Вкус времени

Сиэль засыпает. Медленно, но верно. Сопротивляясь, он всматривается в темное небо, вдыхая аромат ночи. Голову кружит невероятная гамма оттенков, свежих и сладковатых, с горчинкой и чем-то ореховым… Запах грозы и ветра. Этот аромат уникален. Его нельзя сравнить с чем-то, как и невозможно точно определить, что же там намешано на самом деле, нельзя потрогать или увидеть то, что источает его, невозможно попробовать — потому что так пахнет время. Когда-то давно Себастьян сказал, что все имеет свой вкус. Все, кроме времени. Его невозможно познать, оно ускользает, превращаясь в воспоминания, а они уже являются прошлым — следовательно, имеют свои ноты. Зато у времени есть аромат. И для каждого он свой. Его сложно разобрать, еще сложнее распробовать. Немногим дано даже уловить этот запах, в суете люди не замечают его — легкий и ненавязчивый, вызывающий самые светлые эмоции, вытаскивающий самые потаенные чувства наружу. Для Сиэля идеальный аромат имеет ночь. Именно такая: тихая, звездная, осенняя, прохладная. Сиэлю тепло. Ему очень комфортно сидеть в кольце рук демона, прижатым к его груди, опираясь затылком в плечо. Ситуация почти невозможная, но графу откровенно не хочется ее как-то исправлять. Ему нравится. Нравится сидеть на крыше собственного поместья. Нравится смотреть на звезды, глубоко вдыхать свежий воздух и молчать. Нравится чувство защищенности от всего мира, сонная нега и тепло, исходящее от сидящего рядом. Сейчас, именно в эту минуту, ему абсолютно все равно, что поведение, мягко говоря, графа недостойное. Что ему совершенно не пристало сидеть так, расслабившись, свесив одну ногу с края, совсем нельзя здесь, на крыше, и вовсе абсурд — с дворецким. Но ему все равно. Через несколько минут небо начнет светлеть, через полчаса они увидят рассвет, и тогда граф Фантомхайв снова вернется, натянет маску и отправит демона готовить какой-нибудь чай, но сейчас… Сейчас это все не имеет значения. Сиэль вдыхает воздух глубже, медленно и судорожно, отчего объятия вдруг становятся теснее, а подбородок Себастьяна прижимается к сизой макушке графа: — Замерзли, милорд? — Нет, — бурчит Сиэль и открывает глаза. — Зачем ты вернулся? — Не стоило? — Мне казалось, ты здесь закончил. — Что ж, я попробую объяснить, если позволите… Как бы вы назвали те чувства, что испытываете сейчас? * * * — Себастьян, каково на вкус счастье? Сиэлю Фантомхайву десять. Он стоит в собственном саду и наблюдает, как облетают последние лепестки с цветов. Георгины в этом году распустились непозволительно поздно — лето выдалось жарким, а потому отцветают только теперь, в начале октября. — Счастье, милорд? Дворецкий сервирует стол для обыкновенного полуденного чая, но отвлекается, задумываясь. Его взгляд выражает легкое удивление, даже смятение. Через мгновение на губах появляется учтивая улыбка, и отчего-то демон даже не вставляет колких фраз, которыми они обычно обмениваются. — Да, счастье. Ты ведь поглотил много душ, неужели среди них не было ни одной счастливой? Граф хмурится, но глаз не отводит. Яркие и выразительные, они смотрят совсем не по-детски, и жаждут знать то, чего знать не положено. Демон едва усмехается и глядит снисходительно. — Боюсь, что истинно счастливые демонов не вызывают, господин. Но пробовать счастье мне доводилось. Однако я не объясню вам этот вкус, прошу простить — мы чувствуем его совершенно по-разному, — демон улыбнулся фирменным оскалом, давая понять, что большего не скажет. * * * — Невкусно. Вердикт вынесен, и демон понимает, что снова где-то ошибся, хотя и делал все по рецепту. И ему снова придется ломать голову, экспериментировать и интуитивно предполагать, что и где он сделал не так. — Юный господин, если бы вы мне