Герой для серебряных крыльев

      А пьяный вечер снова лезет в окно, а она пнёт его носком армейского сапога и больше не откроет дверь в салон. Пока не дождётся одного человека. Это был седьмой день весны, пистолет в кобуре жаждал своего часа, он не был живым предметом. Однако Татьяне казалось, что в этом маленьком мире только бездушные вещи понимают её боль. Потому что только с ними можно было поговорить один на один, время от времени проверяя, насколько же надежными они могут быть.       Ведь пуля дура, ей в принципе не важно, в кого лететь, что во владельца, что во врага, что в любимого человека или совершенно незнакомую личность. Она снова вспоминает те глупые привычки восьмилетней давности, однако ей никогда не возвратиться назад, чтобы уничтожить это поганое прошлое, запятнавшее её жизнь, которая могла бы быть наполнена чем-то светлым и поистине добрым, но что ни делается — всё к лучшему. Ведь теперь даже в том самом отвратительном сне под названием "война" было нечто прекрасное. И вот она застыла в ожидании этого самого прекрасного видения, которое пришло в её жизнь с самым первым артиллерийским залпом. Взрывы гранат для её ушей словно музыка, а крики умирающих врагов это великолепная симфония, получше всякого оркестра с мировым именем. Время снова 20:10 на часах наручных, дорогих. Леди Дегуршафф уже давно оставила себе беглую надежду на то, что Виктория не ушла. Без неё. Ибо однажды такое было. Однажды она сбежала, ссылаясь на срочные дела и командира, совершенно не думавшего о том, что такое и вправду может быть, взбесило то, что её даже не предупредили о такой мелочи. Теперь их пути разошлись, но всё равно осталась давняя привычка, позволявшая ловить новые и новые возможности узнать свою единственную подругу поближе. Дело привычки, воли и случая. И вот теперь она постоянно пользовалась своей машиной, а личного водителя заводить не желала, поскольку тогда кто-то чужой посмел бы узнать о её делах сверхсекретной важности. Она просто снова заезжала на площадь и парковала машину в привычном месте, прямо напротив здания военного центрального корпуса.       И как же колотилось сердце в груди, именно в такие томные будние вечера. И как же рвалась та самая оставшаяся душа. "Не то, не то!" — они должны ехать к ней домой. А не она, прислуживать водителем и снова отвозить Серебрякову в сердце Берлина, в маленькую квартирку с балкончиком, где было место лишь для двоих, а второй души в её маленьком убежище на самом последнем этаже не было. Она снова вцепилась в руль, тяжело дыша и отчаянно пытаясь уничтожить все эти желания, которые фантазия вырисовывает каждый вечер... Только вот никак не получается, разум продолжает борьбу с сердцем и проигрывает в момент, когда оно пользуется оружием. В то время, как сердце выполняло захват тела, Виктория Серебрякова покидала здание штаба. Татьяна понимала, что пропускает бесценный вид, ведь такая       девушка, как Виктория — одна на миллион, такая женщина, которой она являлась, станет настоящим наслаждением. Блондинка смотрела лишь вперёд, держала руль обеими руками. Казалось, что она одержима. А в целом, так и было. Она одержима образом рыжей девушки, которая уже выходила прямо к ней. И надо было успокоить себя саму, ведь сегодня не было причин думать о каких-либо неприятных несбыточных мечтах. Дегуршафф снова схватила флягу, закреплённую на поясе, и, вновь отвлёкшись, сорвала с неё крышку. Как же было больно. Понимать, что снова лишь этот жалкий миг остаётся у неё. И стоит взять себя в руки. Но вино уже не греет так сильно, уже нужно смириться с тем, что завоёвывание женщины это сложная задача, особенно если ты сама женщина. "Вика..." Жадно пригубила, так, чтобы красное вино капало на рубашку, чтобы больше не казалось мало. Она пьёт, с отвращением глядя на свое уставшее измученное лицо, которое отразилось в одном из зеркал. В тёмном салоне, обитом настоящей кожей и дорогим бархатом, она чувствовала себя такой несчастной... И о чём же думала Таня, когда соглашалась видеть её каждый день. О чём думала она, стараясь завоевать признание и внимание Вики?       