Мятежник

* « I’d rather taste a rebel’s glory than drink blood from your cup» MISCHIEF BREW «Boycott Me!» Каким образом повстанцам удалось перепрограммировать установленную в башне систему слежения, чтобы она не передала сигнал тревоги сразу же после их появления — неизвестно. Аномалию техническая служба обнаружили лишь на следующий день. Вот только эта новая система имела сюрприз — дополнительный, надежно защищенный модуль. Он-то сохранил голозапись пребывания вчерашних «гостей», избежавших ареста. Хоть что-то… Да, пусть поймать в этот раз их не удалось, но беседу прослушать стоит, и Траун потребовал голозапись, стоило подчиненным доложить о произошедшим инциденте. Он желал лично и незамедлительно проанализировать полученный материал. Удобно расположившись в кресле, в полумраке своего офиса, Траун активирует голопроектор. И сразу глаза его сужаются, а уголки губ искажает гримаса недовольства. Конечно же, кто бы сомневался… Перед ним — бывший агента ИББа Александр Каллус, за его поимку которого он сам назначил щедрую награду      , сразу после его побега с Атоллона с остатками повстанческого флота. Хватило же наглости у Каллуса спрятаться в этой башне, где его уже ловили раньше! И где Траун самолично приподнес ему урок за предательство. Другой бы это место за сотню парсеков потом обходил. Но нет, он все равно туда вернулся. Да еще и в компании ласата — представителя расы, которую сам когда-то истово преследовал и истреблял. Повстанцы известны своими широкими взглядами, и можно допустить, что Гаразеб Оррелиос, сражаясь на одной стороне, вынужден терпеть присутствие Каллуса рядом. Но терпеть — это одно. А тут, на голозаписи, обнаруживается странное явление: эти двое мило беседуют, Гаразеб отпускает какие-то шуточки, Каллус беззлобно огрызается в ответ. И при этом — полная гармония, идиллия двух борцов за правое дело. В способностях Каллуса манипулировать другими Траун никогда не сомневался, но расположить к себе ласата? Тот же должен просто его ненавидеть за учиненный когда-то на родной планете геноцид. Однако ни ненавистью, ни даже неприязнью тут и не пахнет. Любопытно… В ходе дружеской беседы не упоминается ничего важного. Одно лишь ясно: Альянс только-только начинает оправляться от нанесенных ему потерь и снова собирает силы для дальнейшего противостояния. Но дело продвигается медленно и с трудом. Оба повстанца мало разговаривают, порядком устали и мечтают поскорее покинуть Лотал. Каллус связывается с кем-то, затем сообщает Гаразебу, что ждать, пока их отсюда заберут, придется около стандартного часа. — Ну что ж, будем ждать — со скучающим видом констатирует тот и устраивается рядом с своим товарищем, возле выключенного передатчика. Несколько уцелевших в башне аварийных ламп освящают их обоих. Каллус молчит — он заметно напряжен и смотрит в сторону, будто ожидая появления чего-то неприятного. В любой момент и откуда угодно. — Эй, ты в порядке? — Да. Просто не хочу долго здесь оставаться… Тут Траун ставит голозапись на паузу, увеличивает изображение и внимательно всматривается в осунувшееся лицо Каллуса, напоминающего сейчас своей одеждой и прической вольного контрабандиста или даже охотника за головами. На нем нет больше следов синяков и ссадин, полученных в их последней стычке, но зато ясно читается усталость и тревога. Очевидно, что вот уже несколько ночей Каллус толком не спал, измотан и жаждет поскорее покинуть место, ставшее началом конца их бывшей базы. Конца, которому он сам, того не желая, поспособствовал, послав предупредительный сигнал. Губы Трауна трогает чуть заметная, жестокая усмешка удовлетворения: приятно, осознавать, что Каллус не забыл их последнюю встречу. И что теперь от каждого шороха вздрагивает и наверняка кошмарами он его обеспечил. Раз уж не удалось довести дело до конца с этим предателем и подвергнуть после Атоллона стандартной процедуре допроса. А после — показательно казнить. Когда Траун вернулся на Химеру и выяснилось, что плюс к сбежавшей команде Призрака, Прайс упустила еще и Каллуса, он невольно испытал, вместе с досадой, и долю восхищения — как же ловко тот выбрал подходящий момент, чтобы улизнуть. Сам Траун перед высадкой уже не сомневался в победе и был уверен, что бежать Каллусу просто некуда. А зря… Сумасшедшая удача вкупе с отчаяньем человека, которому больше нечего терять, сделали свое дело. И Каллус-таки спасся от заслуженной кары. На этот раз. Он снова активирует голозапись и видит, как Гаразеб кладет огромную четырехпалую руку на плечо своего товарища. — Да хватит винить себя! Траун бы все равно нас нашел — рано или поздно. И про атаку Лотала знал от своих шпионов… — Я потерял бдительность и его недооценил! — резко обрывает его Каллус — Это всем дорого обошлось. А он заставил меня стоять и смотреть, как разделывается с вами. Видел бы ты его лицо — он прямо упивался этим! Гаразеб, вздохнув, озабоченно чешет затылок. А потом, ухмыльнувшись, говорит: — Да брось ты! Ты лучше представь себе как ему сообщили о твоём побеге. Каллус снова сжимает руки в кулаки, лицо его искажает болезненная гримаса. — Иногда оставить в живых врага — еще вернее его победить… — А разве он тебя победил? Тут