Man for life

      Мисаки едва исполняется шестнадцать, когда их знакомят друг с другом. Она не то чтобы очень красива, но достаточна симпатична и ему даже нравится и её низкий рост - она едва-едва достает макушкой до его подбородка - и тонкие, нежные руки, никогда не знавшие оружия страшнее кухонного ножа.       И Киба просто смиряется – что само по себе невероятно - с тем фактом, что ему придется женится на гражданской девушке во благо клана.       Он почти доволен, ему, в отличии от некоторых, досталась послушная, примерная жена, которая вкусно готовит. Жена, которая человек.       Он почти счастлив.       (Жизнь научила его, что уважение в семье, гораздо лучше всеразрушающей любви, после себя ничего не оставляющей, кроме руин. Перед глазами пример Узумаки, который слишком долго гнался за своим другом, чтобы потом в конце концов натянуто улыбаться, надеясь, что хоть кто-нибудь поверит в эту улыбку.)       Мирное время позволяет вздохнуть полной грудью, не боясь, что в воздухе плещется нечто способное его убить. Жизнь продолжается, люди женятся, дети рождаются, над Конохой чистое небо и все хорошо.       (Насколько все может быть хорошо в деревне профессиональных убийц после жестокой, беспощадной войны, корежащей психику и человеческие жизни)       Киба думает, что уже пора успокоится, отпустить внутри натянутую струну, странное напряжение охватывающие его, стоит переступить порог.       (Это - дом, это его дом, где каждая вещь пахнет им и его семьей, и так определенно не должно быть)       Только вот вечернее солнце окрашивает горизонт в темные цвета начиная с теплого оранжевого и заканчивая всеми оттенками красного, и в его свете кажется (Инузука стискивает зубы и до боли зажмуривает глаза, потому что ему действительно кажется), что волосы жены не светлые, почти как у дурочка-Наруто или красотки-Ино, а алые, похожие на недавно пролитую кровь.       Это действительно ненормально.              Мирное время становится совершенно не важно, потому что натянутая струна лопается, звенит, обжигает.       Внутри разливается тягучая пустота.       Мисаки красива.       Мисаки - это не Гаара. ***       У матери взгляд слишком внимательный для пьяного человека и Киба с каким-то внутренним трепетом осознает, что это один из тех моментов, когда алкоголь прочищает разум настолько, что наружу вылезает усиленное клановое Звериное чутье, которое у Тсуме почти равняется предвиденью.       Она смотрит, наблюдает, переводя взгляд то на него, то на внучку, и от её взгляда сами собой напрягаются мышцы, секунды не проходит, как он уже готов бросится вперед, заслоняя собой дочь, защищая её от возможной атаки, которой конечно же не будет, но паранойя – главная подруга всех шиноби – не дремлет.       Один плюс от этого невидимого глазу напряжения, воцарившегося в комнате, он начинает вслушиваться в слова Ёши, рассказывающей о экзамене на чунина.       И, судя по кривой усмешки матери, она только и ждала, когда же он обратит внимание на рассказ её внучки.       Первое время он не слышит для себя ничего интересного или важного, ничего неожиданного, но…       (Почему всегда должно быть это проклятое «но»?)       Но потом на место пустоты приходит обжигающей холод, и Инузука почти чувствует, как изморось покрывает его внутренние органы. Острый слух подводит и слова доносятся до сознания через некоторые пробелы, хотя и этого хватает, чтобы иней разросся до размеров ледяной глыбы, способной ещё чуть-чуть и разорвать его на мелкие кусочки.       Он слышит: ’Собаку но’ и ’силен.’       Почти сразу же звучит - ’Сын Пятой’, ’Раса в честь Четвертого’.       И чуть позже, как неожиданный удар хлыстом по оголенной спине, переливчатое ’чу-до-ви-ще.’       Он видит девичьи пальцы нервно теребящие волосы, возбужденно-восторженно блестящие глаза и яркий румянец смущения на щеках.       (И это ему совершенно, абсолютно точно не нравится!)       Киба не сдерживается, тихо рычит на дочь сквозь зубы, и она испуганно замолкает, её маленькое сердечко все также быстро-быстро стучит в груди, только в этот раз от страха, а не от волнения, охохватывающего её при воспоминании о участнике из Суны. Все, о чем она может думать, так это гадать что она сделала не так, раз смогла разозлить отца. Его выдержки хватает только на то, чтобы махнуть рукой, мол уходи, не маячь перед глазами, но Ёши этого хватает, девочка срывается с места, спасая себя от наказания и не видя, как за спиной остаются отец и бабушка, у которых до боли понимающие глаза.       К тому же одинаково горькие. ***       Спустя полтора месяца экзамен заканчивается, жизнь возвращается в привычное русло и Киба вновь уходит на миссию, в этот раз ни о чем не жалея.       Дочь красуется новеньким зеленым жилетом, улыбается задорно, весело, и не скажешь даже, что ночью из её комнаты доносится тихий, на грани сверх слуха, скулеж, как от собаки, которую побил единственный любимый хозяин.       Прекрасное в своей смертоносности чудовище, как и его мать, не имеет ни малейшего понятия о любви и никогда не сможет ответить ей взаимностью.       Киба устало вздыхает, опускает на короткое мгновение плечи, и надеется, что когда-нибудь дочь осознает, что для жизни ей нужен человек, а не это существо из песка и ветра.       Он же когда-то осознал.