out of the zone

Всё начинается с того, что хозяин квартиры, где живёт Тэгун, решает поднять ежемесячную плату. Тэгун, который почти всю зарплату тренера детской футбольной команды тратит на детей из этой самой команды, в полной растерянности. Перед ним стоит незавидный выбор - идти жить к Сонгю или остаться на улице, и Тэгун скрепя сердце раздумывает, можно ли спать на скамеечке в парке, или стоит искать коробку из-под холодильника. Сонгю тут же хватает тэгуновы чемоданы и тащит к себе в квартиру, ворча под нос что-то об идиотах и не слушая возражений. Сонгю, на самом деле, хён просто замечательный, а вот его квартира – сущий ад. Для Тэгуна, по крайней мере. Сам Сонгю называет это «гостеприимство», у Тэгуна же есть определения поточнее – проходной двор и творческий притон. Там вечно какие-то люди, половина из которых наверняка с хозяином квартиры незнакомы, а ещё там перманентно обитает Нам Ухён, который, между прочим, снимает комнату в соседнем подъезде и жильём вполне себе обеспечен, но кого это волнует (точно не Сонгю). Именно поэтому Тэгун считает, что жить в этой квартире совершенно невозможно. В отличие от улицы, тут нет даже коробки из-под холодильника, а Тэгун только в ней бы по квартире и передвигался, если б была. Но Сонгю, если ему что-то в голову втемяшилось, уже не переспорить. Так что Тэгуна сажают в спальне, куда Сонгю обещает никого не пускать, и оставляют вслушивается в звуки с кухни. Больше всего это похоже на то, что кто-то пытается играть на гитаре зубами, и Джимми Хендрикс из него не очень. Если там гитара – значит, это Мёнсу или Джонхён (но столько шума создавать может только Сонёль, а с ним сто процентов Мёнсу). Тэгуну в этот день надо бы решить, кого из детей включать в основной состав на следующие соревнования, и предсмертные хрипы под гитарную какофонию этому не очень-то способствуют. А ещё очень хочется кофе, но нет, Тэгун не пойдёт на кухню, он скорее умрёт тут от кофеинового голодания. В спальне по крайней мере есть тёплый мягонький плед и не надо напрягаться, пытаясь поддержать разговор с малознакомыми людьми. «Тебе надо учиться выходить из зоны комфорта», - говорит в таких случаях Сонгю, но Тэгун сопротивляется всеми руками и ногами, потому что в зоне комфорта ему комфортно, и зачем куда-то выходить. Эти выходы отдают лёгкими нотками мазохизма, а Тэгун мазохизмом не страдает, он вообще по жизни немножечко садист. Когда желание выпить кофе становится невыносимым, как и вопли за стеной, дверь в спальню медленно открывается, и из коридора осторожно выглядывает парень, которого Тэгун тут не видел ни разу (иначе бы запомнил однозначно). - О, - говорит парень, притормаживая немного в дверях и тут же прокрадываясь внутрь, - Ты живой? Потому что Сонгю-хён запрещал сюда заходить с таким видом, словно он чёртов Синяя Борода, а здесь трупы всех его бывших жён. Я, кстати, Джехван. У Джехвана растрёпанные выбеленные волосы, пухлые губы и точёные черты лица. Тэгун, который глубоко и трепетно любит всё красивое, зависает и тут же хочет такого Джехвана себе – чтобы где-нибудь стоял и можно было смотреть. Но Джехван, конечно, стоять не хочет, он хочет громко говорить и трясти ладонью прямо у Тэгуна перед носом: - Эй! Ты почему тут сидишь? Там Мёнсу учит Сонёля играть на гитаре, и выглядит это так же жутко, как и звучит. Это нужно видеть. Тэгун мысленно ставит себе ачивку «Разбирается в сортах друзей Ким Сонгю», потому что, серьёзно, он так и знал, что эти звуки издаёт Сонёль. - Тебя как зовут? – продолжает болтать Джехван, - Какого ты года? - Чон Тэгун, - вздыхает Тэгун, - Девяностого. У Джехвана такой взгляд, словно только что он взял джекпот в лотерее, и улыбка расползается до ушей: - С таким голосом, хён, я бы взял тебя испытывать всякие штуки у себя на работе. Тэгун устало трёт лоб, ведь – ну какого чёрта? От этого «хён», кстати, уважения в голосе совсем не прибавилось, зато наглости хватит на пятерых. У Джехвана на лбу неоновыми огнями горит «ну спроси, спроси, где я работаю», но этот номер не прокатит. Студия звукозаписи или аудиомагазин – без разницы, друзья Сонгю все музыкой ударенные. - Не