты страдал и резал себя, я пытался отдалиться, чтобы забыть тебя. И та девушка тому доказательство… Прости меня, котенок,— дыша Кенме в шею, и крепче прижимая к себе попросил Куроо. — Куроо, что ты мне можешь тогда сказать по поводу вечеринок, — тихо интересовался парень, закрывая глаза. — Я всё помню, — незамедлительно отвечает Тетсуро. — Но вот делал я это уже на подсознательном уровне, словно алкоголь снимал все условности и правила. По утрам, мне казалось, что это ты ничего не помнишь, и было больно. Я знал, что нужно остановиться, но не мог. — Помню, — тихо говорит Кенма, удобно устраиваясь в объятиях Куроо. Куроо Тетсуро — теперь это имя отзывается трепетом в сердце и несдержанной улыбкой. Взгляды на тренировках становятся все более двусмысленными и принадлежащие лишь им двоим, ровно, как и все в этом мире. Куроо больше не боится быть неправильно понятым, а Кенма не причиняет себе боль.