Не дай мне сдохнуть

где-то в памяти твой подоконник, где-то в памяти - дом родней дома, в настоящем - кнуты и намордник, и так хочется впасть в кому. сколько есть в тебе боли - отдай, передай свою грусть, все печали soulmates, говорят, never die. подавлюсь хриплым плачем - соврали.

Природа явно сыграла злую шутку над людьми, подарив им идеологию родственной души. А уж нестираемые надписи с последними словами человека, уготованного тебе судьбой, и вовсе стали апофеозом этой дешевой драмы. Вычислить своего соулмейта по его последним словам было практически невозможно. Оставалось лишь искать себе человека и жить в страхе когда-нибудь услышать от него ту самую, финальную фразу. Маленький Дазай из любопытства часто рассматривал чужие татуировки, что преследуют носителя практически с момента рождения. "Мне жаль" "Я скоро вернусь" "До завтра" "Прости меня" "Спасибо за всё" "Прощай" "Я люблю тебя" Подобные надписи встречались чаще всего и вполне соответствовали описанию "последние слова". Печально, но вполне ожидаемо. Дазай не знал, жалеть ли ему носителей таких татуировок, ведь эти фразы используются и в повседневном разговоре, а значит каждый диалог превращается в подсознательный страх потери, или же завидовать, потому что суть своей надписи он не сможет понять вплоть до четырнадцати лет. "Дарители темной немилости, не тревожьте меня снова" — на удивление длинное предложение в два оборота обвивало его запястье аккуратными чёрными буквами сколько Дазай себя помнит. Его родственная душа поэт, что перед уходом бросит ему в след строчки из стихов? Музыкант? Сектант, до последнего уверовавший в свои идеалы? Что вообще означает эта фраза? Уже в детстве Дазай решил, что это бред, как и вся концепция соулмейтов и просто замотал слова бинтом и настроил себя больше никогда об этом не думать. Осаму даже не подозревал, что впервые повстречал свою судьбу еще в шестилетнем возрасте. Осознание пришло абсолютно случайно, когда их с новым напарником зажали в угол на одном из заданий. Ситуация становилась критической и Дазай в срочном порядке перебирал в голове все варианты отступления, пока враг подбирался все ближе и ближе. — Дазай! – одергивает его Чуя, возвращая в реальность, – Есть один вариант, но мне нужна твоя помощь. — Выкладывай, — Осаму не слишком полагался на умственные способности напарника, реплика вышла немного саркастичной. — Останови меня, когда всё закончится. — Что? Но рыжий уже двинулся к следующему укрытию, прямо навстречу сопернику. Прижимается спиной к стене, пока пули пролетают у самого виска и стягивает черные перчатки. Делая глубокий вдох, Чуя встречается с Дазаем взглядом, кивает и начинает говорить. — Дарители темной немилости, не тревожьте меня снова. Осаму словно бьет высоковольтным разрядом. Он пытается сосредоточиться на происходящем, разглядеть внезапное преображение своего напарника, но перед глазами только та самая чертова надпись, которую он каждое утро тщательно прячет под бинтами. На автомате уворачивается от обломков рушащегося здания, пытаясь найти новое укрытие. Испуганные крики противников и раскаты выстрелов звучат словно совсем далеко — Дазай слышит только нездорово частое биение собственного сердца. Вот что скрывалось за этими словами. Значит ли это, что рыжий напарник его родственная душа? Что написано на запястье Чуи? Он берет себя в руки только когда его откидывает ударной волной. Накахара стоял среди изуродованных трупов, неестественно смеясь и разбрасываясь какими-то подобиями черных дыр. Из носа и ушей бежали ручейки крови. "Останови меня" – вспоминает Дазай. Стоило прикоснуться к разбушевавшемуся напарнику, как