интересует, - отрубает Тэгун. Джехван обиженно дует губы и удаляется за дверь. А потом приходит снова, с кофе в руке. Кофе такой, как любит Тэгун – две ложки сахара на полкружки; Тэгун за такое готов и наглость простить. И вот тут, пожалуй, всё и начинается. - Это что, - спрашивает Сонгю, разглядывая лежащий на столе ватман, - нападение тентаклиевого монстра на Токио? Из-за его спины выглядывают Джехван, который приходит к ним в квартиру, как на работу, и Ухён, который всё ещё тут существует на постоянной основе. - Это тактическая схема на следующую игру моей команды. - невозмутимо отвечает Тэгун, - Детям такое нравится. - Не сомневаюсь. - тычет Ухён в центр плаката, - Это осьминог? - Это нападающий, - перебивает его Джехван. Тэгун согласно кивает, потому что да, нападающий. - И у него восемь ног, потому что? - Это не восемь ног, это он быстро бежит, - объясняет Джехван, как нечто само собой разумеющееся, и Ухён хлопает его по спине, уважительно хмыкая. - Понимание такой херни что, половым путём передаётся? - уточняет он. - Воздушно-капельным, - мрачно поправляет Джехван. - Столько времени наедине в комнате проводите, и всё ещё воздушно-капельным? – ржёт Ухён, и Сонгю беззастенчиво хихикает в сторонке. Тэгун иногда поражается тому, как по-стариковски ворчливый и педантичный Сонгю рядом с Ухёном всегда становится придурковатым подростком. Только вчера, например, эти двое посреди ночи побежали во двор рисовать на асфальте цветными мелками, а уже сегодня Сонгю, столкнувшийся с утра в лифте с пожилой соседкой, рассуждает о вандалах, изобразивших прямо у подъезда огромный зелёный член. Рассуждает, кстати, с таким искренним возмущением, что Тэгун начинает подозревать у него лёгкое диссоциативное расстройство. - Так, всё, кыш, вы нам всю романтику портите, - Джехван выставляет за дверь Сонгю и Ухёна, которые всё ещё в полнейшем восторге от своего остроумия, - с вами двумя у нас точно никаких половых путей не будет. Тэгун закрывает лицо руками, вздыхая – эти детсадовские шуточки достали, честное слово, а Джехван их только поддерживает и провоцирует. Джехван приходит в эту комнату почти что ежедневно, болтая как не в себе и таская сюда то кофе с бутербродами, то огромную пиццу или жареную курочку. Тэгун сначала опасается, потом свыкается и даже как-то втягивается (курочка, возможно, играет в этом не последнюю роль). Джехван при всей своей неусидчивости ощущается очень комфортно, не требует диалога и иногда смешит тупыми шуточками и неловкостью. Тэгун такой неуёмной заинтересованностью удивлён, но предпочитает ничего не спрашивать, думая, что само поутихнет. На этот раз Джехван приносит кофе с маффинами из старбакса, и пытается теперь умостить это всё на столе, не задевая разложенную там схему (и задевая при этом постоянно Тэгуна голыми коленками). Он садится на стул, где уже, между прочим, занято, глотает сразу половину стакана латте и, критически вглядываясь в каракули, которыми обозначены ворота, уточняет: - Помощь с этим нужна? Тэгун стряхивает с себя Джехвана вместе с крошками надкусанного уже маффина, и спрашивает, обращаясь скорее к мирозданию, чем к самому Джехвану: - И почему я тебя терплю, а? - Потому что я красавчик и ношу тебе кофе. А ещё потому что ты меня любишь. Тэгун неопределённо ведёт плечами, что в равной степени можно принять как за согласие, так и за «с тобой спорить себе дороже». Джехван всматривается в его лицо, но тут же отводит взгляд, понимая, что Тэгун смотрит в ответ. - Ладно, давай сюда маркеры, будем исправлять твоё творчество. В следующий раз Джехван приходит только через пару дней (хотя кажется, что прошёл уже минимум месяц), делая вид, будто появлялся только вчера. За пять минут он успевает рассказать про встретившуюся на улице милую собаку, про какую-то глупую рекламу на ютубе, про то, как любит яблоки в карамели, и сочинить на «яблоки в карамели» самый бездарный в мире акростих. Тэгун правда старается не смеяться, но оно выходит как-то само. - Просто признай, что ты от меня без ума, хён, - лучится самодовольством Джехван, - И я освобожу время для свидания в эту субботу. - Конечно, - невпопад говорит