***
Томас упал с кровати и закричал, так отчаянно и так громко, что едва не сорвал голос. Из глаз выступали горькие слёзы, руки тряслись, и всё тело пробрала дрожь; он не чувствовал боли из-за падения, Томас чувствовал боль где-то глубоко внутри, на своей душе, на своём сердце, что билось так быстро, рискуя вот-вот вырваться из груди. И лучше бы это произошло, лучше бы он избавился от этих страданий одним разом, навсегда нырнув в вечный сон, в котором всегда был бы с Ньютом. На тех самых качелях или где-то в другом месте, совершенно не важно, главное, чтобы они были вместе. Он закрыл рот рукой, чтобы подавить звуки крика, потому что высока вероятность разбудить кого-то из соседних комнат. Но стало слишком поздно; дверь в его комнату (если таковой можно назвать маленькое помещение, где он ютился последний год, как их отправили сюда, на остров, через плоспер) распахнулась и внутрь забежал Минхо. Парень бросился к сидящему на полу Томасу и попытался отодрать его руки от лица, но Томас держал крепко, он не хотел, чтобы Минхо видел его лицо, не хотел снова показывать свои слезы. Но после очередного сна, в котором обычно всё по привычному сюжету: он находится рядом с Ньютом и испытывает непонятные, незнакомые, но прекрасные чувства, они держатся за руки, а затем Ньют вырывает свою, и, когда Томас смотрит на него вновь, у него по лицу течёт со лба кровь; и после каждой произнесённой Ньютом фразы, Томас возвращается в реальность, падая на пол и крича. За последний год он повидал немало таких снов, за последний год ему приходилось умирать во сне душевно, чтобы вернуться в реальность и прожить ещё один день, или дни, в зависимости от того, как часто или редко снился ему Ньют. — Ньют! — прокричал Томас, сжав волосы на своей голове. — Он не мог, нет! Он живой! Минхо на коленях ближе подполз к другу и принял его в свои объятия. Ему тоже непросто, но парень оправился быстрее, чем Томас. Казалось, что Томас уже не сможет от этого отойти. Никогда. — Ньют умер, Томас, — проговорил Минхо, едва ли своим голосом перекрыв звуки рыданий парня. — Нет, нет, это не так, — Томас пытался вырваться. — Он не мог. — Ты сам его… — ещё тише пробормотал Минхо, уже жалея о том, что успел произнести слова. Томас всё-таки вырвался и толкнул его в грудь. — Ты лжёшь! — сквозь слёзы и всхлипы с надеждой на то, что он прав, прокричал Томас. Минхо выставил руки перед собой, а затем попытался снова приблизиться к дрожащему другу. — Томас, тише. Успокойся. — Ньют! — спрятал лицо в ладонях, и дальше протараторил (представлялось не очень возможным разобрать его слова): — Чёрт возьми, нет. Я не могу, Минхо. Я не могу так больше. — Я знаю. Минхо подполз к Томасу, и тот позволил себя обнять. Слёзы только сильнее катились по щекам; Томас прикусил губу и обессиленно откинулся головой на кровать. Ньют всё был рядом; Томас так часто моргал и так часто его видел, потому что каждый раз закрывая глаза на мгновение перед ним появлялись чёртовы детали сна. Ньют улыбался вновь, вновь был живым и счастливым, а затем умирал. Томас понимал, что любит его, и с невероятным чувством отчаяния осознавал это в реальности, принимая на своё сердце дополнительный удар. Он так устал умирать после каждого сна. Казалось, что облака были запачканы кровью Ньюта. Томас закрыл глаза, и с его губ сорвалось тихо произнесённое имя возлюбленного: — Ньют…***