кровавые узоры тут же исчезли с тела, а Чуя бессильно упал на колени. — Ублюдок, я же сказал - как только все закончится, – хмурится рыжий, недовольно игнорирует протянутую руку и встает самостоятельно. Дазай тут же немного грубо хватает его за предплечье и разворачивает тонкое запястье к себе. Последнее, что он скажет Чуе... "Прости меня." — Черт! Нет! — Осаму даже топнул ногой от негодования, — Быть такого не может! — Ты что творишь? Что происходит? Накахара растерянно хлопал голубыми глазами, наблюдая как напарник истерично ходил кругами, схватившись за голову. Рыжий даже забыл, что сейчас вообще-то его очередь злиться и обижаться. — Я не могу быть таким банальным! Кто угодно, но только не я! — Мать твою, объясни мне, о чем ты! – рявкнул Чуя, дергая Дазая за рукав и второй раз за день возвращая напарника в чувство. Осаму останавливается, и нездоровая улыбка озаряет лицо. Серые от пыли бинты волнами струятся на пол, обнажая правую руку. Множество рваных шрамов, круглые ожоги (вероятно от сигарет), свежие порезы и царапины — о суицидальных наклонностях напарника Накахара был предупрежден, а на первом же совместном задании и лично убедился, что ему не врали. А потом в глаза бросаются два ряда черных букв, окаймляющих запястье. Чуя присматривается и давится воздухом. Его личное проклятие. Они оба не верили в случившееся, но с каждым новым заданием убеждались в обратном. Потом начали видеться и вне дел Портовой Мафии. Потом начали вместе пить. А потом и всё остальное. Чуя не понимал, что подразумевает под собой понятие "соулмейт". Он встречал пары, нашедшие друг друга, и их отношения напоминали бесконечно длящийся хэппи-энд из мелодрам по телевизору. Банальная любовь, только с навязанной концепцией родственной души и удручающими надписями на запястье, напоминающими о том, что счастье не вечно. И все равно, эти люди были так охвачены друг другом, как части одного целого, собранный воедино пазл. Двое, что сияли ради друг друга и на весь мир. Их с Дазаем отношения в подобные рамки совершенно не вписывались, даже рядом не стояли. Только больной на голову, взглянув на них, подумает, что эти двое предназначены друг другу самой судьбой. Хэппи-энды мелодрам не включают в себя постоянную ругань, пьянство и даже драки. А если говорить про три заветных слова, то это точно "надеюсь, ты сдохнешь". Однажды они сцепились настолько сильно, что оба решили, что и не соулмейты вовсе. "Наверняка твоя пассия просто решит спародировать меня, а я пущу бедняжке пулю в лоб. Вот и все слова." – выдает Накахара. Дазай продолжает гнуть палку, мол, никогда бы не сказал что-то настолько избитое. Еще немного покидавшись в друг друга оскорблениями, напарники разошлись, старательно избегая друг друга в течение двух недель. Пока всё не началось заново. Возможно их определение родственной души не попадало под всеобщее толкование, но должна же быть хоть одна причина по которой они раз за разом возвращались друг к другу. Дазай же не просто так вновь и вновь часами сидел под дверью Накахары, издеваясь над звонком. Чуя неспроста в очередной раз напивался и строчил напарнику сообщения с просьбой встретиться. Так значит соулмейт - это тот, к кому тебя тянет несмотря ни на что? С Осаму было тяжело. Они вместе уже полтора года, и Чуя так и не понял, что творится в голове у этого человека. Дазай никогда не говорил о своих чувствах, переживаниях, переводил щепетильные темы в шутки и защищался с помощью подколок. Дазай в одно мгновение менялся в лице, превращаясь в хладнокровного убийцу-стратега, а от пронзительных карих глаз кровь стыла в жилах. Дазай оставался самым неоднозначным персонажем