Тэгун, утаскивая его из коридора в комнату, и почти спиной чувствует, как Джехван показывает язык улюлюкающим им вслед Сонгю и Ухёну (очень по-взрослому, Сонгю-хён). Сонгю всегда и всем жалуется, что Тэгун плохой тонсен, вечно грубит и не любит скиншип. Если с первыми двумя утверждениями согласиться можно, то скиншип Тэгун, на самом деле, любит очень даже. У Джехвана, например, горячие ладони, и вечно замерзающий Тэгун греться о них может бесконечно. Джехван, словно услышав его мысли, покрепче переплетает пальцы, и Тэгун внезапно вспоминает, как хотелось при первой встрече этого дурака усадить в угол, чтоб не мешал, и чтобы было. - Помолчи-ка пару минут, - просит он, и Джехван тут же послушно замолкает, хлопая глазами и всем видом выражая недоумение. Тэгун всматривается в дрожащие ресницы, в очерченные слегка скулы, искусанные губы со следами прозрачного бальзама и ловит растерянный взгляд. Нет, так чего-то не хватает. - Можешь дальше говорить. Джехван глубоко и шумно выдыхает, будто задерживал всё это время дыхание: - Ты сейчас смотрел так, словно чучело из меня собрался делать. Тэгун хмыкает, не отрицая, и возвращается к книге, которую читал до того. Джехван, обычно болтающийся в такие моменты где-то неподалёку и нетерпеливо тыкающий в щёку или плечо - куда попадёт - чтобы привлечь к себе внимание, сейчас отчего-то сидит сзади, на кровати, напрягая своим молчанием. Тэгун не собирается спрашивать, в чём дело. Ему совершенно не интересно. - Ну ладно, чего тебе, - сдаётся Тэгун, потому что в такой обстановке понять всё равно ничего невозможно. - Сказать хотел кое-что. - И? - И не знаю, как начать, - удручённо отвечает Джехван. - Можешь начать с начала. - Тут такое дело… Это, вроде как, для всех уже очевидно, но Сонгю-хён сказал, что тебе лучше сказать отдельно, - Джехван мнётся, как девица на выдание, и быстро, на одном выдохе сообщает, - Короче-я-гей. Тэгун вопросительно смотрит – и что? Сам он, например, вовсе не понимает, как можно любить (всех) девочек или (всех) мальчиков, но тут уж каждый любит как хочет. - Ничего не хочешь мне сказать? И спросить ничего не хочешь? – уточняет Джехван, и, глядя на мотающего головой Тэгуна, вздыхает. - Хорошо. Тогда мне надо ещё подумать. И, видимо, начинает думать. Родители всегда учили Тэгуна уважительно относиться к старшим, поэтому когда Сонгю пытается вытащить его на кухню, где в этот момент сидят Кюхён, Чанмин и Джонхён, Тэгун не говорит «иди в задницу», он говорит: - Иди в задницу, хён. Сонгю, видимо, благородного порыва вежливости оценить не смог, потому что выгоняет из комнаты почти что силой, пока Ухён благоразумно стоит в сторонке и прикидывается деталью интерьера. Тэгун сопротивляется, как может, но замечает выглядывающие из кухни лица любопытствующих, и сразу же делает гордый вид, словно такое вот появление, когда тебя почти что тащат по полу, штука совершенно нормальная. Тэгун не понимает, за какие такие грехи ему в комплекте с квартирой достались обязательства по изображению приятельских отношений с друзьями Сонгю. Особенно когда это Кюхён и Чанмин, которые улыбаются, словно демоны из преисподней (и Джонхён, который выглядит очень дружелюбно, но дружит с этими двумя, так что обмануть Тэгуна у него не выйдет). Поэтому, когда в коридоре грохочет входная дверь, и на пороге кухни появляется замученный вусмерть Джехван, Тэгун готов выдать ему медаль «за спасение утопающих в социальной среде» и даже вручить её в торжественной обстановке. Но только чтобы в этой самой обстановке не было Кюхёнов и Чанминов. Джехван, кажется, сигналы о спасении интерпретирует правильно, потому что с самым суровым видом тащит Тэгуна в его же спальню, сажает на его же стул, а сам садится напротив на его же кровати. На лице у Джехвана – решительность, в глазах - бескомпромиссность, а под глазами – синяки от не одной, судя по всему, бессонной ночи. - Хён, ты мне нравишься, - тут же заявляет он - Иначе чего бы тебе сюда приходить, если б я тебе не нравился, - соглашается Тэгун, - И дальше что? - Нет, не понял. Как парень нравишься, - уточняет Джехван, и от не слышанной до того в его голосе серьёзности Тэгун