Механизм

      Только что унесли тело, накрытое застиранной простыней. Медикаменты ушли впустую, а в журнале очередная сухая механическая запись: фамилия, имя, полк, дата смерти. Доктор Джозеф О’Нил, едва держась на ногах от усталости, стянул окровавленные перчатки со сгустками слизи и гноя и вытащил из кармана халата тканевый мешочек, набитый шафраном. Однако, как нос ни втягивал запах, он чувствовал ту же кроваво-свинцово-трупную гниль, намертво въевшуюся в стены, кушетки – весь госпиталь захваченного британцами Эль-Кута. О’Нилу казалось, что и собственная кожа, и инжирное дерево, стучавшее по окну листвой, сочились той же вонью. А в полуденную жару и вовсе задыхаешься. О’Нил, прислонившись к стене, неожиданно для себя стек по ней и, обхватив голову руками, покачивался из стороны в сторону.       «Лишь бы дождаться поддержки из Басры. Чертов Восток», – сколько раз проносилась в голове эта мысль? Наверное, столько же, сколько раз О’Нил констатировал смерть пациента, сколько ног и рук ампутировал, сколько слышал в палатах мольб назначить цианид. Последнее время это случалось все чаще.       Ситуация обострилась еще в первые недели ноября: турки, опасавшиеся падения Багдада, активизировались, и солдаты Никсона, некогда лощеные и сытые победами, а ныне – истощенные и умирающие в адском пекле схваток терпели поражения одно за другим. Госпиталь еле выдерживал наплыв раненых, и оставалось только молиться, чтобы не случилось осады Эль-Кута.       Только закончили оперировать прибывшую вчера поздно вечером колонну, как скоро должна была прийти новая – точно партии в очереди на конвейер. О’Нил и сам чувствовал себя заводным механизмом с натянутой поверх кожей, который чинил другие механизмы, чтобы те вновь сломались. Только вместо железа – все та же человеческая плоть.       Война затягивалась. Силы стремительно истощались, а тупая изможденность вытеснила чувства – машине они ни к чему. Рвение, волнение за каждого пациента, горечь от каждой смерти в госпитале заменились на скупой алгоритм.       О’Нил по привычке опять приложил шафрановый мешочек к носу, глубоко вдохнул, уже не кривясь от вони, и в мыслях наконец-то образовалось обессиленная пустота. И когда в душе начало зарождаться блеклое подобие покоя, из коридора зычно донеслось:       – Приближается колонна!       О’Нил мучительно застонал: тело отказывалось шевелиться, будто, если он встанет, оно рассыплется на шестеренки. Вошел доктор Гилберт. В этом хмуром, с ввалившимися щеками и бесцветным взглядом человеке едва ли можно было признать прежнего балагура. Еще одна машина.       Разум непроизвольно отсчитывал минуты до новой операции. Два механизма надели чистые халаты и натянули перчатки, чтобы ремонтировать прибывших солдат. Но кто починит их самих?