Серебрякова не дура, она это понимает и прекрасно осознаёт свои действия. Она пила, не видя этого мгновения, которым следовало бы насладиться, пока не кончилось вино в жестяной фляге. Таня чуть не подавилась, когда уже наконец-то завидела то, о чём будет снова вспоминать, сидя за кипами бумаг — как не спеша идёт к её машине именно та, чей образ греет остатки души лучше, чем число убитых врагов. Ещё держась молодцом, бегло вытерев губы рукавом, прячет флягу в бардачок, поправляет воротник рубашки и держится, чтобы не улыбнуться.       Однако... глядя на Викторию, которая медленно направляется к её автомобилю, Леди Дегуршафф не смогла себя сдерживать. Сердце забилось быстрее, руки снова дрожат, какая глупость. "Красива ..." В свете алого заката Вика особенно прекрасна, даже уставшая и печальная, она выглядела слишком безупречно. Мятая юбка, на рубашке пятно от кофе, орден небольшой болтается, словно не к месту, на тёмно-зеленом пиджаке. Высокие сапоги без каблуков, небрежно распущенные волосы, и в руке зажата хрупкими пальцами сигарета, а такая тонкая и едва заметная ниточка из дыма тянулась следом за красивой рыжеволосой красавицей...       А Татьяну уже не согреет ни вино, ни дорогой сердцу и душе покорёженной военный мундир. Только эта уставшая и милая девушка, спешащая домой, может создать неповторимое чувство покоя. Раньше, ещё задолго до того, как Таня начала свой бизнес, она всегда подвозила Серебрякову до дома. Всегда. И ещё тогда злобный командир научился натягивать дурацкую улыбку, потому что не только Вика оказывалась с ней рядом. Кто успевал из отряда, тот залезал к ним. И всё равно, спустя столько лет, на старой памяти, по привычке подвозит свою "подругу" Вику. Они лучшие подруги, казалось бы. Или сёстры? Таня знала, что хотелось большего, однако спугнуть эту маленькую птичку, которая так проста и легка на подъём, означало оборвать даже эту тонкую, как нить дыма, связь. Ничего нельзя было говорить. А слова и не нужны. Пнуть пьяный вечер армейским сапогом, выйти из машины и опереться на неё, красиво поставив ноги — в этом было что-то особенное, и блондинка не напоминала женщину, никоим образом. Высокая, статная фигура издали напоминала мужчину, военные ордена на тёмно-зелёном мундире были очень даже к месту. И глядя на Викторию, она поправила свою криво сидящую на голове фуражку, расшитую золотыми узорами, поблёскивающими в свете фонарей. Виктория шла на встречу. Внезапно ветер подул в её сторону, и заколка слетела с волос, ярко-рыжие косы распустились. Так небрежно, но насколько же изящно... Это выглядело неповторимо, естественно и по-настоящему, Виктория ахнула и даже испугалась такого резкого порыва ветра, сорвавшегося откуда-то снизу. Заправив одну прядку за ухо, прикрыв глаза и мягко улыбнувшись, она посмотрела на Таню, которая застыла на месте, созерцая эту прекрасную картину. Лёгкая красота на бледных щеках командира всё же проступила, и Таня хотела было отвернуться, но было слишком поздно. Виктория подошла к ней и обняла как давнюю подругу, небрежно чмокнула в щёку, оставляя след от красной помады. Застывшая на месте Дегуршафф растерянно проморгала, голос Серебряковой прямо сейчас прозвучал эхом, словно через воду:       — Ты долго меня ждала? "Всю жизнь."       — Э-э-э... — неловкое молчание, нелепое начало разговора, она прикрывает рукой след от помады, отвечая, глядит куда-то вниз, изучая насколько же кривую брущатку на площади, — да нет, не долго. Ты очень быстро собираешься... Виктория выставила палец вперёд и помахала им перед глазами Тани, злобно пискнув:       — Не ври мне!       — Не вру, — все так же отводя взгляд ответила Таня, надо было совладать с собой и перестать погибать от одного только осознания того, что эта девушка стоит так близко и даже целует её в щеку. Медленно поднимая глаза, Таня почему-то смотрит не совсем в те глаза, которые являются зеркалами души. "О... сиськи." Нелепые мысли, дурацкое поведение, а ведь Таня уже мысленно рисовала картину, как обнаженная Серебрякова будет смотреться в её спальне, исполненной в золотых тонах, на белых простынях и звать её к себе тем самым жестом, которым только что пыталась её отругать за такую нелепую ложь. Разве это может быть по-настоящему? Может. Но не так много времени сегодня им предначертано, да и Вике явно неинтересно созерцать озадаченную коллегу и лучшую подругу. Потому, глядя на то, как Танька смотрит прямо на её грудь, она засмеялась, ведь заметила, а генерал приоткрыла рот и уже хотела было потянуться свободной рукой к этим зеркалам души, которые будут куда интереснее, чем глаза.       — Так мы едем или нет? Этот вопрос вывел Таню из ступора не сразу, Леди Дегуршафф всё же почти схватила Вику за грудь, но девушка вовремя отошла от неё на пару шагов. И нелепо застыла генерал, стоя с протянутой рукой на уровне бюста рыжеволосой красавицы, которая уже во всю заливалась смехом.       Это не было смешно, это было слишком глупо, однако такой жест вывел командира из ступора и она, быстро собравшись с мыслями, прыгнула в машину, а затем, перекинувшись, открыла двери в салон для Виктории.       — Извини, — бросила она, — я устала, не знаю, что мне сегодня по башке ударило... "Знаю что, мои сиськи!"       — Все хорошо, — тихо отвечает Вика, садясь рядом с ней. Ключ в замке, раз, два, три. Тронулись, стоит вести как можно медленнее и аккуратнее, притворяясь, что за все эти восемь лет она всё ещё боится перепутать газ с тормозом, поскольку "блондинка"! Вика посмотрела на то, как сосредоточенно Таня закусила нижнюю губу, зажимая педальку газа. Это казалось похожим на похабную комедию с дешёвым сюжетом, или же бездарную повесть какого-то жалкого писаки.       Однако, это оказалось их жизнью. Они молча ехали лишь несколько минут. Вика старалась смотреть в окно, на мимо проносящиеся серые многоэтажки, глядя на солнце, которое следовало за ними по пятам, и на алое небо, словно нарисованное художником-абстракционистом, не знающим, как правильно распорядиться различными оттенками, которые разбивал грубый красный цвет и перечёркивали фиолетово-золотистые пятна, уходящие в синеву...       Но Таня решила начать разговор первой, неловко, но всё же слышать голос Серебряковой ей нравилось, хоть раньше её болтовню она терпеть не могла и, постоянно затыкая уши, кричала: "Заткнись!". Только вот теперь заткнуть Вику означало обидеть себя саму.       — Завтра будет холодно, да?       — Возможно... — она не смотрела на неё совершенно, но казалось, что это лишь попытки отвернуть от себя неизбежное. Находясь в одной машине с девушкой, дружба и общение с которой были актом мазохизма, она замкнулась только в последние два года, и словно избегала общения с Таней, прячась по закоулочкам и уходя домой по узким улицам Берлина. Седьмой день мая. Невероятная и удивительная весна. Но именно в этот день Таня хотела застрелиться, оставив похабную записку с нелепыми признаниями, которые комом застряли в горле. Уже более уверенно ведя машину, она чувствовала, как потеют её ладони, как неловко становится рядом с Викой, а разговор зашёл в тупик, две фразы, что ли... "И это всё?"       — Что на работе?       — Всё хорошо, а у тебя как дела? А теперь пора начинать использовать тактику "Ты же баба! Говори-и-и-и!".       — Если смотреть на то, что сейчас происходит, то слушай, — тяжко вздохнув, набравшись смелости, минуя встречу с товарищем Иксом, она бросилась поведать свою тяжкую историю о том, как нелегко спасти своё состояние и найти выход из такой сложной ситуации, — в общем, ты понимаешь, это прямо испытание. Соблазнить графа, чтобы он подписал бумажку... Это получается я должна быть просто ах-х-х, чтобы он подпись нарисовал. Но зачем ради старой графской морды краситься?.. Вопрос века! Все рассказы сопровождались резкой сменой эмоций, глупыми улыбками и хихиканьями Вики, а также очень безумными выводами Таньки. Казалось, под этим всем скрывается нечто большее, однако это не было замечено. Вика, уже красная от смеха, смотрела на Таню лишь несколько секунд, а после взволнованно сказала:       — Господи, у тебя же моя помада на щеке, — своей рукой она потянулась к дипломату, чтобы достать платок. — Таня, посмотри на меня.       