Ее выбор

Джек Моррисон умирает. В один солнечный, замечательный день Циглер, пряча глаза, сказала коммандеру, что его иммунная система начала отторгать модификации SEP. Его тело стремительно убивает само себя. Коммандер принял эту новость на удивление спокойно. Или, во всяком случае, отлично держался: он вежливо поблагодарил Ангелу, уведомил начальство и лишь потом — подчиненных. — Ты с ума сошел, Джек! — Нет, Торбъорн. Я просто умираю. — Но коммандер, почему вы даже не пытаетесь… — Разговор окончен, Вильгельм. Я доверяю мнению Циглер и не желаю тратить время. Мое время. Слишком много дел и всего полгода. В тот день Ана удалила почти готовый рапорт о собственном увольнении. Размеренная жизнь в уютном коттедже посреди канадских лесов вполне может подождать ещё годик. Это происходило стремительно, но вместе с тем… незаметно? Так сгорают только свечи и безнадёжно больные люди: становятся все тоньше, бледнее с каждым днем. До тех пор, пока огонёк просто не гаснет навсегда. По началу Джек не чувствовал болей. Не страдал от лихорадки, не бился в припадках. Просто с каждым утром становилось все тяжелее подниматься с постели. Когда перестали помогать кофе, будильники и собственная совесть, капитан Амари стала приходить к нему. Несмотря на протестующее ворчание, сдергивала одеяло и заставляла неохотно жевать таблетки — пузырьки и коробки заняли всю тумбочку, кормила его завтраком — почти всегда насильно. Бодрая, живая, смешливая — как раньше. Несмотря на то, что сердце сжимается, когда Ана видит как под болезненно-бледной, полупрозрачной кожей Моррисона судорожно колотится голубая жилка, какие страшные синяки появились под тусклыми, будто выгоревшими голубыми глазами. Стойкость коммандера вызывала в людях уважение. Впрочем, гораздо в большей степени он пробуждал в окружающих странный, брезгливый страх и мысли о том, что жизнь, здоровье и благополучие — не вечны. Худой, бледный, осунувшийся, с вечной хриплой отдышкой, постоянной слабостью и ознобом — жалкая тень былого Джека Моррисона, кажущаяся нелепой карикатурой на огромный памятник, что высится перед штаб-квартирой Овервотч. Круг общения Джека как-то сам собой ограничился немногими друзьями и подчиненными. Самыми близкими. Моррисон старался быть собранным, выглядеть бодрым, но получалось все хуже: на совещаниях Ана заботливо накидывала на плечи теплый клетчатый плед, потому что даже шинель уже не могла согреть его, а дрожащие, худые руки едва могли удержать любимую кружку, что уж говорить о винтовке. Джек Моррисон умирал. Быстро и неотвратимо. «Бывшие» редко получают заслуженную толику внимания и уважения. Моррисону повезло: ООН не избавились от него, едва узнав о болезни, не сослали умирать в закрытую больницу из тех, что больше похоже на тюрьмы. Просто после очередных неутешительных результатов обследования директор Адаве вежливо предложила коммандеру перенести свою ставку на маленькую базу в Гибралтаре. Коммандер никогда не был глуп и отлично умел читать между строк. В свое добровольное изгнание он отправился вместе с Ангелой, Аной, Фарией. Они отказались отпускать его одного, а Джек, пожалуй, был недостаточно смел, чтобы умирать в одиночестве. В день переезда Ана Амари изменила своей привычке: раньше каждую неделю она звонила мужу в Квебек. Капитан оправдывала себя: связь на Гибралтаре всегда была довольно дрянной, а у нее еще куча бумажной работы... На самом деле Ана чувствовала, что ей просто не о чем говорить с ним. Она помнила пару лет их счастливой совместной жизни в Канаде, когда Фарра была совсем крошкой и никто и подумать не мог, что роботы устроят восстание. Но память о них постепенно истиралась, превращалась в какую-то веселую, искристую сказку. Красивую, приятную, но слишком далекую. То была мечта, а жизнь — жизнь вот она: Фаррия со смехом играет во что-то с Ангелой, ласково шумит теплый океан, пахнет соленым бризом и все кругом знакомое и родное, а там, в большом кабинете с панорамным окном, ее ждет Моррисон. Они будут гулять по дикому пляжу несколько часов, ведь только там его отпускает лающий кашель. Будут вспоминать Кризис, и то, что было после него, кутаясь в эти старые воспоминания как в теплые одеяла. Джек подводит итоги, настало его время собирать камни: и Ана рядом, чтобы поддержать своего командира тогда, когда ноша становится непосильной. Встать на его сторону - также как и всегда. Раньше Ана делала это потому, что решения и доводы коммандера казались ей разумными. Теперь важно только то, что это — ее Джек — Почитай еще, мамочка. — Прости, милая, мне нужно зайти к Джеку. — Но он взрослый! Зачем читать ему сказки на ночь? Ана ласково провела пальцами по щеке дочери и тихо вздохнула. — Знаешь, Фария, в жизни взрослых людей иногда настает момент, когда они тоже непрочь послушать сказки. Ангела только вышла от него. Кислородная маска, капельница… Спальня все больше напоминает медицинскую палату. Ане показалось, что Моррисон задремал, но Джек делает слабый приветственный кивок. Амари тепло улыбнулась, пряча на мгновение взгляд. — Все еще не спишь, Джеки? — Хотел сказать тебе спокойной ночи. Даже короткая фраза сбивает его слабое дыхание. Джек не хочет засыпать, не попрощавшись с Аной: каждый вечер боится что видит ее в последний раз. Он никогда не говорил об этом вслух: Ана просто знает. Позволяет худой, хрупкой руке ухватить ее за запястье также, как когда-то делала еще совсем маленькая Фария. — Завтра мы снова пройдемся по пляжу и тебе будет легче дышать. Связалась с Швейцарией: ребята соскучились и ждут когда все мы вернемся. Ангела сказала, что хочет испытать новое лекарство… — Ана, побудь со мной сегодня. Я…Я хочу чтобы ты была рядом. Какой же тоскливый взгляд… Амари прикусила губу — совсем немного, чтобы он не заметил, как она пытается сдержать слезы. — Конечно, Джек. Я буду рядом. Во сне его хриплое дыхание звучит спокойнее, глубже. Не так страшно. Ана гладит Джека по волосам, будто засыпающего ребёнка. Прижимается к груди и тихонько напевает старую арабскую колыбельную. На секунду она вспоминает о чем-то далёком и прекрасном — и тут же забывает, успокаивающе, нежно касаяась губами впалой щеки. — Я всегда буду рядом с тобой, Джек Моррисон. Ана Амари сделала ее выбор.