за всё время жизни Накахары. Они смирились с тем, что слова на запястьях действительно принадлежат им самим, и попытки доказать обратное сменились на постоянные рассуждения об исходе событий. — Обидно тебе, наверное, что переживешь меня? — грустно смеется Чуя, покачивая вино в бокале. Теперь он знает, что Порча убьет его. И что Дазай однажды не сможет его спасти. — Кто знает, может, ты успеешь прихлопнуть меня черной дырой, — пожимает плечами Осаму и делает глоток из стакана с виски. Лучи заходящего солнца приятно греют кожу даже через стекло. Они отражаются в посуде и отбрасывают солнечные зайчики на противоположную стену. Некоторое время двое молчат, наслаждаясь тишиной и играясь с преломлением света. Вечерние посиделки на кухне Накахары стали незыблемой традицией. Пару месяцев спустя Дазай продает свою маленькую квартирку и переезжает к Чуе. Они официально живут вместе, но до хэппи-энда мелодрамы все равно пока не дотягивает. Даже наоборот - к привычным скандалам добавились еще и ссоры на бытовой почве. Но спустя три года подобный способ выяснения отношений стал слишком привычным и даже родным. Оба знали - они просто выпускают пар. Дазай всегда считал, что в словесных перепалках с Накахарой ему нет равных, он мастерски проезжался по всем больным местам и комплексам своей родственной души, доводя того буквально до белого каления. Да, может он иногда перегибал и острые шутки могли ранить слишком сильно, но это же Чуя - он стерпит. И лишь однажды рыжий заставил Осаму замолчать. — Я стопроцентно уверен, что сдохну потому что ты, гнида, заставишь меня использовать Порчу, а потом облажаешься! — срывая голос, кричит Чуя и разбивает об пол бутылку виски, когда очередная их ссора зашла слишком далеко. В тот день Дазай больше не сказал ни слова. Дал напарнику пропсиховаться, а потом ушел и долго гулял по улицам, погруженный в собственные мысли. Он никогда не задавался вопросом, что испытает, если по его вине погибнет важный ему человек. Наверное, потому что у Дазая до этого не было близких людей. Осаму вернулся только за полночь, обнаружив Чую спящего прямо за обеденным столом. Две пустые бутылки вина и стойкий запах сигаретного дыма намекали, что рыжий вновь избавлялся от стресса излюбленным способом - бухал. Дазай устало улыбнулся и отнес крепко спящего соулмейта в постель. А потом всё становится еще хуже. Ода погибает. И Дазай впервые сталкивается с такой эмоцией как скорбь. В первый раз в жизни понимает, каково это - лишиться кого-то, на кого тебе не наплевать. Чувствовать, как жизнь покидает тело другого человека и словно забирает с собой кусок твоей. Кровь Одасаку на собственных руках постоянно мерещится самому молодому лидеру Портовой Мафии, а предсмертные слова звенят в ушах. Но отвратительней всего - когда память подбрасывает ту самую ссору с Чуей. Потому что рыжий прав. Еще никогда надписи на руках не врали своим обладателям. И если Дазай ценил Сакуноске как близкого и единственного друга, то Чуя был чем-то большим. Осаму на дух не переносил слово "любовь", так что пытался подобрать эквиваленты. И в голову почему-то лезло только пресловутое "родственная душа". Он не простит себе, если Накахара погибнет из-за него. Дазай проводит вечера в Люпине, теперь уже в одиночестве. Пьет виски стаканами и впервые за долгое время курит не выпрошенные у Чуи сигареты, а свою собственноручно купленную пачку. А бармен как назло всем своим видом показывает сожаление, чем только раздражает. Экран телефона снова вспыхивает, высвечивая неудачную фотографию рыжего. Осаму отключает звук и переворачивает телефон. Это уже четырнадцатый пропущенный от Чуи за сегодня. Бармен