Я не позволю тебе потерять меня!

— Лена, привет. Ты в РОВД? — Антон? Да, что-нибудь случилось? — Мне нужен Бычков, срочно! Я не могу до него дозвониться... Встретишь, передай, что, если он опять променял следствие на бутерброд, я лично отдам его Лёне в лабораторию для опытов или отправлю помогать Перунову! — Боюсь, от его бутербродов все перуновские клиенты разбегутся! Видела я его сегодня, взмыленный ходил, оглядывался, будто секретную информацию охраняет. — Когда видела?.. — После обеда где-то, не помню точно. А что? — Ничего. Куликова у себя? — Была у Полозкова, сейчас не знаю. Ванечка уже не нужен, более интересную кандидатуру ищешь? — Закрыли тему. Спасибо... "Закрыли тему, закрыли тему... Тебе надо — ты и закрывай! А я хочу её открыть, вынести на семейный совет! Хах, семейный, как же... Куликову он ищет, ещё и Бычковым прикрывается, котяра рыжий, чтоб тебе...нет, нет, чтобы у тебя всё было хорошо, всё хорошо..." Лена шла по коридору РОВД и злилась. На закрывшего тему Амосова, на пропавшего Бычкова, на роковую Куликову — злилась на всех вокруг и на себя саму. Антон знает что-то серьёзное, вычислил кого-то конкретного... Не говорит ей? Ясное дело, к этому можно было привыкнуть, но о чём утром шептался с Бычковым, почему ищет его сейчас и где, в конце концов, этот луковый барон?! Оперативная деятельность на уровне эксперта-психолога неспособна научить разбираться в замыслах Амосова, наверное, этот несносный майор сам не знает... Да нет, всё он знает, только не скажет, ни за что не скажет. — Бычков! Где тебя следственные эксперименты носили? — Елена Валентиновна... - только что вышедший из кабинета Куликовой, Ваня стоял в нерешительности, вцепившись в дверную ручку, как в спасательный круг. Навстречу ему с другого конца коридора бежала всевидящая напарница. Подойдя к Ване, Лена, запыхавшаяся, облокотилась о дверь, взяла лейтенанта за руку, заодно прихватив и дверную ручку, за которую тот держался. — Бычков, почему ты не отвечаешь на звонки? Поч... - прохладная волна пронзила всё тело провидицы. "Недоброе видение..."- только и успела подумать, увидев перед глазами Куликову, разговаривающую с кем-то по телефону. "Я не знаю, что ещё ему известно доподлинно, в сейфе не было документов. Ха, как же, было бы всё просто, прикончи мы его сразу, но нельзя, а теперь тем более: не знаем, кому в Москве он рассказал про убийство Димы. Нет! Вы уже чуть дел не наделали, когда у дома его зазнобы паслись, намереваясь дочь похитить. Нет, не сейчас! В конце концов, его могут случайно пристрелить на задании. Перестрелка, шальная пуля — ничего больше. Но это риск, а живой Амосов — риск двойной! Что? Не смешите мои погоны! Какие видения? Его подружка — дворовая шарлатанка! Но это нам только на руку, через неё можно охладить его пыл, но позже, чуть позже. Я всё устрою. У него здесь не так много знакомых, и почти все они работают у меня в подчинении. Остальные? Остальные мертвы. А живые сами выдадут его, даже не понимая этого..." Тёплая волна унесла Куликову прочь, нарастающий жар прочертил кровавую дорожку к кабинету Антона. Лена чувствовала: разгадка там, но что-то держало, не отпускало, что? Вот оно... Ваня? Почему он в ресторане с Куликовой? Какое у него испуганное лицо...вихрь, тьма... И вот они уже в кабинете Ольги. Она ругается, кричит, а он? Пожимает плечами, разворачивается, уходит... В его глазах смешались ужас, зло и недоумение... О чём же они говорили, о чём?! Ниточка потеряна, страшная боль, казалось, расколола голову на две части, по которым разбежались собеседники. — Елена Валентиновна... Еленочка Валентиновна, вы чего это, а? - Лену трясло, крупная дрожь разбегалась по всему телу, ноги полусогнуты, руками ухватилась за ванины локти, тот чуть не плачет, смотрит на неё, что-то говорит — ей неслышно. Её мысли в другом месте, туда ей сейчас нужно попасть, но ноги...