Сердечное согласие

      - Однако! – подумал Яков Платонович, с трудом уворачиваясь от несущегося на него велосипеда.       Он иронически покачал головой, глядя вслед всаднице в развевающейся юбке, испуганно бросившей ему на лету:       - Еxcusez-moi!       Между прочим, если юбка попадёт в передаточный механизм, будет много звона и грохота. На велосипеде кататься лучше в очаровательных коротких штанишках. Главное – следить, чтобы шляпка на глаза не съезжала!       Лица барышни он разглядеть не успел. В седле она сидела прочно, соскакивать ради случайного прохожего, едва не сбитого ею с ног, не сочла нужным. Ну и пусть её! Просто надо впредь быть внимательнее. Надо думать, здесь не одна такая носится. Что-то не везёт ему с велосипедистками.       На лице против воли расплывалась мечтательная улыбка. Хоть и не стоило вот так улыбаться и глазеть вслед незнакомой даме. Потому что вся эта мизансцена прекрасно просматривается из открытого бистро по ту сторону улицы. Где за столиком сидит очень грозная дама. Очень ревнивая. С непреклонным характером, в последние месяцы ставшим тяжелее на полпуда. Его обожаемая супруга Анна Викторовна Штольман.       В Затонске в начале апреля едва сходил снег, а здесь уже зацветали каштаны. Сегодня Яков повёз Анну в Люксембургский сад. Больше часа они неспешно прогуливались по зеленеющей аллее, в перспективе которой белела громада Пантеона, наблюдали за утками, резвящимися в пруду, дышали ароматами весны. Но в последнее время Анна быстро уставала, так что он усадил её в ближайшем кафе, а сам отправился искать экипаж.       И вот – едва не угодил под велосипед. А она всё видела. И сердится. Это даже отсюда заметно – по поджатым губам, по румянцу на щеках и по глазам, мечущим молнии. Господи, как же она прекрасна! Ему никогда не надоест на неё любоваться.       Яков Платонович устроился за столиком напротив жены, не в силах прогнать с лица блаженную улыбку. Анна Викторовна гневно хмыкнула и демонстративно отвернулась, глядя в сторону улицы Медичи, по которой неспешно катились редкие фиакры. Штольман сделал над собой усилие, уничтожив улыбку, и подал знак официанту принести кофе. Всё равно улица Медичи скучная, скоро она Анне надоест.       Пейзаж утомил Анну Викторовну значительно раньше, чем Яков допил кофе. Она резко повернулась, сверля мужа глазами.       - Она красивая?       - Кто? – спросил он, недоумевая. Недавнее происшествие совершенно стёрлось из памяти. Ему было, на кого любоваться.       - Та дама на велосипеде. Ты так долго на неё глядел.       На любимом лице была описана такая вселенская обида, что ему захотелось, смеясь, сгрести её в объятия, баюкать, утешать. И наплевать, что улица полна народу! Это его жена. Пусть завидуют!       Он очень жалел, что этого не сделал. Ну, какое кому дело до двух сумасшедших русских? Остановила его только мысль о том, что строптивая супруга в этом состоянии могла и увернуться, что сделало бы их обоих уже категорически смешными. От этой мысли сразу стало грустно. Право, у него теперь перепады настроения не хуже, чем у беременной супруги!       - Аня, я не на неё смотрел, - серьёзно сказал Яков Платонович, беря жену за руку, перебирая тонкие пальчики, лаская безымянный – с обручальным кольцом.       - Не обманывай, - обиженно сказала Анна, окончательно превращаясь в капризного ребёнка. – Я всё видела!       - Ничего ты не видела. Я же в прошлое глядел. На весь Затонск был один велосипед – и под него я ухитрился попасть. Судьба, наверное!       Синие глаза вспыхнули невозможно ярко, словно не они мгновение назад были полны слёз.       - Правда?       - Ну, конечно! – шепнул он, целуя её в ладошку.       Когда уже эта коляска подъедет? Сесть поглубже – и он сможет беспрепятственно жену обнять и поцеловать.        - Яков, не смотри, пожалуйста, на других женщин, - жалобно попросила она.       - На каких других, Аня? – ему вновь хотелось смеяться.       - Я не знаю. На Нину Аркадьевну.       - О, боже! Где она – Нина Аркадьевна? О чём ты говоришь?       - Не знаю. В Калькутте, наверное.       - В Калькутте точно нет, - сказал он, вспомнив. – Надеюсь, что не в Париже. Впрочем, Париж большой. У нас есть шанс никогда в жизни не встретиться. И потом, кажется, Пирс собирался позаботиться о ней.       - Пирс? Это тот красивый американец, который приезжал с тобой к радже?       Яков иронически вздёрнул бровь:       - Красивый?       - Ну да, красивый. Только я не успела разглядеть, он очень быстро уехал.       - И слава богу! – пробормотал Штольман, хмурясь.       - Яков Платонович, а ревновать нехорошо!       - Анна Викторовна, я вам хотел сказать то же самое!       Тем временем ожидаемый фиакр наконец остановился у края тротуара. Штольман расплатился, помог жене подняться и сесть в экипаж. Ох, и нетороплив этот шельма-извозчик! А начнись роды прямо сейчас? В последние несколько недель Яков постоянно опасался этого мгновения. Но прогулки-то всё равно нужны!       В фиакре настроение у Анны Викторовны вновь резко сменилось. Она забилась в глубину коляски, горестно вздыхая.       - Аня, что случилось?       - Я стала страшно некрасивая!       Слава богу, теперь он мог обнять её, не стесняясь чужих глаз! Обнять, целовать, смеяться над её подозрениями – всё, что угодно.       - Анна Викторовна, - вкрадчиво начал Штольман.       Анна в ответ только хихикнула. Это его несколько озадачило.       - Что такое?       - Я просто подумала, что когда ты начинаешь в таком тоне, значит, сейчас отпустишь какую-нибудь шутку, за которую мне непременно захочется тебя прибить. Но потом мне всё равно станет весело.       - Замечательно! – улыбнулся Штольман. – От меня уже ровным счётом ничего не зависит. Я ещё и придумать ничего не успел, а ты уже всё сама придумала, сама обиделась, сама посмеялась. Самостоятельная женщина. Что вы не можете сделать сами, Анна Викторовна?       Анна всё же ткнула его кулачком в плечо – для порядка.       - Поцелуй меня! Это сама я точно не могу.       Яков с огромным удовольствием исполнил её просьбу. Она замерла в его объятиях, блаженно уткнувшись ему в шею. Хоть и знала, как это на него действует!       - Я ужасно ревнивая, да? Это в маменьку, наверное.       До сих пор Яков был убеждён, что от маменьки Анне если и досталось что-то, то он об этом точно не знает. Все улыбки, все повадки у неё были отцовские.       - Ревновать Виктора Ивановича? Какой абсурд, право! Это же самый совершенный семьянин на свете.       Анна вздохнула и снова спрятала лицо у него на плече.       - Соскучилась?       - Ужасно!       Втайне от Анны Яков Платонович давно уже написал в Затонск и теперь с замиранием сердца ждал ответа. И не знал, чего больше опасается: приезда тестя и тёщи, или того, что они не приедут, и он останется один на один с предстоящими кошмарами.       Писать доктору Милцу он начал ещё из Калькутты. Вот кому можно было, не стесняясь, выложить все свои страхи по поводу течения беременности, по поводу духов, по поводу чего угодно. Александр Францевич был надёжным другом, которому можно было довериться. Особенно если это «что угодно» выливается на бумагу, и не надо мучительно краснеть, подбирая слова. Ну, с кем ещё он может поделиться своим беспокойством, когда у Анны Викторовны разболится голова от того, что соринка в третий глаз попала?       Странно, никогда ещё у Штольмана не было столько близких людей, и в то же время, никогда он не чувствовал себя таким одиноким и беспомощным. То, что ему предстоит сделать, что он должен сделать – ведь он же всего этого категорически не умеет! Он не умеет жить нормальной жизнью, не умеет вить гнездо и поддерживать домашний очаг, содержать семью. Ничего-то он не умеет, кроме как преступников ловить – но это ремесло ему сейчас совершенно не поможет.       