наливает еще виски. Часы показывают три часа ночи, когда Дазай на шатающихся ногах пытается тихо зайти в квартиру. Обычно к этому времени Накахаре надоедает его ждать, и он уходит спать, либо уже спивается. Смотреть Чуе в глаза было просто страшно. — Где ты опять шлялся? — недовольный звонкий голос заставляет Осаму вздрогнуть. В этот раз план не сработал. — Ты мне не жена, — Дазай борется со шнуровкой на туфлях. Накахара злобно фыркает и уходит на кухню. Щелчки зажигалки. Курит. Временами Дазай жалеет, что он такой - не может определить, насколько сильно сказанное им заденет человека. И сейчас в его планы не входило ругаться с Чуей, но вышло как обычно. Он всего-навсего хотел прийти домой незамеченным и тут же провалиться в сон. Проснуться с утра от обезвоживания и снова уйти до ночи. Потому что не может видеть человека, которого потеряет навсегда по собственной ошибке. Почему не Дазай? Почему ему, блуждающему в поисках красивой смерти, суждено пережить возможно единственное спасение своей безликой души? Почему он будет вынужден смотреть как Чуя, который день за днем зубами вгрызается в эту жизнь, наслаждаясь ей и пытаясь взять от нее все, будет умирать. Почему Осаму не успеет? Что не даст ему защитить индульгенцию всей своей сгнившей жизни? — Чуя, — прислоняясь к стене рукой, чтобы сохранить равновесие, он подходит к рыжему, — Чуя. Молчание. — Чуя, посмотри на меня. Тихо настолько, что слышно как при затяжке трещит горящая сигаретная бумага. — Чуя, — Дазай грубо хватает Накахару за волосы и поворачивает лицом к себе. Голубые глаза смотрят в сторону. Табачный дым обволакивает лицо, глаза слезятся. — Чуя, — говорит он тем самым тоном, которым допрашивает жертв на заданиях, ломает дух подчиненных и внушает ужас незнакомцам. Рыжий поддается. — Что? — Пообещай мне, — он сильнее сжимает кулак, натягивая пряди волос. Они так близко, что касаются лбами, — Пообещай, что не будешь использовать Порчу, когда меня не будет рядом. Удивленное лицо Чуи стоит всех сокровищ на этой чертовой планете. — Обещаю. Дазай отпускает волосы и целует его. Настолько нежно, насколько вообще представлял себе понятие нежности. Волосы Чуи пахнут табаком. Сигарета выпадает из пальцев, затянутых в черные перчатки, и выжигает желтое пятно на подоконнике. Они словно скрепляют данное друг другу обещание. — Дазай, — говорит Чуя прежде, чем тот выходит из кухни. — Да? Чуя закрывает глаза и делает последнюю затяжку, выдерживает паузу и выдыхает носом. Дым двумя струйками клубится в воздухе, рисуя переменчивые узоры. — Не дай мне сдохнуть. Накахара думает, что теперь все изменится. А на следующий день Дазай не приходит. Не приходит и через неделю. И через год. Чуя предпринимает попытки забыть обо всем. Делает вид, словно такого человека как Дазай Осаму и не существовало вовсе. Берется за любые дела, что предлагает ему Мори и вскоре занимает место своей сбежавшей "родственной души". Погруженный в работу и пьющий в свободное время, он не замечает, как бегут годы. Они уже не подростки, и все случившееся кажется настолько нереальным, словно это давно посмотренный фильм или нелепый сон. Чуя покупает себе дорогущие водостойкие часы и носит их на руке, где чернеют буквы. Не снимает даже в ванной, лишь бы не видеть столь наглую ложь на собственном теле. "Прости меня" Вот уж действительно. Видимо Чуе действительно надо погибнуть, чтобы Дазай хоть раз в жизни перед ним извинился. Они видятся, когда Осаму похищает Мафия, и оба даже вида не подают, что когда-то считали друг друга "соулмейтами". "Соулмейт" "Родственная душа" "Судьба" — До чего же гнилые слова. Не ведись на это, Акутагава, — ворчит