не слушаются... — Анто...ммм...Ваня! Пойдём в кабинет. - Лену кидало из стороны в сторону, Ваня аккуратно вёл дорогую ему провидицу. Он был виноват, чувствовал это. Наконец-то пришли. — Осторожно, Елена Валентиновна. — Уйди! — Куда, почему? — Ванечка, милый, подожди меня здесь, на скамеечке, я скоро. Только, Бога ради, не мешай, не входи и никого сюда не впускай! — Да вы на ногах не стои... — Вон!!! Ванька послушно остался в коридоре, опёрся о стенку и стал нервно перебирать в руке ремешок сумки. Как там Елена Валентиновна? Плохо ей... Из-за него, наверняка из-за него! Дурак, нужно было сразу всё рассказать ей и товарищу майору, но молчал, дурная голова, молчал... Зря корил себя Бычков, не все беды от него, а Ленины мысли были далеко не о нём. Страх за жизнь любимого человека парализовал, казалось, и разум, и тело, и способность хоть как-то соображать... Оставались только чувства. Огненный холод, он разливался повсюду, жар и лёд, она ощущала их каждой клеточкой. Где, где эта угроза? Что несёт смерть, что искать? Оружие, улики, бумаги — что? Лена знала: смерть витает в воздухе. Она ещё не стоит с косой за спиной её любимого, но уже рядом, где-то здесь, ждёт, когда нужный человек ухватит её трофей, отнесёт местной "ведьме", и тогда исход будет один. Искать, искать... Посыльного или трофей? Да что угодно! Боль пронзала уже не голову — всё тело, в глазах мутно, но опасный жар всё ближе, где-то здесь, правее... Ну, конечно же! Чай! При всём уважении к зелёному чаю, как бы он ни был полезен, сейчас ведунья готова была дать голову на отсечение — это тайник Антона! "Коробка!.." Хватило же сил дойти до шкафа, взять ящичек, до стула, правда, уже не смогла добраться, да и всё равно ей было, села на пол, оперлась спиной на стол Амосова. Хорошо... Смерть уходит, отступает, нет ни льда, ни обжигающего холода — всё стихло. Даже слишком тихо, что-то не так... Стукнула крышкой коробки, другой раз, третий. Всё ясно, она ничего не слышит. Заложило уши? Давление? Рассосётся, как и слепота? Сейчас не это главное! Пусть глухая, да хоть немая и слепая! Она нашла то, что искала Куликова, нашла и не отдаст никому. Кощеева смерть была в игле, и та сломалась, что уж говорить о каких-то бумажках, хоть они и хранят жизнь Антона. Хранят в её руках, но в чужих будут лишь поводом для убийства. "Проклятые смертоносные лоскуты! Ненавижу!" Лена не заметила, как по щекам текли слёзы. Щадившая её во время поисков, сейчас боль вошла в свои права, разлилась по телу, парализовала волю. — Ну, ты же не дурак, зачем это сделал?! - Антон влетел в РОВД с намерением заглянуть в каждый уголок, а Бычков вот он, стоит у дверей его кабинета и, кажется, то ли молитву шепчет, то ли голосом совести сам себя отчитывает. По дороге в отделение Амосов прокручивал в голове все возможные варианты того, что Ваня мог уже рассказать Куликовой, что мог ей отдать. Сложить два и четыре или умножить три на шесть? Что лучше: быть убитым или потерять любимую? Вот, уже любимая... А когда он это понял? Когда доказывал невиновность её бывшего парня или когда она его за это благодарила? Когда она нашла киллера, убившего Диму, или когда потеряла сознание на его квартире? "Лена, что с тобой? Очнись! Лена!!!" Ещё не любил, но боялся потерять. Или уже любил? Он не знает, когда пришла