Словно отозвалась на какой-то странный зов, Дегуршафф мигом глянула на Викторию, которая хотела было поднять руку, чтобы вытереть красный след её губ со щеки лучшей подруги, стоило уже было прикоснуться беленьким платочком... Рука в руке... Слабая улыбка превратилась в настоящую, и поистине тёплую, светлую, живую.       — Не надо...       Вика была шокирована, и в какой-то момент Таня тоже покраснела, а затем отвернулась, состроив серьёзную мину. Она начала смотреть на дорогу, а озадаченная Серебрякова тут же спрятала платок в карман, задав вопрос:       — Всё хорошо?       — Да. Молчание повисло снова, дальше они ехали молча, не пытаясь предать какое-то скрытое значение этой сцене. Таня просто не могла уже сдерживать себя, ведь через серьёзность все же проступала эта глуповатая улыбка, и в какой-то момент на весь салон автомобиля раздался истеричный смех Виктории.       — Да чего ты ржёшь как лошадь, я тебя понять не могу! — крикнула недовольная Таня, когда Вика, уже не выдерживая, повизгивала. Задыхаясь, пытаясь собраться с мыслями и делая всё, чтобы успокоиться, она пыталась пояснить всю нелепость ситуации. Но это получалось очень криво и очень непонятно, настолько, что хуже уже быть просто не могло, но из всех обломков и кусочков предложений Таня смогла всё же понять причину истеричного смеха Себеряковой. Её наигранная серьёзность и правда выглядела так, что заставляла смеяться, потому, снова закатив глаза, Таня выдала лишь злобное:       — Ещё раз так засмеёшься... Смех тут же прекратился, и Вика попыталась тоже сделать серьёзную мордашку, чтобы не знать, что же с ней сделают. Снова посмотрев ниже глаз, Таня додумала свою мысль сама. "Выебу!" Они снова заговорили друг с другом уже тогда, когда первые звёзды начали появляться на небосводе, который так привычно прорисовывался неизвестным художником. Тёмно-синее небо, бледные, едва заметные огоньки-звёзды, и только маленькая чёрная машина едет по дороге узенькой, кривой...       Когда вновь подъехала к её дому, сердце остановилось на какой-то миг. Заглох мотор автомобиля, ключи остались лишь болтаться в этом маленьком замке. "Динь...", тихий лёгкий звук. И тут интуиция сказала: "Пора". Таня решила, что больше нет сил ждать и сожалеть о том, что будет сейчас, если Виктория проявит не те эмоции, на которые она рассчитывает.       — Вика... — неловко позвав её, она молча посмотрела в её голубые глаза, ловя каждое движение, сейчас блондинка смотрелась, как печальный брошенный на улице котёнок, — задержись на минутку. Разговор со вкусом всякого одержимого бреда был прерван такой простой просьбой, в которой читалось нечто большее, чем простое желание сказать что-то, представляющее какую-то важность. Почему-то зная, сколько ран будет нанесено, она тяжко вздохнула и решилась всё же признать своё поражение. Покорённая и уничтоженная этим смехом, теперь же шокированная тем, что Вика осталась и прямо сейчас смотрела в её глаза. Безмолвно двигаются губы Леди Дергуршафф, она пытается собрать свою стальную волю в кулак. Так отчего же не получается ничего сказать?!       Зло сцепив зубы, она схватила Вику за руку, которая только и успела ахнуть от ужаса, ведь насколько страшно в момент своей стеснительности смотрелась Таня оставалось загадкой для нее самой. Словно дикий зверь, она зарычала, после чего дерзко притянула Серебрякову к себе. Огонь страсти зажег её также, как артиллерийский залп. Он запылал, уничтожая всякую стеснительность и призывая жестокость. В глазах Серебряковой поселился страх, она хотела было вырваться, но в этот миг Таня немного привстала и прохрипела:       — Только попробуй дернуться... — раздался щелчок. Похоже, теперь двери автомобиля никто не сможет отворить. Кроме того, кто сейчас за рулем. Таня выглядела словно настоящий дьявол, её глаза горели алым цветом, она была заражена этим покорёженным безумием. Недавно опустошённая фляга напомнила о себе, выпав из бардачка на пол, но ей было не до этого. Вика хотела закричать, но не сумела выдавить из себя ни единого звука. Губы безмолвно шевелились в мольбе. "Помогите..." Она застыла, чувствуя, как впиваются ногти Тани в её бледную кожу на запястье, через какие-то несколько секунд она пискнула от боли, когда алые капли крови упали на её юбку.       