Чуя, когда замечает как увлеченно подчиненный рассматривает черные буквы на руке. На запястье кохая красуется "Я справлюсь". Накахара испытывает сожаление. — Если не секрет, что написано у вас? — Ложь. И рыжий рад бы вновь забыть о Дазае, как о страшном сне, но Мори отдает задание на временное воссоединение Двойного Черного. Чуя забывается и впервые позволяет себе дерзить боссу Мафии, несогласившись с приказом и устроив скандал, но вовремя одергивает себя. Он выполнит любое указание. Не страшно было вновь увидеть Дазая, такого, сука, жизнерадостного и веселого, как в лихие семнадцать. Не страшно было, когда Осаму с размаху впечатало в дерево - всё равно не помрёт. Страшно стало, когда обычной гравитацией мутанта Лавкрафта победить не удалось. Они с Дазаем переглядываются, и Чуя видит в его глазах сомнения. Он тоже боится, что именно этот раз станет их последним? — Нет, тебе уже давно плевать, — шепчет Накахара, стаскивая перчатки. Он не берет часы на задания - перчаток вполне хватало, чтобы закрыть надпись. Теперь же это издевательство самой эволюции неприятно резало глаза. "Прости меня". Нет, сегодня Дазай явно не в настроении просить прощения, а значит смерть от Порчи временно откладывается. И после тяжелой, но блистательной победы над Гильдией все катится в тартарары. Мори прикован к постели, Чуя и Коё временно исполняют все его обязанности, одновременно разрабатывая план спасения. Накахара тонет в бумажной работе, ломает голову над нерешаемой загадкой и спит три часа в день. Вино пылится на полках, зато крепкий кофе в кружке надолго не задерживается. Счет идет на часы, а он все еще не имеет ни малейшего понятия, куда чертово агентство спрятало Фукудзаву. Чуя нетерпеливо допрашивает очередного информатора, устало потирая глаза. Стресс, недосып и постоянная загруженность - ощущение, будто постарел лет на десять. И все, что ему докладывает эта несчастная шестерка - Дазай лежит в реанимации с огнестрельным в грудь, до этого был замечен с Достоевским. У рыжего аж глаз задёргался. С рёвом "При чем тут вообще, блять, Дазай!" он выгнал испуганного информатора вон. Снова ничего полезного. До конца действия яда оставалось восемнадцать часов, а они все еще ничего не придумали. Мори, который подарил Накахаре буквально дом и семью, который за долгие годы работы стал не просто боссом, но и примером для подражания, стремительно умирал. Чуя был бесконечно предан Портовой Мафии и готов без угрызений отдать жизнь ради ее процветания. И если сейчас ему предложат умереть вместо босса, он бы без раздумий согласился. Но его жизнь сейчас важна, иначе в мафии начнется полный хаос. Первая попытка напасть на агентство провалилась, но и они отстояли свою территорию. Теперь нужен план более искусный, чем идти стенкой на стенку. Только в голову абсолютно ничего не лезло. На наручных часах четыре часа утра. Чуя рассматривал очередные бумаги, фотографии с видеокамер и записи очевидцев и почти было задремал прямо за столом, как телефон противно пиликнул. На экране смс от неотслеживаемого номера, в сообщении указаны координаты места на окраине Йокогамы и подпись: "Он здесь. Приходи один. Ф.