его любовь к этой женщине, но отнёсся к ней, как к чему-то, самому собой разумеющемуся. Люблю её. Как новый неоспоримый факт в деле его жизни. Люблю. Любил и готов был порвать на части бывшего однокурсника Анисимова, лезшего к Лене со своими мерзкими букетами, комплиментами. Лез и был рядом с ней! Занимал его место рядом с ней! "Это моё место! И это моя женщина!" Женщина, которую ему хочется поцеловать всегда, каждое мгновение рядом с ней: едут на вызов, пьют чай, делают ремонт, спорят, шутят, улыбаются — какое это имеет значение, где и когда, если просто есть шанс быть наедине и рядом, эти шансы нужно использовать, а он... А он любил её, просто любил, каждую секундочку своей жизни, до хрипоты, до сухости в горле, до помутнения рассудка... Нет ему в этом городе покоя. Мир разделился на две половины. В одной нужно раскрыть дело брата, чтобы его убийцы предстали перед справедливым судом, здесь нельзя расслабляться ни на секунду, чтобы не завалить дело, чтобы дойти до сути. В другой — Лена. Не хочет её втягивать в дело, но это она навела его на след, открыла ему глаза, указала дорогу! Она и её бабушка, куда бы он двинулся без них? Так бы и думал, что брат... что он сам... что судьба такая. Лена имеет право всё знать! Но эти знания могут стоить ей жизни, а это дороже всего: справедливости, их невоплощённой любви, её слёз — всего. Дороже всего жизнь этой беззащитной ведьмочки, поэтому он сначала раскроет дело и лишь потом решится на откровенный, открытый роман. А сейчас нельзя допустить, чтобы все вокруг знали, что Провидица Елена — это ахиллесова пята майора Амосова. Нельзя, но - о, Боги! - как трудно изображать из себя бесчувственный манекен! Делать вид, что спит/работает/занят, а самому бороться с уже болезненным желанием обладать этой женщиной, такой близкой, нежной и грубой, дерзкой и ласковой, такой горячо любимой. Имеет ли он право ломать её жизнь? Эйфория накрыла его с головой, когда наконец-таки он коснулся её губ. Мягкие, податливые, волшебные, как и вся эта женщина, они с готовностью ответили на его поцелуй! Но что случилось потом? Какое видение накрыло ленино сознание? "Что...она...видела?!" Тормоз! Красный свет. Нужно успокоиться. Где она сейчас, что с ней? Нашла ли Бычкова, почему не отвечает на звонки? В РОВД, нужно ехать... Зелёный! в РОВД! И вот сейчас он взял Ваню за шкирку, прижал к стене, готовый убить, если Куликова уже всё знает, или упасть на колени, если тот благоразумно промолчал. — Ан-антон Максимыч... Там... Елена Валентиновна... — Где она? - Антон ослабил хватку. — В вашем кабинете. Антон Максимыч, её трясло всю, она еле шла, а потом выгнала меня, мол, чтобы не мешался, здесь ждал. — Бегом к дежурному, возьми запасные ключи! - майор не знал, плакать ему или смеяться. Лена на свободе, Бычков промолчал. Что может быть лучше? — Вот, открывайте быстрее. — Ты здесь, мы скоро. Ваня! Отставить возражения! Мы сейчас придём. В кабинете было темно. Ни лучика, ни звука. "Лена? Лена?! Леночка..." Включив свет, Антон обнаружил любимую, сидящей на полу возле его стола. Глаза её были закрыты, сжатые в кулаках руки постукивали о колени. "Леночка... Лена!" Он не понимал, не слышит она его или не хочет слушать, опустился на пол рядом, обнял её за плечи, осторожно погладил по голове. "Что с тобой, малыш?" Она всё ещё ничего не слышала, но эти руки узнала бы даже во сне. Это был он, Антон, её Антон, только её, и сейчас она это отчётливо поняла. Не остался в памяти момент, когда у Лены проснулась любовь к этому человеку, но здесь и сейчас они принадлежат друг другу, и так будет