объяснили, каким должен быть вкус, я бы сделал шоколадный торт таким, каким вы хотите, — Себастьян нарочито расстроено прикрывает глаза, всем видом показывая, насколько ему жаль. Юный граф смотрит сердито, вздыхает. Как объяснить демону вкус? Шоколад сладкий. Торт тоже сладкий, но не такой. Шоколад вкусный. Торт тоже мог бы быть вкусным, не знай Сиэль истинного вкуса этого блюда. Горький шоколад — его любимый десерт: темный, с легким молочным привкусом, такой знакомый, родной… И в то же время приторный и многогранный, будто тяжелая рука на плече — не можешь понять, и не больно, но ощутимо, и чувство защищенности такое, а от того приятно. Ночью граф почти не спит, раздумывая над вкусом шоколада, а на утро выдает: — Уют. Шоколад — это уют, Себастьян. Дворецкий глядит на графа ошарашенно, долго и изучающе, а затем лишь тихо произносит: — Я думаю, что правильно понял вас, господин, — и, отстраненно глядя куда-то в сторону, будто вспоминая, покидает комнату. В этот же вечер Сиэль попробует самый вкусный шоколадный торт из всех, что когда-либо ел. * * * — Дяденька, купите апельсин! Дворецкий вопросительно глядит на поднимающегося в вагон графа, а тот, метнув в сторону взгляд, коротко бросает: — Возьми один. Сиэлю тринадцать. Они едут в сторону работного дома, где когда-то жил основной состав цирка «Ноев ковчег». Дворецкий чистит апельсин и кладет его на столик перед Сиэлем. Задумавшись, граф тянется за долькой, кладет ее в рот и почти сразу морщится. — Что-то не так, господин? — Все нормально. Просто вкус… — он пересекается взглядом с демоном и ловит в нем неподдельную заинтересованность, какую-то нелепую и неожиданную жажду, невысказанную просьбу. На мгновение и сам граф замирает, потом глядит на фрукт, вздыхает и как-то неожиданно даже для себя продолжает. — Резкий достаточно. И кислый, и сладкий одновременно. Очень свежий, яркий, чистый и узнаваемый. Перепутать его с чем-то другим невозможно. От него сводит скулы, он утоляет жажду и одновременно — служит фруктовым десертом. — И этот… Вкус… Приятен вам? — произносит демон с заминкой, а в глазах мелькают алые искры. — Вполне. В большинстве своем люди любят апельсины, да и вообще цитрусы. Другое дело, на них часто бывает аллергия… — Удивительно… — протягивает демон, не отрывая взгляда от своего юного господина. Сиэль хмурится, но ждет продолжения. — Какая ирония! — Демон улыбается, а потом опускает взгляд на фрукт. — Кто бы мог подумать, что все так просто. — Что ты имеешь ввиду? — По вашим словам, один фрукт имеет целый купаж вкусов и оттенков. И людям это нравится. Соответственно, если бы апельсин был просто сладким или просто кислым, его любили бы меньше. — Допустим… — Такова и любая человеческая эмоция. Очень сложно описать ее одним оттенком. Она многогранна и неоднозначна. Например счастье, милорд — очень яркое. И кислое, и сладкое… И свежее, и узнаваемое. — То есть счастье имеет вкус апельсинов? — уточняет граф и скептически вертит в руке очередную дольку. Он смотрит на дворецкого, который уже усмирил свой внезапный порыв и теперь снова глядит снисходительно, как на ребенка, и Сиэль не может пропустить этот взгляд. — У апельсинов есть одна забавная особенность: сок жжется, когда попадает в глаз, — злорадно добавляет граф. — Неудивительно, милорд, — вдруг примирительно замечает демон, — счастье очень трудно вытащить из души и распробовать. Этот вкус способны сохранить лишь единицы, не убив его страхом или болью, отчаяньем или ненавистью. Счастье способно защищаться острым разочарованием… — дворецкий замолкает, а Сиэль глядит, будто только что завесу вселенской тайны приоткрыл. Запретное что-то узнал… Следующие несколько часов пройдут в молчании. Граф и дворецкий направляются