Сердечное согласие

Опыт двухлетнего брака, да что там, весь опыт знакомства с барышней Мироновой приучил Штольмана к мысли о том, что если Анна Викторовна вбила что-то себе в голову, то перечить ей бесполезно. Лично он много сил на это потратил, а толку? Хотите познать, что такое тщетность, попробуйте Анну отставить от расследования! Сегодня она этому духу так обрадовалась, словно в этом было что-то для неё невероятно важное. Словно она решила какую-то задачу, не дававшую ей покоя долгое время. И самое горькое, что он это заметил лишь тогда, когда она уже нашла своё решение. Муж, называется! Надежда и опора. Чурбан слепой, вот он кто! Хорошо, что Анна больше на него не обижается. А могла бы, вполне имела право. Он снова был к ней чудовищно невнимателен, поглощённый своими переживаниями. Которые, заметим, в половину не так важны, как то, что Анне Викторовне предстоит. Именно поэтому он не стал Анну отговаривать от этой новой затеи. Вот как бы только её за дверями мертвецкой оставить? Не стоит ей туда входить, право слово! Анна уже устремилась к выходу, решительно выставив вперёд животик. Чертовски забавно это у неё выходило! - Едем сейчас! - Увольте, это без меня! – тут же отозвался дядюшка. – Я там уже был. Яков Платоныч вполне его понимал. Опыт службы в Петербурге не раз приводил его в мертвецкую для неопознанных. Впечатления незабываемые. Однажды ему пришлось выкинуть сюртук и башмаки из-за того, что пробыл там слишком долго. И очень хотелось обрить голову налысо. Кажется, запах даже в волосы въелся. Это вам не тихая маленькая мертвецкая доктора Милца. В Затонске убийства бывают не всякую неделю, поэтому у Милца больше пахло спиртом и карболкой, чем мертвечиной. Морг для неопознанных трупов – местечко не для слабонервных! Штольман искренне не мог взять в толк, какое удовольствие можно получить от посещения такого места. Парижане – большие оригиналы, однако! - Анна Викторовна, а как же постулат о неотменяемости обеда? – сделал он последнюю попытку. - Пообедаем после! – решительно возразила жена. Яков только покачал головой. - Мертвецкая с обедом несовместима. Ни до, ни после визита. Это вам не у Милца, где можно чай пить и сказки рассказывать. Кажется, Анна его даже не слушала. Этот постулат был выработан два года назад, когда Анна выхаживала его на тайной квартире в Затонске. Он был идиотом, разумеется, когда рассчитывал уехать первым поездом. Как показало дальнейшее, доехал бы он таким манером только до московского морга. Потому что после объяснений с Анной Викторовной, последовавших ранним утром, упал на кровать и совершенно обессиленный проспал сутки кряду, не прерываясь даже на обед. Которого, впрочем, и не было. В холостяцкой его квартире съестного отродясь не водилось. Когда Штольман был голоден, он шел в ресторан или в трактир – в зависимости от обстоятельств. Жук и Франт, обитавшие на Столярной, видимо, его привычки разделяли. Бедная Анна Викторовна в эти сутки сама жила на подорожниках, собранных ей заботливой Прасковьей. Но перед её мысленным взором маячил хладный труп Якова Платоновича, умершего во сне голодной смертью. Пробудившись, он попробовал успокоить её тем, что для него привычно поститься во время ранения или тяжёлой болезни, когда нет сил дойти до ближайшего трактира. Успокоил, называется! У Анны аж глаза враз намокли и губы задрожали. Пришлось поспешно напоминать ей, что ни болезней, ни ранений с ним в Затонске, слава богу, не случалось. Последний раз он так голодал в казённой своей квартире на Гороховой после первой дуэли с Разумовским. Вынужденный этот пост сил ему, разумеется, не прибавлял, но деваться было некуда, и Яков полной мерой