всегда. Между ними пробежали искры, наверное, почти всех страстей: от гнева до юмора, от пренебрежения до веры, от ненависти до любви. Сейчас она открыла глаза и увидела напротив себя бесконечную вину. Антон корил себя за то, что втянул её в эту запутанную историю, что нужные ему видения причиняют ей боль, что сейчас она дрожит и сидит на полу в РОВД, а ведь, не появись он в её жизни, могла бы спокойно спать у себя дома. Занавеса тишины не спадала, и Лена не знала, прошептала она или прокричала:"Я не позволю тебе потерять меня! Никакой смерти не отдам: ты мой!" Она хотела обнять его, но руки не слушались, такого близкого, такого родного стала покрывать поцелуями. То ли нежно, то ли по-детски выглядели эти солоноватые от слёз прикосновения губ ко лбу, щекам; обессиленная, тянулась к нему, силясь выхватить майора из бури сомнений. "Тише..." Хотел отстранить ворожею, но, вместо этого, сам принялся целовать щёки, глаза, переносицу и, наконец, прильнул к её губам. С какой радостью Лена откликнулась на его порыв: целовала яростно, отчаянно, будто утоляя жажду. Вот он источник силы и жизни, священный грааль двух влюблённых, когда раскрывать преступление означает искать смерть своими руками. И пусть Рязанск успокаивается, готовится ко сну, пусть злодеи расходятся по домам, а у наших влюблённых настанет минута передышки, несколько мгновений блаженного спокойствия в горячих объятиях. Неужели они этого не заслужили? Прильнуть друг к другу и не отпускать, слиться в поцелуе и не отрываться от самого волшебного занятия мужчины и женщины. Просто быть рядом здесь и сейчас, даже если завтра война, даже если они так боятся быть вместе, так неуверенны и настороженны. Антон отдался чувствам и ощущениям, он целовал свою женщину нежно и трепетно, ему хотелось, чтобы она поняла, что принадлежит только ему, что он не даст её в обиду, не допустит трагического завершения их истории. В объятиях любимого мужчины Лене было тепло и спокойно, даже боль отступила в дальние уголки тела и, кажется, стал прорезаться слух. Но что это? Голову да и всё помещение заполнил гул бурчащей воды, словно где-то рядом обрушивался водопад. Звук ощущался так близко, словно она сама вместе с этим потоком стремилась вглубь, навстречу угрожающим и неизведанным пучинам. Предчувствие такого полёта пугало Лену, перед глазами стали проплывать моменты их уединений и перепалок с Антоном, горло сдавило, появился вкус тины и тухлой воды, она почувствовала, что задыхается... — Лена... — Ничего, всё хорошо, прости, это просто видение... — Что-то плохое? — Глупость, вода... Здесь каждая вещь о чём-то кричит. — Давай-ка приходить в себя, поехали домой. — Домой? И к кому же домой вы меня приглашаете, товарищ майор, уж не к себе ли? — Нееетушки, у меня ты уже ночевала. А сейчас нам нужно туда, где всё тебе знакомо и ни о чём не кричит. Так что едем к тебе. — У вас редкостный талант галантно напрашиваться в гости к одиноким женщинам. — Исключительно к тем, что могут превратить меня в лягушку. — Лучше в кота. Ну, или по совету Бычкова в енота. Да... Антон, помнишь, бабушка говорила про "нож в спину"? Так вот, этот человек... В общем, это Ваня. Но ты не думай, он не со зла, наоборот, она ему голову заморочила, но он молчал. Даже когда документы твои нашёл, молчал, он ей ничего не рассказал, я уверена. — Я знаю. Тебе не нужно было лезть в это дело, особенно сейчас. Посмотри, ты бледная, колотит всю. К чему эти мучения? Это моя работа, я могу разобраться сам. Но светиться не надо, я не хочу, чтобы тебя считали моим уязвимым местом: это опасно. Понимаешь? — Не