на юг, к дому удивительно красивых, ярких и кислых апельсинов, которые плохо чистятся, брызгают соком в глаза и имеют больше косточек внутри, чем любые другие. * * * — Господин… Говорить для вас подобные вещи… Мне бы не хотелось после всего останавливать еще и шторм. Сиэлю четырнадцать. Его дворецкий только что избавился от армии оживших мертвецов и теперь, обессиленный, сидит рядом. Сиэль видит кровь и неосознанно приписывает демону человеческое мироощущение. Со сквозной дырой в теле — очень больно. Сиэль кашляет и смотрит туда, где ночью барахтались люди в ледяной воде. Ему казалось, он всем телом чувствует близость мерзлой смерти. Во рту — привкус горько-соленой воды океана, внутри — неминуемая обреченность, хотя он и знает, что в истории с лайнером «Кампания» все самое жуткое уже позади. — О чем вы думаете, милорд? — разрывает тишину знакомый голос рядом. — О смерти, — предельно честно и твердо отвечает Сиэль. — Боитесь? — в голосе улыбка почти осязаема, но граф не поддается. — Скорее разочаровываюсь. Хлебнуть перед смертью не столько воды, сколько отчаянья и беспомощности, поступиться собственными принципами и провалить финал, погибая на руинах собственных идеалов. Это… Так глупо и… Так по-человечески… — граф хмыкает цинично и высокомерно, но закрывает глаза и опускает голову, будто пытается разглядеть собственный воротник. Улыбаясь, демон глядит вдаль и различает на горизонте спасательное судно. — Люди склонны меняться в зависимости от ситуации, милорд. Склонны изменять даже себе. — Каково на вкус отчаянье, Себастьян? — Сиэль говорит твердо, тоже замечая еще маленький и почти эфемерный темный силуэт корабля. — От него хочется сморщиться, в чистом виде малоприятно. Оно прекрасно оттеняет другие, более светлые чувства, имеет тяжелый запах полыни и дыма. Но стоит переборщить, и оно гасит все другие эмоции… — А страх? — вдруг перебивает Сиэль. Следует недолгая пауза, демон вздыхает, разворачивается лицом к господину, опираясь спиной о борт лодки. — Резкий и тошнотворный. Приторный и пахнет высыхающими водорослями на берегу морского прибоя. Граф поворачивает голову и глядит демону в глаза: — Значит, души всех людей, что утонули сегодня ночью, отравлены горечью и солью… Хочешь сказать?.. — Да, милорд. Ровно как и холодные воды океана, что поглотили плоть. Горько-соленый привкус морской воды. Иронично, не правда ли? Сиэль жмурится и отворачивается. Привкус страха. Соленый. Как кровь. Он вдруг думает о том, какое же чувство олицетворяет этот вкус, и уже готов спросить, но медлит. Искоса глянув на демона, прикрывшего глаза, замирает. Солнце бьет по глазам, отражаясь от воды, Сиэль выхватывает участки рубашки, оставшиеся белыми, и судорожно выдыхает. — Боль, господин, — получает он ответ на незаданный вопрос. — Кровь означает боль. Любую. Душевную, физическую… — Неудивительно… — отстранено произносит граф, хмыкает и закрывает глаза. Ему думается, что душа Себастьяна, темная, нечеловеческая, всегда была и будет с привкусом теплой крови. * * * Время бежит со скоростью водопада, одно дело сменяется другим, и все новые, более сложные задания Цепной пес выполняет с присущим ему изяществом. Обходя преграды и разрушая границы дозволенного обычным людям, Сиэль раздвигает и свои рамки. — Гнев, должно быть, жгучий, подобно перцу чили? — Вы начинаете понимать, милорд. — О, значит то, что ты меня вечно злишь, означает, что ты неравнодушен к острому? — Ну, что вы, господин. Скорее к душистым пряностям… * * * — Почему?! — Юный граф срывается на крик. — Себастьян, отвечай! Контракт завершен? — Именно так, господин. — Когда? — голос постепенно стихает и сипит, Сиэль смотрит на демона совершенно растерянно и самую малость — разочарованно. — Боюсь, что