расплачивался за свою глупость, пока графиня Раевская, узнавшая о дуэли и её результатах два дня спустя, не ворвалась к нему на правах старинной подруги с полными корзинками всякой снеди. Конечно, Анне Викторовне он об этом рассказывать не стал. Барышня Миронова, на беду, была ревнива, и её не смутило бы, что графиня была старше Штольмана, а их отношения носили характер дружбы с лёгким оттенком опеки. Где опекаемым неизменно был Яков Платонович. Это если умолчать о прочих аспектах того, что их связывало. Об этих аспектах знать Анне Викторовне тем более не стоило. От голодной смерти будущую чету Штольман в тот раз спас, разумеется, Коробейников. Домовитый и надёжный Антон Андреевич давно уже добровольно взвалил на себя обязанность заботиться о непутёвом своём начальнике. Который на эту заботу частенько отвечал чёрной неблагодарностью и едким брюзжанием. Да, положа руку на сердце, надворный советник Штольман – свинья преизрядная! Которую, непонятно за какие грехи, любят очень хорошие люди. Любят и прощают, несмотря ни на что. Анна же Викторовна торжественно дала обещание, что голодать Штольман больше не будет никогда в жизни. Этим обещанием он и пытался теперь беззастенчиво воспользоваться, чтобы отвратить её от этой затеи. Тщетно, разумеется. У Анны было свойство забывать свои обещания, если на кону стояло нечто, что она считала более важным. И с этим бороться тоже было бесполезно. Антона Андреича бы сюда. Вот с кем хоть в мертвецкую, хоть в иное неприятное место – побледнеет, но пойдёт, не поморщившись. Очень Штольману его не хватало. Настолько, что не раз порывался ему написать, призывая к себе в Париж. И ведь не сомневался нисколько, что верный Коробейников сорвётся с места, не раздумывая. Да только куда его звать, когда у самого за душой нет больше никакого дела? Может и права Анна: им нужен этот безвестный дух с его загадочными претензиями? Всё лучше, чем бесконечная пустота и тягостное ожидание того, над чем он не властен. В последний раз Яков Платонович попытался остановить жену перед самой дверью морга. - Аня, это может повредить тебе и ребёнку. - Яков, мы очень быстро. Я уверена, что сразу его найду. Настроена Анна Викторовна была всё так же решительно. А он, тюфяк безвольный, пошёл у неё на поводу! Мертвецкая для неопознанных трупов располагалась в трёхэтажном здании. Свои поиски Штольманы начали со старинных сводчатых подвалов, там царил полумрак, едва рассеиваемый светом газовых ламп. Покойники лежали на отдельных мраморных столах, отгороженные от живых зевак толстым стеклом, что, впрочем, не спасало от зловония. Те же, над кем уже совершили свою работу служители морга, складывались на лавки вдоль стен в ожидании погребения. Смрад стоял непереносимый. Привыкнуть к этому попросту невозможно, хотя у Якова Платоныча по Петербургу был изрядный опыт посещения подобных мест. Анна пошатнулась, зажимая рот и нос надушенным платком. Он кинулся подхватить, но она решительно отвела его руки и двинулась по проходу, явно превозмогая рвотные позывы. По счастью, как она и обещала, нужное тело отыскалось довольно быстро. Голова была обезображена выстрелом, черепную крышку просто сорвало, лишь на висках и на затылке сохранились окровавленные клочья светлых волос. Всё же он был в достаточной мере похож на портрет, бегло набросанный Анной. К тому же, молодой человек был явно «из приличных». Господа во фраках редко всё же оказывались на столах в подобных заведениях. Внезапно Анна Викторовна замерла, уставившись невидящим взглядом куда-то поверх мёртвого тела. Штольман поспешно обнял её сзади, прикрывая ладонями живот. Он понятия не имел, защищают ли его руки от