Остатки Лассалева богатства и деньги, вырученные от продажи золота, по совету Петра Ивановича он разместил в банке, и теперь семейство Штольманов имело небольшую ренту. Благо, не пришлось заботиться о жилье. Миронов с загадочным видом привёз племянницу с зятем на Набережную Августинцев и разместил в отличной квартире из пяти просторных комнат. На вопрос о том, во что им обойдётся эта роскошь, небрежно повёл рукой:       - Не стоит об этом думать. Это мой подарок вам с Аннет. Я владелец всего дома.       Кажется, он наслаждался произведённым эффектом. Кто бы мог подумать, что непутёвый затонский бонвиван на поверку окажется состоятельным парижским рантье, владельцем доходной недвижимости? Впрочем, Штольман имел уже много случаев убедиться, что Пётр Иванович вовсе не таков, каким кажется.       Если вопрос с жильём был решён легко и быстро, то судьба маленького детективного агентства, о котором они с Анной начали фантазировать некоторое время назад, продолжала оставаться туманной. Потому что официальным расследованием преступлений занималась парижская полиция – сюрте. И Штольман об этом прекрасно знал ещё по прежним своим визитам, просто позволил себе размечтаться. Теперь же наступало время неумолимой правды. На долю маленьких детективных агентств доставались малопочтенные занятия вроде слежки за неверными жёнами или конфиденциальные дела, о которых и самому себе-то постыдишься сказать вслух.       Анна настаивала, что их профилем должен быть розыск пропавших людей. И твердила, что в объявлении непременно надо указать, что в агентстве работает медиум. Последнее Штольмана категорически не устраивало. Медиуму скоро рожать. И самое худшее, что ни он, ни Анна толком не представляют, когда это должно произойти. Кажется, в мае. Жаль, что Александр Францевич не может определить это на расстоянии. Больше никому Яков не доверял.       Анна становилась всё более беспокойной, а значит, сам Штольман должен был сходить с ума незаметно и молча, чтобы она ни о чём не догадалась. Не догадалась, что он понятия не имеет, как обеспечить будущее своей семьи. Что он совершенно не годится в мужья такой замечательной женщине, как Анна Викторовна Миронова. Коробейников – и тот, наверняка, знал бы, что делать. Но он-то не Коробейников, ему прежде и в голову не приходило, что иногда приходится просто жить – не работать, не подвиги совершать. Как это делается?       Словно в ответ на его невысказанные сомнения Анна вдруг тяжело вздохнула и произнесла:       - Ты, наверное, будешь смеяться, но я ужасно боюсь. Пока мы ехали, было трудно, но ты постоянно был со мной. А сейчас, когда всё хорошо, мне всё время кажется, что я могу тебя потерять.       Яков стиснул зубы и порывисто прижал её к себе. Она всё же уловила его страхи. Вот еще чего не хватало!       - Какие глупости, Анна Викторовна! Всё у нас керемет, а будет ещё… кереметистей. Когда Дмитрий Яковлевич появится на свет и перестанет влиять на ваше настроение.       Анна хихикнула, отстраняясь и заглядывая ему в лицо: - Керемет?       - Керемет. А еще жаксы. И тамаша, кажется. У Карима спроси, он это точно знает.       Она охнула:       - Вот теперь явно не жаксы!       - Что такое?       - Дмитрий Яковлевич пинается. И точно в мочевой пузырь, негодник!       - Потерпи, родная! Мы в двух шагах от дома.       Коляска, миновав бульвар, притормозила у моста Сен-Мишель, чтобы свернуть налево – на Набережную Августинцев, когда Анна вдруг задохнулась, уставившись на что-то видимое лишь ей одной.       - Яков, здесь дух.       - Дух?       - Молодой человек. И с ним произошло что-то ужасное!