Д." Это ловушка? Стопроцентно. Более того, Чуя не сомневался, что эти же координаты были высланы кому-то из Детективного Агентства или же Фёдор уже натравил их на секретную базу Мафии. Но может в указанном месте есть какая-то зацепка, которая хоть как то поможет? Он не узнает, пока не проверит. Накахара закрывает глаза и кладет голову на стол, позволяя себе хотя бы час сна, чтобы набраться сил. День будет трудным. Дазай задумчиво смотрел в окно со второго этажа больничной палаты, наблюдая за восходом солнца. Он чувствовал себя отвратительно. Полученная от Достоевского информация хоть и была полезной, но восстановление после ранения отняло слишком много времени. Сейчас все было в руках Рампо, Куникиды, Ацуши и остальных. Дазай искренне надеялся, что они все таки смогут найти противоядие и спасти обоих. Он перебирал в голове сотни вариантов развития событий, думая как помочь коллегам с минимальными потерями. За эти годы Осаму действительно привязался к агентству. Влился в небольшой коллектив, где никто не пытался воткнуть нож в спину с целью подняться по карьерной лестнице, как это было в Мафии. Дазай чувствовал, что занимается хорошими вещами, а значит не так бесполезен для общества, как хотелось бы думать. В компании детективов дни пролетали незаметно. А еще Дазай задумал обмануть само мироздание. Он поклялся себе при возможности больше не контактировать с Чуей, надеясь, что тот сдержит данное обещание, и активно предпринимал попытки покончить с собой. Когда-нибудь рыбаки все-таки выловят его перебинтованное тело в тот момент, когда будет слишком поздно. Дазай совершит самоубийство и докажет, что надписи на руках врут. Пока последнее, что он услышал от горе-соулмейта: "Ты ублюдок, Дазай", а значит бояться нечего. Услышав жужжание на тумбочке, Осаму удивляется столь раннему сообщению. Возможно какие-то продвижения по делу? В смс только координаты. Через минуту приходит еще несколько. "«Прости меня» Как мило ^^" "Расколдуешь принцессу?" "А то я собираюсь навести на неё порчу" Дазай ни в коем случае не должен идти на поводу у Достоевского. И уж тем более не должен видеть Чую. Иначе он не обманет жизнь и смерть. Надписи на руках лишь самообман и нельзя давать им сбываться. Родственных душ не существует. Тогда почему пальцы уже вытаскивают катетер из вены? Он находит Чую на балконе одного из ближайших к указанному зданию домов. Рыжий пытался что-то высмотреть в бинокль, оглядывая окрестности. — Ищешь пути к отступлению? Накахара вздрагивает и почти выпускает бинокль из рук. Голубые глаза расширяются в удивлении, когда он понимает, что перед ним бывший напарник. Бессменное бежевое пальто Дазая не наблюдалось, вместо него на плечах болтался черный плащ. Воспоминания о былых днях застревают в горле. Бледный и осунувшийся после реанимации Осаму в мятой одежде даже вызывал сочувствие. — Хреново выглядишь, Дазай. — Ты не лучше. — Почему ты не в больнице? — На тебя посмотреть пришел. — Фукудзава там? — Нет, но Фёдор, скорее всего, да. — Надо идти, — Чуя уже развернулся к выходу из здания, но его одернули за плечо. Он уже не помнит, когда Дазай в последний раз так смотрел на него. Когда пронзительный взгляд был настолько серьезен, что Накахара даже если бы хотел - не двинулся с места. Дазай такой напряженный, что становится не по себе. — Не делай этого. И Чуя даже не знает, почему именно эта фраза стала последней каплей, переполнившей его терпение, но сдерживать себя больше не хочется. Он выдергивает руку из хватки и тут же ударяет Дазая по лицу так сильно, что костяшки начинают ныть от столкновения с костью. Осаму держится за скулу, но остается стоять на месте. — Я не могу не сделать, понимаешь? Я не ты, Дазай, мне не наплевать на все, что меня окружает! Мне не наплевать на Мори и Мафию. Если я сейчас пойду туда и сдохну, но смогу добыть хоть крупинку ценной информации, я сделаю это! Сделаю, пока ты, трус, будешь стоять в стороне. Дазай сплевывает кровь и сжимает предплечье Чуи так сильно, что белеют костяшки. У него, кажется, начал расходиться шов, но сейчас не до этого. — Ты единственный, на кого мне не наплевать. Поэтому я