со смертью барона Кельвина, милорд. Он был последним из ныне живущих, кто знал про секту. Должно быть, шок в глазах Сиэля читается открыто — демон расплывается в улыбке. Не такой, как обычно, учтивой и холодной, в ней сейчас что-то совершенно иное… Если бы Сиэль не знал, кто перед ним на самом деле, признал бы теплоту, и, возможно, искреннее раскаяние за испорченную игру. Себастьян смотрит ему в глаза, но, кажется, думает совсем о другом. Совсем не отсюда… — Тогда почему ты еще здесь? И почему… Я все еще жив? Это было четыре года назад. — Вы правы, милорд. Четыре. И мне было интересно, что будет дальше. Люди удивительны. Истина кроется у них перед глазами, но они выдумывают собственную… Знаете, господин, у иллюзий сладковатый привкус, — улыбка Себастьяна плавно перетекает в плотоядный оскал. Наваждения исчезают в мгновение, и графу в какой-то момент кажется, что перед ним совершенно другое существо. Совсем не его демон. Внутри что-то болезненно сжимается, и Сиэлю думается, что вовсе не так он представлял собственную смерть. Да и месть абсолютно безвкусная, пресная… Совершенно не стоящая. Но, вовремя взяв себя в руки, граф делает шаг вперед, помня и не допуская даже мысли о соли. — Тогда поглоти ее сейчас. Хватит этой нелепой игры. Кажется, демон удивлен. — Вы не хотите продолжить? Мне казалось, король должен уйти с доски последним… — С кем играть, если враг давно повержен? Повисает продолжительная тишина, но дуэль взглядов передает все яснее ясного. — Вы хотите, что бы я забрал ее сейчас? Я считаю, мы еще не закончили… — Закончили. Я не нуждаюсь в твоей жалости. И в одолжениях тоже. Я граф Фантомхайв. Контракт завершен. Забирай свою плату и свободен. — Я не трону ее. Не сейчас. — Тогда уходи. — Говорит Сиэль вслух. — Свою часть сделки ты выполнил. В твоих услугах я более не нуждаюсь. Демон пристально смотрит Сиэлю в глаза, а затем, не говоря ни слова, прикладывает ладонь к сердцу, кланяется и молча покидает комнату. Граф остается один. Контракт давно завершен. Последнего из живущих и знающих про сектантов Сиэль убил уже давно. Более мстить некому. И Себастьян об этом знал. Знал, но ничего не предпринял. Молодой граф чувствует себя полнейшим дураком. Столько раз он представлял, как будет убивать тех, кому поклялся отомстить, тех, кого пообещал стереть с лица земли с особой жестокостью. И вот теперь… Но почему Себастьян не забрал его душу? «Не сейчас». «Почему?» *** Время стремительно сменяет зеленую листву на желтую. Ветер становится холоднее, дожди проливаются все чаще. По утрам выпадают столь густые туманы, что при всем желании Сиэль не смог бы увидеть клумбу с розовыми кустами в саду из собственного окна. Отсутствие демона в доме ощущается крайне остро. Граф игнорирует тоску и печаль, которые преследуют его почти постоянно, прячет от самого себя, гонит подальше удручающие мысли. Ведь каким же он тогда должен быть, если даже демон не стал забирать его? Он с головой уходит в работу, в книги, в какие-то нелепые дела, лишь бы не оставаться один на один с собой. Лишь бы не пытаться отвечать на собственные вопросы. * * * Синий вечерний свет окутывает Лондон. Там, в центральной части города, наверняка уже зажгли огни и уличные фонари, а здесь… Здесь темно и холодно. Ист-Энд… Ужасное место. Сиэль никогда не предполагал, что все закончится так. Но простреленный бок уже онемел, дышать тяжелее, ноги не слушаются, а кончики пальцев ощущают холод и более ничего. Опираясь на шершавую стену грязного дома, граф плетется подальше от места побоища. Пустой револьвер потерялся где-то там, рядом с шестью трупами, оставленными Сиэлем. Понимая, что дальше идти не в силах, граф забивается в нишу между домами и опускается на