Таня ощутила полную вседозволенность, понимая, что Вика никому и не скажет, а тем более сейчас она настолько шокирована этим внезапным захватом... Растерянная, напуганная Вика уже не могла сопротивляться, её словно загипнотизировали эти яркие алые глаза, а ведь ещё несколько минут назад они были другими, доброта сменилась на ненависть. "Что же в тебе такого, Серебрякова?!" Склонившись над головой девушки, Таня прошептала, прямо в упор смотря в её глаза, простые слова, которые могли убить или спасти:       — Я люблю тебя, — а после чего резко посмела похитить поцелуй рыжеволосой красавицы. Она вела себя как мужчина, и теперь уже не собиралась сдавать позиции. Дерзко, нагло, предавая себя какому-то странному животному наслаждению, Таня завладела губами Виктории и больше не смела предавать себя каким-то переживаниям и волнениям. Алкоголь не стал бы причиной такого опьянения, сердце бешено колотилось в груди в тот миг, когда она целовала Серебрякову. Сколько лет она мечтала это сделать можно было сосчитать на пальцах, однако почему же именно сейчас она решила выпустить годами сдерживаемые чувства на свободу?       Вика была в отчаянии. Она понимала, что происходит, понимала, что прямо сейчас с ней делают грязные и неприличные вещи. Человек, которому каждый божий день она открывала свою душу (а душу ли?) и показывала хрупкий мир, хранимый годами, решился показать свое истинное лицо. Нет. Даже любить такая тварь, как Дегуршафф, не способна. Она способна лишь причинять боль. Осознавая это, Серебрякова решила лишь одно: "Спастись". Любой ценой. В какой-то момент она начала отвечать на поцелуй, и тем самым заставила Таню отступить назад, наивно полагая, что Виктория повержена, и прямо сейчас будет продолжать игру в кошки-мышки, Леди Дегуршафф подчинилась и откинулась немного назад, к двери со своей стороны. И вот... Виктория со всей силы ударяет по переключателю, открывающему двери, и просто кричит, вкладывая в свои слова всю ненависть и отвращение, глядя прямо в глаза ошарашенной Тани.       — Да пошла ты знаешь куда?! Туда откуда не возвращаются! Твари вроде тебя не способны любить, и катись ты к чертям в преисподнюю! — как только эти слова были сказаны, Таня попробовала ещё раз поцеловать Серебрякову, но девушка, не лыком шитая, сжала руку в кулак и со всей силы ударила командира по лицу. Прямо в челюсть, да так, что она закусила губу. Пользуясь моментом, Вика быстро выскочила из машины, схватив свой чемоданчик и потеряв туфли по дороге кинулась бежать в сторону своего подъезда, не оборачиваясь.       Со всех ног она сбегала от этого дикого и одержимого собственной страстью зверя, тяжело дыша и испытывая невероятную боль от того, что её поцелуй своровали так мерзко, так низко и нагло. Греховно. Бездушно. Да ещё и в машине, чёрт его побери! В глазах Серебряковой это расценивалось сродни тому, что ей "мягко" намекнули на то, что она проститутка, которую можно изнасиловать прямо в машине. Напуганная и ошарашенная произошедшим, она успокоилась только в ту секунду, когда захлопнула двери подъезда. А затем просто грохнулась на пол, под ноги совершенно незнакомого мужчины. Он склонился над ней и был не менее шокирован происходящим. Хотел выйти прогуляться, а тут в подъезд влетает испуганная девушка в военной форме, босиком, в почти раздетом виде, да ещё и напуганная насмерть, падает под ноги и теряет сознание...        Выпав из машины, Танька оказалась на асфальте, лёжа на спине и глазея на уже окрашенное в темно-синий цвет небо и тысячи мелких звёзд она прокричала:       — Блять, мне нравится эта сучка! — а потом только поняла... "А я то ей — нет..."