призрачного удара, но не собирался подвергать эту мысль сомнению, в данный момент особенно. Не хватало, чтобы духи беспрепятственно колотили его жену, что они и так делали с отвратительным постоянством. Теперь же речь шла ещё и о его сыне. Анна вздрогнула всем телом, выходя из своего транса, и начала бессильно оседать. Яков Платонович подхватил её на руки и почти бегом кинулся к выходу, торопясь унести жену из этого ужаса и смрада. Что бы ни увидела Анна Викторовна, сейчас она была почти без сознания. Глупец, как он мог ей это позволить! Экипаж стоял по-прежнему у края тротуара. Штольман предусмотрительно не стал отпускать возницу, ожидая, что он ещё понадобится. Но Анна не дала усадить себя в экипаж. С неожиданной силой она вырвалась из объятий мужа, шарахнулась в сторону, и её стошнило. Яков снова успел подхватить её, не давая упасть на колени. - О, боже! – только и сумела произнести она, утирая рот платком. - Никогда больше… - просипел он, сам борясь с подкатывающей тошнотой. – Слышите, Анна Викторовна? Анна только послушно покивала, стискивая его ладонь повлажневшими пальцами. - Я отвратительна, да? – спросила она, с трудом переводя дух и виновато глядя на мужа. - Нет, вы просто ужасающе глупы! – яростно ответил он. – Я же говорил, я предупреждал! И я тоже хорош! Нет, я ещё глупее вас! Давно он так не злился. Анна смотрела на него виновато и спорить не пыталась. Это остудило его куда вернее ведра воды на голову. Что толку теперь кричать? На себя кричать надо, если уж на то пошло. Потому что это он сам допустил означенную глупость. Однако глупостью будет после всего пережитого сейчас просто сесть и уехать. - Как вы, Анна Викторовна? – осторожно спросил Штольман. - Хорошо, - тихо сказала она. Она бы так сказала, даже будучи при смерти, чтобы только он больше не сердился. Впрочем, сейчас она, кажется, и вправду уже пришла в себя. И уже тянется к своему блокноту. Ладно, тоже дело. Не зря же они сюда ехали. - Потерпите ещё немного, я сейчас, - торопливо сказал Яков и вернулся в мертвецкую. Анна проводила его тревожным взглядом, но вопросов не задавала. Служитель сообщил любопытствующему русскому господину, что тело доставили нынче с утра. Найдено оно было на берегу Сены у собора Нотр-Дам. Документов при мертвеце не было. Это всё, что он может рассказать любезному месье за один су. Яков Платонович прищурился. Он очень хорошо видел, когда ему врут. Служитель врал. Не крупно, по мелочи, но всё же. - А за два су? – поинтересовался сыщик. - За два су я могу сказать, что у покойника кое-что было при себе, - хитро улыбнулся служитель, щеря редкие гнилые зубы. Штольман поморщился. Очень захотелось взять этого выжигу за шиворот и все эти зубы ему пересчитать. Пришлось напомнить себе, что он больше не полицейский и, строго говоря, этот плут не обязан ему выкладывать всё по первому требованию. Черт, к этому довольно трудно привыкать! - А за три су? - А за три я могу отдать месье то, что было у покойника в кармане, - с этими словами выжига протянул раскрытую ладонь. Шумно вздохнув, Яков положил в эту ладонь три су. Не то чтобы сумма большая, но как-то обидно идти на поводу у вымогателя. Получив свои деньги, служитель вынес и подал сыщику какой-то обрывок, оказавшийся билетом в оперу. И снова опера? Похоже, посещения этой достопримечательности в ближайшее время им не избежать. Что будет невыразимо приятнее визита в мертвецкую, разумеется! Впрочем, пока у него дела в мертвецкой. Яков Платонович откинул простыню и склонился над покойником. Чёрт, здесь же темно, как в погребе. - Фонарь принесите! – приказал он служителю. Видимо, полученная мзда в три су вымогателя полностью