понимаешь ты. Наши отношения другим стали известны раньше, чем нам. Куликова просила Черняева прослушивать мой телефон. С этим я разобралась. Но есть и другое. Они хотели похитить Дашу, когда мы были у меня дома. Мы как пятнашки, то чуть ближе, то чуть дальше от разгадки мечемся в замкнутом пространстве. Им о нас известно почти всё, о каждом шаге. Им, им, им... И я не могу понять, кому ИМ, я не вижу их! Голову опять прострелило страшной болью, Лена сжала её руками изо всех сил, уткнулась в колени. Антон обнял её, поцеловал плечо и лоб. — Поехали домой... Угу? Поехали. — Поехали. Оживившийся благополучным исходом дела, Бычков лихо вёл машину, то и дело поглядывал в зеркало на сидящего на заднем сидении майора и мирно дремавшую на его плече провидицу. Ему бы хотелось чаще видеть их вот такими, спокойными и близкими. Приятно вот так по-семейному ехать и никого не бояться, но это счастье мимолётно: Лена порой вздрагивает и слегка стонет, видно, снится что-то плохое, Антон Максимович смотрит сосредоточенно и угрюмо куда-то вдаль, за горизонт, бросая вызов силе мысли. Не человек, а Голова, дедуктивная машина! И как у него это получается? Ему до майора расти и расти, расследовать и учить, нарабатывать и вынюхивать. Ваню переполняли чувства: восхищение Амосовым, благоговейный страх перед даром Елены Валентиновны, уважение за её самоотверженность и жалость к этой прекрасной паре, ведь им так трудно быть вместе... О, а вот и волшебный особняк, приехали. — Прибыли. — Что? А, да, спасибо. Ванюш, ты подожди меня, я сейчас Елену Валентиновну провожу и поедем. — Нет, Антон Максимович, я домой пойду, а машина у вас пусть остаётся. — Ну, смотри, как знаешь. До завтра, Вань! — До свидания, спокойной ночи. Тёплую и умиротворённую, жалко было Антону будить свою ворожею, подхватил на руки, понёс домой. Ключи? Нет, зачем же, по традиции открыто. Эх, Лена-Лена, есть тебе, от кого запираться. Как оставлять её тут: двери нараспашку, дома одна женщина, уязвима и беспомощна. О чём только думает? Наивная... Ну, вот и постелька, здесь и продолжит свой сон. Аккуратно положил драгоценное тело в кровать, укутал в покрывало, с наслаждением взглянул на дремлющую красавицу: успокаивается потихоньку, уже нет смертельной бледности, дыхание стало ровнее, не дёргается, дрожит немного, хмурится порой, но приступ, накрывший её в кабинете, явно отступил. Уйти, оставить её здесь одну? Страшно подумать, что может произойти, не окажись его рядом в нужный момент. Но и оставаться никто не приглашал и не разрешал. "Идиот!" С этой мыслью майор направился к выходу, решив провести ночь в машине, следя за домом снаружи. — Не уходи... — Лена? Я думал, ты спишь... — Дремала. Не уходи, Антон, пожалуйста. — Лена... Лен, я буду снаружи, в машине, тебе нечего бояться. — Есть чего: боюсь потерять тебя, боюсь терять наши мгновения вместе. Останься, прошу тебя, будь рядом, будь здесь. Я не в том состоянии, чтобы домогаться вас, товарищ майор, но, кажется, имею право попросить, Господи, как там эта программа защиты свидетелей действует... Не заставляй меня взрывать мозг ещё и этим! В конце концов, иди сюда, ложись, не то такие кошмарные сны тебе наколдую: Бычкова будешь рад в сновидениях лицезреть! — А ты умеешь аргументировать. — Работа в оперативном отделе не проходит даром. — И то верно. - Антон послушно сел на край кровати, разулся, снял пиджак, потёр сонные глаза. - Давай спать? — Э, не-ет, так не пойдёт, товарищ майор, что это вы в кровати с женщиной, как перед Полозковым, ещё и по стойке "смирно", давайте-ка разоружаться. - с озорством