«… как от одиночества спасти, как без электричества прожить? Ты не говори, а покажи…» © «Силуэты» by Гриша Ургант
Ургант устало выдохнул и припал к стене. Его давно не грызла совесть, и он никогда ранее не считал себя человеком предающим — пусть пока только собственные принципы, но это было лишь начало — Иван знал об этом наверняка. Он не хотел завершать свою — любопытно, но он и названия для своих действий не придумал — интрижку? Измену? Или роман? И не мог. Твёрдая необходимость видеть её, касаться, слушать росла вне всякой логики. Он бы, пожалуй, с удовольствием выбросил юную барышню из головы, бросив все силы на спорт, работу, детей, но в итоге он прекращал заниматься всем этим лишь ради одной идеи её увидеть вновь. И достаточно быстро понял, что просто так он от этих чувств не избавится. А что он испытывал? Похоть, влечение, желание? Едва ли только их. Но о любви он и думать не решался, ибо существовала некая внутренняя преграда, мешающая принимать любую яркую эмоцию за глубокое и сильное чувство. Он желал Варю, он представлял её — сейчас она была единственной женщиной, с которой ему хотелось проводить ночи. Больше всего ему нравилось целовать Варю. Её юное трепетное тело, та нежность, с которой она поддавалась его ласкам. Она была абсолютно неопытна в вопросах любовных, и это грело душу Урганту и подогревало интерес. Он был для неё единственным. Мужчина провалился в свои мысли настолько глубоко, что не услышал приближающихся шагов. И оттого, распахнув веки, он был значительно удивлён присутствию мужчины напротив. — Ваня? — Рубчинский внимательно прошёлся взглядом вверх-вниз по фигуре старого знакомого. — Хотел побыть один? — Гоша пытался уловить истинное настроение Урганта. — Я оставлю тебя тогда. Иван отреагировал не сразу — он, вероятнее всего, и хотел бы остаться в одиночестве, но остановил мужчину, взяв за запястье. — Нормально всё, буду рад, если составишь компанию. — Вдвоём скучать веселей? — Именно, — поддакнул задумчиво Ургант, указывая рукой на мягкие диванчики. — Может, расположимся там? — Да, конечно, только нам кое-что необходимо. — И что же? — Минутку, — Рубчинский почти бегом умчался с веранды. — Ладно, — молвил Ургант себе под нос, усаживаясь на коричневый диван и глядя на ночную столицу, частично видневшуюся из-за заросших растительностью окон. — Мы нуждаемся в виски, — с шумом бутылка и два стакана приземлились на стеклянную столешницу. — Не стоит, — буркнул Ургант, завороженно наблюдая за тем, как Гоша разливает напиток в оба стакана, затем пододвигает один из них к Ивану. — За процветание ведущего Урганта! — провозгласил Рубчинский и опрокинул в себя виски. Ваня с юности был приучен отвечать именным тостом на именной тост. — За то, чтобы в твоих шмотках ходил весь Голливуд, — Ургант влил в себя жидкость. Громко брякнув стаканом о стол, молвил: — Ещё! — Выпьем за то, чтобы жена и любовница никогда не узнали друг о друге, — Гоша похабно улыбнулся и проследил за Ургантом, который тут же осушил стакан. — Аминь, — сказал Иван, заставив тем самым Рубчинского глухо рассмеяться. После семи тостов дизайнер отключился на месте, а ведущий продолжал пить, только без идей и пожеланий. Наташа написала с просьбой о том, чтобы он перезвонил, как освободится. Но Иван постановил, что именно сейчас он особенно занят. Его нашёл Сергей. Заставил подвинуться и сел рядом, грустно обведя взглядом непривлекательную картину: лежащий на диване Рубчинский, остатки виски на дне и друг, который с трудом фокусирует внимание на чём бы то ни было. — И какой у нас повод отыскался? — У кого? — пьяно ответил Ургант. — У него? — он указал пальцем на тело. — Не в курсе, а у него, — ладонью ударил себя в грудь. — У него всё непросто, он как бы на перепутье: одна его баба валяется в постели с температурой, вторая — флиртует с барменом. Хрен знает, что из этого лучше. — А ты в это время бухаешь и даже не с одной из них. — Зачем мне с ними пить? Они меня достали, тут и попойки не понадобилось. Я хочу спрятаться. Спрячь меня за собой, а, Серый? Будь другом наконец. — Уже, считаешь, пора, да: побыть другом? — Да, — воскликнул Иван. — Вот сейчас самый момент. — Отлично, — Светлаков снисходительно взглянул на бренное тело. — Выспись и сделай уже ход конём. А вот напиваться не стоит, тем более не с лучшим другом. — Да, Серёг, надо быть жеребцом. — Ну, или так, — насмешливо ухмыльнулся Светлаков, потрепав друга за плечо.***