здесь. — И поэтому ты исчез на три года? Взгляд кофейных глаз вдруг добреет и наполняется искрами. — Помоги мне обмануть весь мир. Я ушел, потому что не хочу смотреть, как ты умираешь. Я погибну первым и сломаю все навязанные нам идеалы о соулмейтах. Помоги мне, Чуя. — Застрелить тебя, что ли? Ответа не следует, и они так и стоят в тишине. Осаму все еще впивается ногтями в белую рубашку, не намереваясь отпускать напарника. Чуя бессильно закрывает глаза. Стрелки часов тикают. Смерть Мори все ближе и ближе, а он уже двадцать минут тут топчется с Дазаем. Нужно идти. Прежде чем вырваться, Накахара позволяет себе немного помечтать. Он думает о том, как сложилась бы их жизнь, не будь у людей этих проклятых надписей на запястьях. Ушел бы Дазай из Мафии? Обратил бы на Чую внимание? Они вместе могли бы подчинить себе целый мир, а могли бы стать миром друг для друга. Как хэппи-энды в мыльных операх. Они же чертовы соулмейты, пусть и не любят друг друга. Но они не сделали абсолютно ничего, чтобы позволить себе обрести мнимое счастье. — Знаешь, Дазай, — Чуя не может сдержаться и по привычке заправляет прядь каштановых волос ему за ухо, — подумай о том, как мы могли бы прожить эти три года. Даже если бы могли умереть в любой момент. Накахара резко одергивает руку и уходит. Дазай смотрит как рыжая макушка в черной шляпе заходит в здание через дорогу и не двигается с места. Он сейчас должен уйти, чтобы обмануть жизнь. Или остаться стоять и наблюдать, но ни в коем случае нельзя разговаривать с Чуей. Больше никогда. Он пятнадцать минут следит за плывущими по небу облаками, наслаждаясь прохладой утреннего воздуха. Затягивается сигаретой, которую успел стянуть у Чуи, и садится прямо на бетонный пол. И действительно, представляет свою жизнь, не уйди он из Мафии. Они бы с Накахарой и дальше ругались, хотя будет наглой ложью сказать, что Дазай не любил эти ссоры. Он их обожал. И сейчас, наверное, он бы стал очень влиятельным, может даже сместил бы Мори. А еще они с Чуей до сих пор ходили бы на задания. И наверное, каждый раз вызывая Порчу, они оба бы боялись, что это их последний раз. А потом облегченно вздыхали, когда все заканчивалось. И так каждый раз - в страхе смерти, щекочущем пятки. Дазай не боялся смерти, но всегда был охотником за острыми ощущениями. Жалел бы он, если бы все было так, как грезит об этом Чуя? Ни капли. Но у Осаму план куда хитрее. Обмануть саму человеческую природу - вот это острые ощущения. Его размышления прерывает громкий выстрел, а потом земля начинает трястись. Дазай не должен туда идти. Дазай бежит туда со всех ног. Когда он врывается в полузаброшенный дом через дорогу, стены уже содрогаются, норовясь вот-вот рассыпаться. Носком ботинка он случайно подцепляет черную кожаную перчатку. Вторая валяется рядом. В паре метров - покрытая грязью шляпа. Прямо под ногами поблескивают разбитые золотые наручные часы. Чуя лежит в центре комнаты, оказывая попытки сопротивления, но чужая нога вдавливала его в пол. Освободиться от подобного захвата, да еще и против такого хлюпика как Фёдор не должно представляться сложным, но Накахара словно потерял контроль над способностью. Только отчаянно вызывал локальные землетрясения и поднимал в воздух ближайшие камушки. Достоевский хищно улыбается, увидев Дазая. — Ты всё-таки принял мое приглашение. Чуя пытается что-то произнести, но лишь безысходно хрипит, а каждая более менее четкая фраза тут же прерывается вжиманием в грязный деревянный пол. Осаму не знает, что ему делать. Он впервые в жизни растерянно замирает на месте, ведь каждый шаг влек за собой необратимые последствия. — Чуя, ты хочешь что-то сказать? Только