— Ньют… — Не дай мне стать одним из них! — Я… Не могу, — Томас ослабил хватку, пистолет остался прижал только рукой Ньюта за ствол ко его же собственному лбу. — Томми, — Ньют посмотрел прямо в глаза Томаса; тот сквозь пелену слёз, что капали на лицо друга, видел только размытый силуэт. Томас неожиданно получил новый удар, такой сильной и невообразимо смертельный, что сам погибал в этом месте. Минуты жизни Ньюта были на исходе, его собственные тоже, Томас не успел сказать и сделать так много, что теперь всё свалилось на него тяжелой ношей. Прежде чем он спустит курок, прежде чем Ньют оставит его, он должен сказать ему самое важное, то, что хотел сказать давно, но всё откладывал. Но ведь в их жизнях не могло быть подходящей минуты для трёх слов, не было и времени на то, чтобы почувствовать спокойствие и готовность к действию, потому что правдой можно было всё потерять. Томас боялся. И сейчас тоже. Но так или иначе, времени не оставалось, а Ньют должен знать: — Я люблю тебя. Томас закрыл глаза и медленно отстранился, не желая видеть лицо напротив, которое, наверное, озарилось усмешкой. Ньюту он противен, не так ли? Ньюта от Томаса тошнит. И как будто пытаясь доказать обратное, Ньют не позволил Томасу отпрянуть и схватил его за рубашку, с силой дёрнув на себя. Он убрал руку с пистолетом в сторону и приподнялся, осторожно и с небольшим страхом коснувшись губ Томаса, оставляя на них легкий поцелуй, останавливая на мгновение время, зажигая в душе Томаса огонь, без слов говоря многое. Томас попытался поцеловать его снова, когда Ньют опустил голову; но тот ему не позволил. Он приложил к губам парня палец и второй рукой вернул пистолет к своему лбу. — Прошу, Томми. Пожалуйста. Чувствуя, как душа летит в черную бездну, Томас спустил курок…***
Томас сидел в своей комнате на кровати, прижав колени к груди и обхватив их руками, смотря в окно, наблюдая за сверкающей молнией. Он слушал, как по крыше бил дождь, как гремел гром, и как звучал в голове выстрел и последние слова Ньюта. Он держал в руках потертую записку Ньюта, оставленную им год назад. С тех пор, казалось, прошло куда больше времени, для Томаса словно ни одна вечность, и каждый день был невыносимо длинным, тоскливым и однообразным. День за днём Томас все слабее ощущал на губах поцелуй Ньюта, такой робкий и невинный, как и сама их любовь, состоящая из дружбы. Томас сном за сном осознавал, как сильно и бесконечно он любит мертвого человека. Он любил его той любовью, какой только мог любить, до безумия, до готовности вернуться в прошлое и добровольно примкнуть к ПОРОКу, если бы они смогли добыть лекарство и помочь Ньюту. Томас готов был пойти ради него на смерть, но вместо этого ему пришлось лишить жизни любимого человека. Но ведь он убил его для того, чтобы спасти. Томас уверял себя, что это так, но так же не прекращал иногда говорить себе, что Ньют живой, и что его смерть — это только его сон, один из тех, которые ему часто снятся. По крыше бил дождь, Томас закрыл глаза и сжал в руках записку Ньюта, со смерти которого прошёл год. Когда он только её получил, не представлял, что ждёт его в скором будущем; и как же Томас ненавидел случившееся с ними, он ненавидел себя и считал, что лучше на его долю выпала страшная учесть — Вспышка. Ньют не сказал, но Томас знал, и, наверное, знал об этом ранее, потому что только Ньют попросил о последней просьбе. Ньют доверил ему свою жизнь и смерть. Кровь брызнула в лицо, кровь была повсюду: на его руках, одежде, асфальте, на Ньюте. Кровью были окрашены облака. Он потерял Ньюта в слезах друг друга, никто не заменит ему эти чувства, никто не сможет ослабить их, ведь огонь, который зажёг Ньют, с каждым днём пылал всё больше, сильнее обжигая Томаса. Открыв глаза, он сжался от дрожи и прошептал: — Облака окрашены и моей кровью. Томас проживал каждый день, чтобы умереть вместе с Ньютом и вернуться в реальность из снов.