— Извини, но я не так себе это представляла. Не сегодня, Вань, пойми меня, — Варя скатилась по скользкому коричневному дереву межкомнатной двери. — А как? Я почти протрезвел, — мужчина находился в полулежачем положении, опираясь на ту же дверь. — Конечно, Вань, но не сегодня. — Пусти меня. — Никуда не пущу, даже в спальню. — Ты беспощадная женщина. — Я люблю тебя, Ваня, и хочу тебе это доказать, но в другое время и в ином месте. — Где и когда? Подожди, я сейчас запишу. — Не шути, — девушка широко улыбнулась и запрокинула голову, глядя в чёрный потолок. — А я не могу не шутить. Меня редко динамят по жизни, и от тебя я такого удара под дых не ждал. — Иди отдыхать, тебе нужно выспаться перед работой. — Я не хочу туда идти. Мне необходимо остаться здесь и с тобой. — Слишком вольное мечтание. — Знаю, но хотеть же, как говорится, не вредно. — Вредно, Вань, для психики очень вредно грезить о том, чего никогда ни в каком мире не случится. — Ты не можешь быть столь уверенной: мало ли чего на этом свете способно произойти, и вовсе не стоит заранее лишать себя шанса на шанс мечте сбыться. — Видимо, ты нечасто придумывал себе жизнь, а после танцевал на руинах. — Из какой-то песни? — Нам пора спать, Ванечка. — Вместе, Варечка. — В будущем, но пока тебе в гостиной, мне в спальне. — Я уже говорил, что ты беспощадна? — И до постели не провожу. Иди, я жду. — Вот одинокий путник побрёл в холодное запущенное логово таинственного зверя… — Пора баиньки, сказочник. — Пора, дорогуша, пора. — Топай уже. Она слышала тяжёлое дыхание, шепчущие шаги по паркету, сквозняк, доносившийся из другой комнаты. Ей померещилось, словно и подушки, скинутые одним жестом на пол, давали ей информацию о том, что сейчас происходит с Ваней. Она видела перед собой его уставшие глаза, потрёпанные волосы и расстёгнутый ремень, бляжка которого так холодила разгорячённую кожу. Она была уверена в том, что его терпения не хватит на то, чтобы раздеться до нижнего белья и спать он уляжется в кофте. А после, раздумав немного, в гостиную войдёт она, старательно шагающая на цыпочках, и выглянет из-за угла, чтобы, не дай бог, не быть им застигнутой на своём мелком хулиганстве. Она вообще не может не прийти, чтобы в очередной раз не взглянуть на обожаемого человека — сейчас настолько мило сопящего и положившего под голову руку, что он напоминал ей маленького медвежонка, которого так и хотелось приласкать, но боязнь быть при этом замеченной даже им самим останавливала, вынуждая взвесить все «за» и «против». И нет — снова она взглянет на него, и все предрассудки ушли на задний план. Ведь он здесь, снова с ней, совсем рядом. Она присаживается перед ним, пристально любовно рассматривает, мысленно обнимая и прижимаясь к самому прекрасному из знакомых ей мужчин. Нет, неправда: из всех мужчин на всём белом свете. Из всех самых привлекательных, умных, образованных, сексуальных, добрых, вежливых и чертовски желанных. Она любит его, но не за его несомненные качества, а за то, что рядом с ним вся Вселенная кружится вокруг них. С ним она теряет счёт времени и забывает о себе. Главное — чтобы на сетчатке глаза отзеркаливалось его лицо, а рассудок терялся от звуков его голоса и запаха тела. Когда они рядом, она больше его отражение, чем своё собственное. Через