осторожней со словами, — Фёдор наматывает рыжие волосы на свои костлявые пальцы и заставляет Чую поднять голову. Садится рядом и разворачивает лицом к Дазаю. В глазах Накахары животный ужас. Он тяжело дышит и еще раз пробует использовать гравитацию, но ничего не выходит. Испуганный взгляд мечется из стороны в сторону, пытаясь сфокусироваться, и Чуя наконец видит Осаму. Надпись на руке полыхает, словно ему только что поставили клеймо. Они смотрят друг другу в глаза с неприкрытым страхом. По щекам Накахары катятся слезы. И в этот момент Дазай понимает. Жизнь обмануть невозможно. Судьба послала ему родственную душу, а он просто сбежал в страхе испытать скорбь. Чуя Накахара - его родственная душа, соулмейт и единственный человек, которого он смог полюбить. Боль в запястье становится невыносимой. Фёдору надоедает ждать, и он грубо дергает рыжего за волосы. Чуя судорожно глотает воздух, а потом находит в себе силы говорить. — Дарители темной немилости... — его голос хрипит и звучит совсем тихо. — ... не тревожьте... — повторяет в унисон Дазай. — ... меня снова. Выстрел. Достоевский стреляет Чуе в плечо прежде, чем тот окончательно активирует Порчу. Конечно, ведь из-за многочисленных ран он израсходует силы гораздо быстрее. Фёдора тут же отбрасывает в сторону. Сила Накахары в максимальном ее проявлении не может быть сдержана. Дазай искренне восхищался этой способностью, как одной из сильнейших, но никогда не говорил об этом вслух. Теперь, пока они выиграли время, можно попробовать всё изменить. Осаму бежит к взбушевавшемуся напарнику, который парил в замкнутом пространстве и атаковал все вокруг черными дырами. Одна из них прилетает ему под ноги и лишает равновесия. Пуля свистит над ухом - Достоевский открыл огонь. Еще один выстрел и попадание в ногу. Дазай пытается встать и идти дальше. Бывало и хуже. Истекающий багровыми потоками Чуя начинает смеяться, и изо рта у него тоже бежит кровь. Такого критического состояния Осаму еще никогда не видел. Фёдора уже нигде не видно. Накахара тратит последние силы на создание огромной черной дыры. Вены на руках и шее взбухли так, словно вот-вот лопнут. Глаза закатились и из их уголков побежали еще два кровавых ручейка. Черная дыра таких размеров убьет их обоих. Превозмогая пулю в бедре, Дазай идет вперед. Чью жизнь он сейчас пытается спасти? Свою? Нет. Умер бы он сейчас, чтобы Чуя продолжил жить? Он был готов на это с первой секунды. Он называл последние слова, которые скажет Чуе, банальными и избитыми. Сейчас он благодарен за возможность в первый и последний раз в жизни попросить прощения за всё. За испорченные нервы, за подвергание жизнь опасности, за постоянные выходки и за предательство длиной в три года. Дазай хочет извиниться за то, что Накахаре достался самый отвратительный соулмейт из всех. Он касается Чуи пальцем и огромная черная дыра растворяется в воздухе. Рыжий бьется об пол и не издает ни звука. Осаму кладет его голову к себе на колени и убирает с лица окровавленные волосы. Перед глазами на мгновение мелькает лицо Одасаку. Все в точности как тогда, только боль, разъедающая изнутри стала сильнее с миллиарды раз. Сейчас он терял не лучшего друга. У Дазая на руках умирала светлая половина его гнилой души. — Чуя... — он так хочет, чтобы Накахара сказал хоть слово. Чтобы все обошлось в этот раз. Чтобы обмануть мироздание. Но свет голубых глаз медленно угасает и веки прикрываются. Чуя тянет к Дазаю руку, но сил не хватает, и она безвольно повисает вдоль тела. До конца действия яда оставалось десять часов. Будущий босс Портовой Мафии прижимает к себе бездыханное тело своей родственной души. — Прости меня.