Is this true?

Достав ключи из кармана джинсовой куртки, Доён пытается вставить их в замочную скважину, но руки предательски дрожат. Опять. Он надеялся, что спрятал это глубоко внутри, закрыл тысячами дверей и повесил миллионы замков. Но руки продолжают дрожат, а дверь в квартиру, предоставленную работодателем, все ещё закрыта. Доён нервно выдыхает, прячет ключи обратно в карман и просто стучит в дверь. Он знает, что откроют. Квартира никогда не пустовала, там всегда кто-нибудь жил. Иногда там сидел кто-то один, погружённый в раздумья, не слыша ничего кроме своих мыслей, которые убивают словно яд. Чаще в этом совсем не уютном, одиноком, разрушающем тебя месте находились два-три человека, пьющие десятую за день чашку кофе и думающие над новой миссией, но такие молчаливые, тихие, хоть и знакомые, но чужие. Совсем редко Доён встречал здесь больше 5 человек, шумящих и играющих в какие-то игры, смеющихся над каждым пустяком. И почти никогда, нет, точнее, никогда здесь не было тепла, доброты и заботы. Здесь никогда не было дома. Через минуту-другую дверь открывается с тихим скрипом, позволяя Доёну наконец-то зайти. Кинув тихое «спасибо», он быстро снимает обувь и направляется к себе в «комнату». Доён никогда не сможет назвать её настоящей комнатой. Он не сможет сказать, что это его место, где он может спрятаться от всего и чувствовать себя защищённым. Быстро скинув с себя джинсовку, он падает животом на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Руки все еще дрожат, Доён теряется. В глазах начинает щипать и раздаётся первый, совсем тихий, почти неслышный, всхлип. Он чувствует это, но он так надеялся забыть об этом, надеялся, что все это закончилось. Желание жить в тишине и в спокойствии с каждым днём усиливалось и въедалось корнями все глубже и глубже. Доёну хотелось провести всю свою жизнь в небольшом сельском домике, выращивать свои овощи и фрукты, а потом продавать их дачным жителям, которые за осень, зиму и весну забыли вкус настоящей еды, лета и свободы, травя себя городской жизнью. Возможно, Доён начал бы разводить кроликов или коз. У него точно бы была собака. Большая, весёлая и преданная. Доён начал мечтать. Это было непозволительно для него. Он должен был перестать думать о нормальной жизни, но усталость от вечных миссий, составлений идеальных планов и, наконец, краж заполнила его до краёв, продолжая увеличиваться и растекаться по венам холодными, неисполнимыми мечтами. Дверь снова скрипнула, послышались шаги и тело соседа упало на соседнюю кровать. Доён перевернулся на спину, доставая телефон из заднего кармана и кидая его на рядом стоящую тумбочку. — Привет, Юта, — хрипловатым голосом произнёс рыжий, выдавливая из себя хотя бы частичку доброжелательности. Хотя, понимая, что сейчас он почти на грани фола, вряд ли бы он смог выдавить хоть что-нибудь похожее на нормальное приветствие. — Ага. Это было нормально для них: говорить по минимуму, вечно молчать. За три месяца не сблизится крайне трудно, но, если быть честным, Доён почти не знал и не видел Юту. Не из-за того, что японец пропадал сутками, а то и неделями. Просто Доён сам не приходил часто сюда, «домой», не считая это нужным. Он мог гулять по Осаке днями. Из всех городов, в которые его отправляли на работу или отдых, этот казался ему самым правильным, защищённым, домашним. Он был готов пить кофе и энергетики каждые десять минут, чтобы оставаться на улице как можно дольше, впитывая энергетику Японии в себя. Доён сам не понимал, зачем он это делает. Возможно, он хотел прочувствовать всё это так глубоко, чтобы потом жить Осакой даже на другом конце Земли, а может он просто был слишком пуст и был готов заполнять эту пустоту чем угодно. Но сколько бы он не виделся с Ютой, он никогда не мог поговорить об этом. Он не мог рассказать все то, что чувствует по отношению к городу, в котором родился его сосед. Нет, Доён не считал, что Юте наплевать на его слова. Он просто не знал, как начать. Ему никогда не было дано начинать разговоры. Может быть из-за того, что и начинать не стоит? — Почему ты решил работать в «Циклоне»? — Доён повернул голову, удивлённо смотря на старшего. Теперь ему кажется, что он открыт, как книга. Его мысли прочитали. Это правда? — Из-за того же, что и ты. У меня не было выхода. — И ты решил, что грабить миллионеров — это лучшее решение? — Юта усмехнулся, показывая одну из своих убийственных улыбок. Но Доён прекрасно понимал, что так смеются только сломанные, разбитые люди. Наверное, такие как он? — Это худшее. Самое худшее из того, что я мог выбрать. Сейчас я думаю, что лучше бы пошёл работать шлюхой, чем находился здесь. — Ну, не знаю. Здесь хотя бы квартира нормальная, да и платят, даже если не работаешь. — Где ты обычно пропадаешь? — Юта сегодня был на удивление разговорчив, но Доён был не против, ему нравилось сейчас говорить, он чувствовал, что это нужно не только ему, не только он сейчас пуст. — Гуляю. Мне нравится Осака, тебе повезло, что ты родился здесь. — Когда я жил здесь постоянно, то ненавидел этот город. Теперь же я хочу уничтожить весь мир, чтобы не было других мест, куда бы меня могли послать работать. — У тебя новая миссия? Где? — Доён немного оживился: если новая миссия начинается, значит, он может снова оказаться там. Он снова не будет спать неделями, тренируясь часами и строя планы проникновения в суперэлитный пентхаус; снова окажется в окружение таких же разорванных и перебитых, как он; снова окажется в сумасшедшем доме. Хотя он уже прекрасно знает, что он там будет. Он уже знал на протяжении недели, что намечается что-то новое. И он, ничего не делающий уже три месяца, обязательно там окажется. — Сеул, надо разорить самого богатого человека страны, — японец устало вздохнул, — по слухам, там будет Тэён и Айрин. — Значит все слишком серьёзно, сочувствую. — Ты работал с ними? Или с Джэхёном? Про него тоже много говорят, — при упоминании знакомого имени, внутри у Доёна все сжимается; лёгкое, почти невидимое солнце резко вспыхивает ярким пламенем, обжигая внутренности. Он скрипит зубами, немного резко отвечая: — Они профессионалы, они потратили всё свое детство, чтобы быть частью всего этого, хотя я не понимаю их поступков совсем. Ты с Джэхёном подружишься, ему тоже нравится играть с эмоциями людей. — Хей, чувак, это звучит как оскорбление. — Правда не может оскорблять, — усмехается Доён. Солнце начало снова потухать, все возвращается в ночь. — Знаешь, я буду, наверное, скучать. С тобой было спокойно жить, я даже привык к тебе, — Юта снова улыбается. Его улыбка озаряет комнату на пару мгновений. Доёну становится жалко, что он не может ответить тем же. Для него Юта не стал «его» человеком. В комнату входят без стука, просто передавая конверт Доёну. Он протягивает руки, намереваясь поймать послание, которое падает где-то рядом на пол. Он уже знает, что там. Он видел небольшую печать в виде циклона. Он уже понимает, что это начало его очередного конца.