удовлетворила, так что он доставил требуемое, не споря. Штольман внимательно осмотрел тело, присвечивая себе фонарём. Беглый осмотр показал, что следы борьбы на теле отсутствовали. Костюм в порядке, пуговицы на месте, под ногтями чисто. Входное отверстие от пули под подбородком. Следы пороховой гари на воротнике и на правой руке покойного. Похоже, и впрямь, стрелял в себя сам. Впрочем, не доверять видениям Анны Яков давно уже отвык. Пока все, что он нашёл, её рассказ только подтверждало. Немного от вас толку будет в вашем сыскном агентстве, господин Штольман! Госпожа Штольман прекрасно справляется и без вас. Судя по тому, как разрушен свод черепа надо лбом, пулю у служителей спрашивать бесполезно. Выстрел навылет. Калибр довольно крупный. Из чего он стрелял? Опять у Анны придётся спрашивать. Если он не найдёт оружие на месте, что сомнительно. В задумчивости Яков Платонович вышел наружу и только там ощутил, что всё это время, оказывается, усиленно задерживал дыхание. В мертвецкой он этого даже не замечал, поглощённый делом. Снова проснулся в нём «фараон», которого не убили два года бездействия. И этот «фараон», будь он неладен, сейчас рвётся на место преступления. А как же Анна? Анна задумчиво сидела в фиакре, держа на коленях закрытый блокнот. - Есть что-нибудь, Анна Викторовна? – Штольман кивнул на блокнот. Она устало покачала головой: - Всё очень не отчётливо. Какие-то документы возле сейфа. Мы не знаем, где этот сейф, так что ничего это нам не даст. Я пыталась прочесть то, что вижу в документах, но вы очень быстро меня оттуда уволокли. Яков дёрнул головой, всем своим видом давая понять, что обсуждать это вовсе не намерен. Анна, впрочем, не спорила. - Может, на месте преступления я увижу больше? Некоторое время они молча сверлили друг друга взглядами. - Вы ведь всё равно туда собирались, Яков Платонович, - сказала Анна. Яков только вздохнул. Похоже, что за время их знакомства Анна изучила его куда лучше, чем он надеялся. Или у него всё на лбу написано. - Я с вами, - заявила она тихо и очень уверенно. А он вдруг вспомнил, что в те считанные разы, когда он не упрямился и принимал её помощь, работалось им вместе удивительно хорошо и ладно. - Аня, ты устала, - осторожно напомнил он ей. - Скоро смеркнется, - напомнила она ему. И она была в очередной раз права. Есть вещи, которые подождать не могут. По счастью, ехать было не слишком далеко. Громада прославленного собора, сложенная из светлого песчаника, в перламутровом свете вечереющего неба, как ни странно, была вовсе лишена того рокового налёта, который придал ему сумрачный романтический гений Виктора Гюго. В соборе шла вечерняя служба. Словно в ответ его мыслям, Анна вздохнула: - Странно, роман тяжёлый, а место светлое, намоленное. А ведь они никогда не беседовали о книгах. Просто случая не было. Почему? Кажется, им есть, что обсудить, и некоторые вещи они даже видят одинаково. Это маленькое открытие неожиданно согрело ему душу. Место происшествия отыскалось довольно быстро, стоило только спуститься к реке и пройти по набережной пару десятков шагов. Лужа крови, которую никто не позаботился смыть, темнела на каменной мостовой и уже начала застывать по краям. Штольман немедленно занялся осмотром, пользуясь последними минутами дневного света. Анна за его спиной, кажется, снова пыталась беседовать с духом. - И всё же явное самоубийство, - констатировал Яков Платонович. – Тело никто не трогал и не передвигал с того момента, как он выстрелил себе в подбородок. Один вопрос: где оружие? Из чего он стрелял? - Пистолет, - машинально отозвалась Анна, выныривая из своего транса. – Такой дуэльный. Штольман кивнул. Характер повреждений