в глазах Лена сняла с кавалера галстук, расстегнула несколько верхних пуговиц на рубашке. - Ну вот, другое дело, а то ещё удавишься к утру на своей супергеройской униформе. Вот теперь давай спать! — Ленка, хорошая моя, как же я тебя люблю! - это было не пылкое признание, не голос страсти, отнюдь. Он погладил её по голове, задержал руку на шее и с юношеским озорством и наслаждением произнёс эти слова. Взгляд, полный обожания, нежное и уверенное прикосновение, ликующая душа, сердце, запыхавшееся в возбуждённом ритме — вот они свидетели истинной любви! Антон наклонился к напарнице и стал её целовать, сначала настороженно и аккуратно, боясь нового приступа страшных видений, потом, успокоившись, осмелел, поцелуями властно поглощая свою добычу. Они вдвоём в волшебном замке: сюда не ворвётся, прервав допрос с пристрастием, Полозков; не примчится окрылённый сенсацией Бычков; ни Паша в поисках убежища, ни Куликова, гонимая жаждой расплаты, ни нелепый Черняев не потревожат влюблённую пару. Минута передышки в круговороте страстей — минута страсти в спящем городе. — Люблю тебя, люблю... - сидящая теперь на коленях у майора, Лена покрывала поцелуями его лицо и шею, он дурашливо жмурился и целовал её ладони. Боги, вот она разрядка, вот он антидепрессант: спокойствие в душу придёт только тогда, когда в ней взорвутся страсти! В клочья весь окружающий мир, все страхи унесёт буря эмоций, а злодеи пусть подождут. Они подождут, именно этим они сейчас и занимаются, окутанные рязанской ночью в нескольких метрах от лениного дома. Ждут и чистят оружие, ждут и наблюдают, ждут дальнейших указаний от своего "начальства". — Всё-всё, товарищ эксперт, сеанс психотерапии окончен. Тебе нужно поспать. - Антон свернул любимую в клубочек, словно младенца, и положил на колени. — Ты никуда не исчезнешь? — Не дождёшься: я хочу проснуться рядом с тобой. — А я... А я что-то ничего не хочу больше говорить, обещать... Мне так спокойно и хорошо в твоих руках, от них и утонуть не жалко. — Ты о чём? Где тонуть собралась, метафористка? — Не знаю, так бабушка сказала: ты меня спасёшь или утопишь. Только лучше утонуть, чем лишиться этих объятий. — Ох уж мне эти ваши недопредсказания... — Не боись, когда-нибудь настанет день, где мы поймём, что моя бабуля имела в виду. А сейчас наступила ночь, и я хочу, чтобы наступил сон. Давай ложиться? — Угу, баиньки, спят усталые провидцы, ведьмы спят... — Их майоры тоже очень спать хотят! — Чьих таких "их"? Я свой собственный. — Смирись, Амосов, ты мой! — Я твой. Начальник. А ты... Ты моя жизнь!.. Лена? Ох, и ты спишь. Амосов, ты всё-таки редкостный... Амосов. Доброй ночи, чудо! - Антон поцеловал Лену в лобик, крепче прижал к себе и, наконец, погрузился в умиротворённый сон. — Вот вы всё Бычков-Бычков, а если б не я? Где бы кто сейчас был? - посреди залитой солнцем комнаты небезызвестный в Рязанске Иван Иванович с аппетитом уминал бутерброд. Постоял ещё немного над спящей парочкой: благополучно проспавшим начало рабочего дня майором и мирно сопящей на его груди ясновидящей — и вернулся на кухню к Пашке и Марии Степановне. Бабушка ловко румянила на сковороде сырники, а серьёзные пацаны морили червячков бутербродами. — Неплохо смотрятся. Тебе медаль нужно дать "Купидон нашего РОВД". — Ха-ха-ха, очень смешно! - саркастично выпустив обиду, Ваня продолжил. - Знаешь, как мне их жалко? — С чего бы? Смотри, розовенькие да счастливые. — Ну, это сейчас, во сне. А обычно? Шарахаются друг от друга, как Крутиков от Черняева! Они как-то у РОВД целовались, так Елена Валентиновна потом еле на ногах