призму его мироощущения, его восприятия она видит мир — и он интереснее, многограннее, чудеснее. С ним всё иначе, из-за него жизнь становится другой. За то недолгое время, что они знают друг друга, она успела изучить каждую чёрточку на его лице, каждую складочку на его шее и каждую венку, просвечивающую сквозь тонкую кожу. Она изучила каждый его жест, более того — она пропиталась его мимикой, его смехом. Она лишь любит его. Каждый его страх и нетерпеливость, его попытки скрыть внутренние переживания, его наигранную отчуждённость и страстное желание быть любимым. И, любя его, она чувствует, что он испытывает по отношению к ней. Он пока не любит её, но дорожит ею. Он её желает, как может желать лишь чувственный мужчина. Она для него интересна, загадочна, в некоторой степени странна. Он, в отличие от неё, не изучил её досконально, но он к тому и не стремится. Варя зачарованно следит за тем, как мужчина дышит. Он сопит так по-детски. Это любопытно: Ваня, чьё влечение ощущается даже на уровне запаха, является тем же Ваней, который сладко спит, в дрёме напоминая беззащитного маленького зверька. Иван с ней сейчас, но он не её мужчина, и не только потому, что он чужой муж. А потому, быть может, что она так и не узнала его с самого интимного ракурса. Каково это, интересно, когда он этими прекрасными руками опускается ниже, вниз вдоль живота и оказывается внутри, как он смотрит, массируя грудь, любит ли он её целовать, и окутывает ли поволокой его глаза, когда он достигает наивысшего наслаждения? Варе хотелось получить ответы на все вышеперечисленные вопросы, но она не могла решиться. Она не боялась боли, его возможного удивления — лишь того, что эта связь сотворит с её душой, как изменит взгляд на жизнь… Она уже меняла, это мироощущение. Но быть и душевно, и физически его, принадлежать этому мирно сопящему мужчине, который, впрочем, обладает и обладал не только ей. Он опытен. И Варя была отчего-то убеждена, что он знает, чего хочет. У него сформированы вкусы, в том числе и интимные пристрастия… У девушки же было всего одно пристрастие, и оно носило имя «Ванечка». Она боялась его разочаровать, сделать что-то не так, где-то оконфузиться. Варя долго внимательно бродит взглядом по правой руке мужчины, спокойно покоящейся вдоль туловища. И решается. Осторожно берёт за запястье и перехватывает ладонь. Сейчас она в хозяйской футболке, которую нашла на первой попавшейся полке шкафа-купе. Уже приняла душ, волосы, мокрые и растрёпанные, рассыпались по плечам. Кладёт мужскую руку на грудь и прикрывает глаза, стараясь распознать эмоции. Тепло, спокойно. В течение минуты рука нагревает женское тело, и становится ещё приятнее. Но этих эмоций недостаточно. Одной рукой придерживает ладонь Урганта, другой — задирает футболку. И теперь рука согревает обнажённое девичье тело. Придерживая его ладонь своей, сжимает сильнее молочные железы и задирает голову вверх, получая при этом весьма ощутимое удовольствие. Это оказалось даже лучше, чем Варя предполагала. Рука любимого мужчины, горячо прикасающаяся к телу желанной девушки, — это в реальности куда восхитительнее, чем, по обыкновению, пишут об этом в книжках. Теперь она чувствует, что в действительности жаждет его интимных прикосновений. Варя входит в раж, балансируя на грани невероятного наслаждения и понимания реального положения дел, когда со страхом, неудовлетворённая и разгорячённая, нащупывает уже согретый металл, который, кажется, оставил множество царапающих меток на её коже. Кольцо. Обручальное. Ургант никогда при ней его не снимал, но и в Варе это не вызывало подобных эмоций. Может быть, она не чувствовала необходимости в том, чтобы в данный момент ощущать себя его единственной избранницей — одной той, кому он желал приносить удовольствие и доводить до сумасшествия лишь прикосновением. Шальная мысль пробралась в голову. Варя покрутила кольцо вокруг безымянного пальца, потянула, чтобы снять, но сломила импульс: мало ли как Ургант отреагирует на эту дерзость — тем более Варвара не могла ответить для себя на вопрос, в какой мере и степени Ваня готов защищать супругу от любых действий в её сторону. Взяла его руку, поднесла к лицу и поцеловала безымянный палец правой руки. Вернула всё на круги своя. Прикрыла Урганта пледом и ушла пытаться уснуть.Париж, 8 мая