вполне мог соответствовать пуле из «лепажа». Вот только где орудие? В воду упало? Далековато от воды. Впрочем, ларчик мог открываться просто. Чуть в стороне обнаружился частичный кровавый отпечаток башмака. Подошва была явно грубая и стоптанная. Должно быть, какой-то клошар порылся в карманах у покойника, а заодно и пистолет прихватил. Человек этот наступил в кровавую лужу через несколько часов после того, как кровь пролилась, вероятно, уже под утро. Милц бы сказал точнее. Но придётся обходиться без Милца. Не привыкли, Яков Платонович? Привыкайте! Как сказал тот англичанин: «Теперь вам обо всём придётся заботиться самому!» - Анна Викторовна, что у вас? - У меня ничего, - устало вздохнула она. – Дух в отчаянии, он расстроен. Снова показывал оперу и какую-то актрису на сцене. Неужели самоубийство от несчастной любви? Яков Платонович недовольно повёл головой. Не любил он версии про самоубийства от несчастной любви. В эту стройную картину никак не желал укладываться вид бумаг возле сейфа. А он не привык отбрасывать детали. Даже если эти детали были подсказаны духами. - Анна Викторовна, вы не могли бы попросить духов высказываться яснее? Не дело это полиции – шарады разгадывать. В кои веки жена не обиделась на его шутку. - Вы недовольны? Добро пожаловать в мой мир, Яков Платоныч! * * * Поход в оперу запланировали на следующий вечер. После всех подвигов Анна была страшно утомлена, но пребывала в неожиданно хорошем расположении, вовсе забыв о своих капризах. У Штольмана вдруг сердце зашлось от нежности, тревоги и гордости за неё. Самая удивительная, самая самоотверженная, самая потрясающая женщина ему досталась. Неутомимый искатель истины и очаровательный защитник справедливости. Как хорошо, что теперь она видит в нём не противника, которого надо одолеть и убедить, а защитника, соратника, друга. Они сидели на диване в гостиной, сумерничая в согласном молчании. Митенька, растревоженный бесконечной беготнёй этого дня, нервно возился, не желая успокаиваться. Яков погладил ладонью выпуклый живот: - Тихо, сынок! Пожалей маму, маме надо отдохнуть. Мама у нас по мертвецким бегала, с духами толковала. А это непросто, знаешь ли, особенно с молодым человеком внутри. Анна улыбнулась с каким-то непередаваемо блаженным выражением. Ей страшно нравилось, когда он вот так беседовал с её животом. - Яков, не поверишь, он тебя слушается! Кажется, ей ужасно хотелось, чтобы это так и было, чтобы комочек плоти в ней обладал уже сознанием и волей, знал своих родителей, понимал их слова, обращённые к нему. Это была невинная и приятная игра, и Яков был готов с удовольствием в неё играть. - Ещё бы ему не слушаться! Знает, шельмец, что отец шутки шутить не будет. На лице у Анны появилось счастливое и ироническое выражение, как бывало всякий раз, когда ей удавалось поймать Штольмана на непоследовательности. - Ох, страшно представить, что же вы сделаете, Яков Платоныч! Лишите прогулки? Или оставите без сладкого? - Ну, не так радикально. Просто у нас будет с ним мужской разговор. Который дамам слушать не следует. - Снова хотите отстранить меня от процесса? Яков Платоныч, вы неисправимы! И что вы ему скажете? - Скажу, что если он не угомонится, то завтра детективное агентство «Штольман, Штольман и сын» сократится до одного Штольмана, а все остальные будут сидеть дома. И никаких им расследований! - Ну, нет! Дмитрий, ты слышал, что отец сказал? Яша, он успокаивается, правда! Яков улыбнулся, подозревая, что улыбка вышла самая блаженная и бессмысленная, поцеловал тёплый живот под шелковой тканью халата, и понял, что ни с того, ни с сего ощущает себя спокойным и счастливым – впервые за долгое время.