устояла! — Сразилась наповал? — Если бы! У неё видение было. Не успели толком поцеловаться, её всю затрясло, вот в этот свой транс впала и ка-ак закричит, как занесёт её назад. Хорошо, что Антон Максимович удержал. Бледная вся стоит, в глазах ужас, словно покойника увидела, хотя ей не в диковинку, такая уж у нас работа. — Да-а, совсем сеструху мою повело. Сначала все эти колдовские штучки, а уж после того, как она экспертом к вам пошла, её вообще не узнать! Была человек человеком, а стала настоящим стражем порядка. Денег не попросишь, чё подсобить в делах — снова отказная. Теперь ясно, откуда погоны пришиваются: это всё шашни с майором. — Ты на Антона Максимовича не гони, он лучший начальник из всех, что были, да и есть. Черняев мутит вечно, Полозков чуть не уволил, Ольга Валерьивна вообще... — Чё вообще? — Да ничё! — Ой, пожалуйста, не очень-то интересно. Ба, как там наш завтрак? Пашка с утра пораньше приехал к сеструхе по бытовым обстоятельствам: у него снова отключили свет. Бычков, не найдя у отделения легендарного автомобиля, направился к Елене Валентиновне в надежде застать там и её, и непосредственного начальника. А Мария Степановна просто сама приехала: знала, к кому, куда и зачем. То ли шум спорящей молодёжи, то ли запах сырников наконец разбудили майора. Поняв, что они с Леной здесь явно не одни, потеребил за волосы начинающую просыпаться соседку. — Ле-ена, подъём. У нас гости! — У нас? Амосов, имей совесть, ты сам здесь в гостях! — И всех гостей ты так спать укладываешь? — Я просила разбудить свою совесть, а не закидывать её камнями сарказма! Доброе утро... — Доброе утро. — Проснулись, голубки? Вставайте, не то весь завтрак уйдёт в братьев ваших меньших, но вместительных! — Здравствуй, бабуля! — Доброе утро, Мария Степановна! - Лена лихо вскочила и побежала наверх, умываться и переодеваться. Антон встал и подошёл к всевидящей лениной бабушке. - Мария Степановна, вы не подумайте... — И-и, молодец, ты кому что объяснять собрался? Мне? Хаха, насмешил, насмешил старую, худший комплимент моим талантам. — Кхм, простите, я... — Ты вот что, Антон Максимыч. Если Ленку любишь да уберечь хочешь, сгребай её в охапку и увози к себе домой: здесь ей нельзя оставаться, худое тут будет, чувствую. — Мария Степановна... — Смирно, майор, теперь мой черёд говорить. Под твоим крылом ей нужно оставаться. Не дай Бог, обернёшься — вмиг уведут! Смерть за вами ходит. За ней через тебя, за тобой через неё. Будете рядышком, у ней коса не поднимется, буридановым ослом обернётся. А коли разбежитесь, она вас по одиночке перебьёт. — Вы о чём тут шепчетесь? - Лена подошла к беседующим. — Ступай наверх да чемоданы укладывай. Переезжаешь ты. — Куда это? — А вон, к майору своему. — Бабушка, а ты у него не хочешь разрешения спросить? Или хотя бы моё мнение услышать? — Молчать! Косы за уши, и бегом вещи собирать! А Антон Максимыч не против, да ведь? — Да, я только за. — Вот, давай-давай, потом позавтракаешь. Ну, а ты, молодец, иди к столу, силы тебе нужны. — Спасибо, Мария Степановна. — О, пополнение в нашей трапезе. Что ж, здравствуй, будущий родственник! - Пашка протянул Антону ладонь, тот пожал её в приветственном рукопожатии. — Привет, осетровый король! — Ну-у, пошло-поехало! Вы спелись что ли с моей сеструхой? Ленка тоже мне всё время этих осетров припоминает! — Не скажи, брат Пашка, это благодарность. Если б не твои осётры, мы с твоей сестрой так бы и проплыли друг мимо друга. — Чё это получается, я типо доброе дело сделал, себе осетрину подогнал, вам сеструху? — Ну, а вот доброе это дело или нет, поживём — увидим.