землю, оставляя на стене кровавый след. Он слышит свое дыхание, рваное и окончательно сбитое; мир перед глазами плывет, и Сиэль упирается взглядом в небо. Только оно, темно-синее и далекое, стоит на месте. Глаза закрываются, но он изо всех сил старается не отключиться. — Сиэль Фантомхайв. Родился четырнадцатого декабря 1875 года… Особые примечания: Завершенный контракт с демоном. Хмм… — Сиэль не видит, но слышит голос, знакомый и неприятный. Он помнит… Помнит его. — О, сам мистер Ти Спирс… — хрипит граф в небо. — По мою душу пожаловали? — улыбка, больше похожая на оскал, растягивается по лицу неосознанно. — Именно так. Дата смерти — двадцать шестое августа 1891 года. 21:16, если быть точным. Причина смерти — огнестрельное ранение, большая кровопотеря. С губ графа срывается смешок. Он медленно опускает глаза и смотрит перед собой. Ти Спирс глядит на него в упор, кажется, пытаясь что-то понять… Сиэлю думается, что жизнь его не должна оборваться так. И он чувствует — не оборвется. Ни соли страха на губах, ни горечи отчаянья на кончике языка, ни остроты разочарования в горле он не ощущает. И как только он осознает это, как только понимает, что не умрет, точнее, не здесь и не так, правый глаз под повязкой пробивает легкая резь, но ее достаточно, чтобы издать еще один смешок и, собрав все силы, дотянуться и содрать повязку. — Что ж… Будь так любезен — встань в очередь. В следующий миг книга исчезает из рук жнеца. — Две с половиной недели, милорд. Я вами горжусь! — уровень сарказма в голосе демона бьет все мыслимые и немыслимые пределы, но Сиэлю все равно. Он с особым упорством прижимает ладонь к ране, цепляясь за уплывающую вместе с сознанием мысль, что нельзя… Теперь и вовсе нельзя умирать. Порыв ветра, лязг метала, звуки ударов и, предположительно, обрушавшаяся стена какого-то дома — Сиэль ловит каждый доносящийся до него звук, стараясь не двигаться. Голос Ти Спирса доносится размытыми порывами воздуха и дождевой моросью, мелкой и неприятной. Голос Себастьяна нельзя спутать ни с чем. — Эта душа принадлежит мне, мистер Ти Спирс. И я настоятельно рекомендую не подходить к ней. — Верни книгу сейчас же, демон! — Кажется, не так давно мы выяснили, что жнецы — не лучшая компания, милорд… — послышался звук рвущейся бумаги и тихий ропот Ти Спирса. — Разве не вы говорили, что больше не хотите иметь с ними дел? — Себастьян злится, однозначно. А графу отчего-то весело. — А ты, я смотрю, ревнуешь? — подначивает Сиэль. Медленно приоткрыв глаза, он сталкивается взглядом со строгим демоническим взором. — Конечно. Вы мой, господин. В какой-то момент звуки сражения и голоса сливаются воедино, и Сиэль совсем теряется, а очнувшись, обнаруживает себя у демона на руках. Боли больше нет, лишь слабость. Глаза Себастьяна светятся алым, зрачки сузились до черных игл и, вероятно, если бы он улыбнулся, Сиэль обязательно увидел бы заостренные, чуть вытянувшиеся клыки… А вокруг проносятся кварталы и улицы Лондона, почти привычно молниеносно, и граф зажмуривается, как всегда. Они останавливаются на крыше поместья, но демон не опускает господина. — Вам нужно отдохнуть… — начинает дворецкий, намереваясь спуститься. — Я приготовлю вам ванну, если позволите… — Нет. Давай останемся здесь. Я хочу… посидеть тут… немного. * * * — Спокойствие. Умиротворение. Усталость. Комфорт… — Уют? — Возможно. — Эти чувства приятны вам? — Вполне. — Сможете назвать их одним словом? — Сомневаюсь. — А описать их вкус? — Вряд ли, — отвечает Сиэль после затянувшийся паузы. — С ходу не смогу. Но они имеют аромат времени. — И чем же пахнет ваше время, господин? — Тьмой. А твое? Лоб демона касается затылка Сиэля, и тот скорее чувствует, нежели слышит слабый вздох: — Горьким шоколадом.