Познер был сегодня в чудесном расположении духа, ибо за предыдущие три дня успел повидать большую часть разъехавшегося по всему свету семейства и съехавшегося на несколько майских деньков в его родной город. Он лениво попивал кофе, вальяжно рассевшись на плетёном кресле. Ургант пребывал в слишком спутанных мыслях, чтобы их хоть как-нибудь обозвать. Ему не было хорошо, но и плохо так же не было. Он неважно спал вчера в самолёте и нынешнюю ночь провёл в беспокойных хождениях сначала по отельному номеру, после — по шумным улочкам столицы Франции. Но, в то же время, выглядел он безупречно: ни тебе кругов под глазами, заметно схуднул за неделю-полторы отсутствия полноценного аппетита. Что правда, то правда: есть ему не хотелось совершенно. Иван покосился на сырную тарелку — на активную парижскую площадь — на Познера, который, как верно заметил Ургант, лукаво всматривался в не находящего себе места юного друга. — Вань, тебе не мешало бы развеяться, — мужчина перекинул ногу на ногу и озадаченно взглянул на стоящего у парапета и глядящего на галдящий город Урганта. — Предложите посетить картинную галерею? — Иван тоскливо наблюдал за снующими с фотоаппаратами туристами и отмечал, что все они были людьми семейными, и детки, крича на разных языках, бегали за родителями. — Вовсе нет, — Познер улыбнулся, но Ургант того не увидел, продолжая стоять полубоком. — Ты нуждаешься в развлечениях иного рода. — Какого, Владимир Владимирович? — маленький мальчик в синем костюмчике требовал что-то по-немецки. Кажется, леденец какой-то неизвестной Урганту марки. — Телесных. — Намекаете, что подрастерял в бицепсах? Познер с не сходящей с лица улыбкой выдохнул. — Если ты в чём-то и подрастерял, то только в новых ярких впечатлениях. — Предлагаете на шоу трансвестистов сходить? Ну так я там был, большего впечатления уже не получу, — Ургант скривился в ироничной улыбке и оглянулся на сидящего всё так же мужчину. — Что, не о том речь? — улыбка с лица Урганта медленно сползла, и Познер впервые за сегодняшнюю их встречу увидел реальное лицо друга. — У вас есть кто-то на примете? Познер ничего не сказал, но того и не требовалось, ибо ответ был в глазах. — Я не могу так. — Можешь. Так все лечатся. И выздоравливают — что самое важное. Ургант привычным жестом зачесал волосы назад и на мгновение прикрыл лицо ладонями. — Потому и не могу. Спасать надо? — Иван усмехнулся, произнеся последнюю фразу, обращаясь скорее не к мудрому другу, а к пухлым облачкам на голубом небе. — Ты прилетел ко мне не для того, чтобы я тебя поддержал, а с противоположной целью. Разве я могу посоветовать что-то ещё? — Владимир Владимирович, всё куда хуже. Я уже, боюсь, совсем не могу. Познер сдержанно засмеялся. Взгляды мужчин пересеклись. — Не избежать помутнения рассудка? Тогда ты, Вань, не мучай себя слишком сильно. Лучше подумай о том, как быть с семьёй. — Я люблю их. Какое противоречие: возможно ли любить двух женщин и отказываться даже от мысли, чтобы обидеть любую из них? Лера крошка совсем, к тому же. Я не могу решиться на что бы то ни было и более медлить не в силах. — Тогда отталкивайся от того, кому ты можешь доверять в большей степени. Присмотрись к девочке, убедись, что она способна вынести груз отношений со взрослым, непростым человеком, покажи ей, что болит, и узнай заодно, вылечит ли. Возможно, спасует, и избавит тебя от вынужденного принятия решения.