смешливо фыркает. - Логично. Я вроде и не девочка. Джехван стонет от безысходности, откидываясь на кровать, и, бормоча про «ну за что это мне», всё же решает продолжить: - И как девочка тоже нравишься. Вот со всех сторон нравишься. Люблю я тебя, идиота. - За идиота и огрести можешь, - предупреждает Тэгун, пиная кровать, - У меня рука тяжёлая. Джехван в ответ только откатывается поближе к окну, пряча лицо в подушку. - То есть ты услышал только часть про идиота, - констатирует он. – Я уже и не знаю, что делать-то с тобой. - Не надо ничего со мной делать. Хочешь, фильм посмотрим? - Да не фильм я хочу, - страдает Джехван, скатываясь с кровати, - но ладно, давай сюда свой фильм. Тэгун начинает догадываться, что что-то не так, когда Джехван приходит всё реже, вид у него всё тоскливее и процент времени, затраченного на трагическое молчание, начинает превышать часы болтовни. Тэгун, которому от отсутствия и молчания Джехвана сейчас даже неуютнее, чем до этого – от его болтовни и присутствия, решает проконсультироваться с Сонгю, но, кажется, это была не самая светлая его мысль. - Скажи мне, что ты шутишь, - просит Сонгю, - Ты же не можешь быть таким тугодумом, в самом деле. Очевидно, может, думает Тэгун, потому что ну вообще ни разу не понимает, о чём сейчас речь. - Тебе знакомо понятие «френдзона»? – Ухён, как всегда, вмешивается в разговор, который для его ушей не предназначался. - Имеешь в виду, я у Джехвана во френдзоне? – подозревающе уточняет Тэгун, и Сонгю с Ухёном, не сговариваясь, смотрят на него как на умалишённого. - Ебать ты тупой, - с долей восхищения тянет отмерший наконец Ухён, и тут же получает в бок локтем от Сонгю, - Нет, серьёзно, можешь в это поверить? - Лучше спроси, что случилось, у самого Джехвана, - советует Сонгю. Совет из этого так себе, но выбор у Тэгуна не то чтобы был. Самое сложное, кстати – дождаться Джехвана, который вот уже неделю о себе напоминает только смешными картиночками в какаотоке. Тэгун ждёт, ждёт, но потом психует и просит прийти. На серьёзный разговор. Джехван появляется так быстро, словно стоял за дверью и только этого сообщения и ждал. У Джехвана волосы после бейсболки топорщатся в разные стороны, совершенно щенячий взгляд, и разве только виляющего хвоста не хватает. Тэгун от избытка чувств сначала сгребает его в охапку – подождут эти серьёзные разговоры – а потом уже спрашивает, что случилось. - Я уже сказал ему, что он тупой, - тут же кричит Ухён из кухни, - Но, Джехван, ты даже не представляешь, насколько! - Серьёзно не понимаешь? – уточняет Джехван, - Потому что у меня уже ощущение, что ты надо мной издеваешься. Тэгун мотает головой, у него и в мыслях издеваться не было. Это, кстати, над ним скорее издеваются сейчас. - Ладно, - вздыхает Джехван, и тащит его в спальню, – пойдём, разберёмся уже с этим раз и навсегда. Дверь закрывается перед самым носом Сонгю и Ухёна, и у Джехвана становится самый что ни на есть воинственный и решительный вид. - Закрывай глаза, - почти что приказывает он, - Помирать, так с музыкой. Тэгун послушно закрывает глаза, тут же – буквально в то же мгновение – чувствуя на своих губах губы Джехвана. Джехван целует, как в последний раз, с каким-то отчаянием и бесконечной нежностью, так, что у Тэгуна, кажется, начинает кружиться голова и звёздочки плывут под закрытыми веками. Джехван целует бесконечно долго и, в то же время, бессовестно мало, и поэтому Тэгун перехватывает инициативу сразу же, как тот отстраняется, прижимая его к стене. - Знал бы, что так сложится, в первый день бы целоваться полез, - выдыхает Джехван прямо в ухо, проводя горячими пальцами по тэгуновой пояснице. - В первый день я дал бы тебе по лицу, - сообщает Тэгун, и ответное «примерно так я и думал» снова тонет в поцелуе. - Значит, когда ты в первый же день знакомства предлагал мне испытывать всякие штуки у себя на работе, ты имел в виду… - Что я работаю в секс-шопе, ага. - …это был самый тупой подкат за всю историю подкатов. - Но сработало же! - Не сработало. - Сработало. - Не сработало. - Срабо… - Джехван, заткнись. - Просто признай, что ты меня любишь. - Люблю. - Вот я и говорю – сработало!