Каллус резко поднимается, отходит в сторону. И говорит, не оборачиваясь, Гаразебу, который продолжает следить за ним обеспокоенным взглядом больших, желтовато-зеленых глаз: — Когда я здесь, на этом самом месте… Не знаю что тебе ответить. Даже Вейдер — его действия можно было предсказать. Но Траун… Он ловко плел эту свою паутину, изучал вас, меня, спокойно и обстоятельно, так блестяще просчитывал все шаги наперед… Таких опасных противников у вас еще не было. — Ты хочешь сказать — у нас, — спокойно поправляет его ласат, подходит к Каллусу и вплотную и, обнимая его за плечи, привлекает к себе. Траун непроизвольно подается вперед, пристально всматривается в происходящее на экране — так вот в чём дело… Они не просто друзья. Что ж, тем лучше, еще одна слабость, которую можно использовать при случае. Ум его просчитывает возможные комбинации, пока там, на голозаписи, Гаразеб поворачивает к себе Каллуса и прижимается своим большим округлым лбом к его лбу. Оба они замирают на несколько мгновений, будто предаваясь некоему ритуалу. Каллус все еще напряжен, но он обнимает Гаразеба за его широкие плечи, и на лице его, впервые за все время появляется тень улыбки. — Ты неисправим. Ну, не здесь же, не в этом месте… — А почему — нет? Место как место! Кстати, где говоришь, он тебя привязал? После недолго замешательства Каллус указывает на груду ящиков в углу: — Там! — Отлично. Идем! — и Гаразеб решительно тянет его за собой. Тот, лишь комично закатив глаза, следует за ним. Без дальнейших возражений. Траун, хоть и захваченный происходящим,чувствует легкую досаду. И она все больше и больше разрастается: да, не так уж он и глуп, этот представитель почти вымершей расы, не так уж и наивен… Если тягостные воспоминания нельзя прогнать, то их можно заполнить другими, более… приятными. Торопливо избавившись от своей одежды, Каллус небрежно отталкивает ее в сторону, и приближается к Гаразебу. Он уже возбужден и в полной готовности, судя по эрекции, как и его экзотический любовник, чей большой, темно-пурпурный орган так же напряжен и блестит. Когда они целуются огромные, когтистые руки ласата поглаживают гладкое, мускулистое человеческое тело, которое фоне другого — мощного, покрытого короткой фиолетовой шерстью с полосами кажется странно- беззащитным, почти хрупким. Помимо своей воли, Траун любуется сценой, находя в ней своеобразную, завораживающую красоту. Человек и ласат — кто бы мог подумать? Потом внимание Трауна приковывает то, как Каллус смотрит на своего любовника — с неожиданной, ошеломляющей нежностью. Он соскальзывает вниз, опускается на колени… На мгновение дыхание Трауна перехватывает — уже не от самой сцены и контраста этих совершенно разных тел, нет. И не от восхитительной возможности увидеть нечто запретное — совокупляющегося человека и экзота. То, что заставляет замереть, а сердце его забиться чаще обычного — так эта демонстрация Каллусом безусловного и абсолютного доверия. Балансирующего на грани умиротворения. Перед этим дикарем, с огромными когтистыми руками, скорее напоминающие звериные лапы… Ведь достаточно одного лишь небрежного движения — и тот бы мог шею ему свернуть. Вот только подобная угроза совсем Каллуса не пугает. И не похоже, чтобы он чувствует себя униженным. Отдаться и покориться сейчас — его собственный выбор и он просто упивается свободой делать то, что ему хочется. Руки его жадно сжимают и ласкают большой пурпурный член, с обильно выступившей смазкой, потом он проводит по нему языком, сперва вылизывая, затем заглатывая. Иногда он прерывается, чтобы набрать воздуха, и, прижившись щекой к широкому бедру Гаразеба, погружает в себя пальцы… Для Гаразеба происходящее — и удовольствие, и сладкая пытка. Паузы между ласками становятся все короче и короче. И, наконец, не в силах больше ждать, он подхватывает Каллуса за ягодицы, тянет к себе, трет свой большой истекающий смазкой член о его член. Поднимает мощными руками и насаживает на себя. Видно, что он так же возбужден как и Каллус, однако делает все, чтобы доставить своему любовнику максимум удовольствия, не причиняя боли. Наконец, бедра того обвиваются вокруг поясницы Гаразеба, руки плотно обхватывают могучие плечи. И они начинают двигаться… Траун замирает, сердце его бьется все сильнее — картина завораживает восхитительной, животной чувственностью. Она несла бы в себе оттенок пошлости, не будь эти двое так самозабвенно поглощены процессом. И в этом самозабвении — полное отсутствие какой-либо неловкости, страха или стыда. Каллуса первого накрывает волна оргазма — все тело его сотрясается от сладких судорог, он глухо стонет, вцепившись в спину своего любовника. Гаразеб с глухим рыком присоединяется к нему почти сразу — тоже вздрагивая всем телом и крепко сжимая в объятиях. Затем он осторожно опускает Каллуса вниз и кончиком когтистого пальца отводит прилипшие пряди волос со лба. Спрашивает, пытливо глядя ему в глаза: — Ты в порядке? А бывший имперский агент, которого только что поимел представитель враждебной расы, лишь кивает и довольно улыбается в ответ. — Вот и хорошо. Кстати, а вот на Химере мы этого пока не делали. Хочешь попробовать в следующий раз? Услышав его слова, Траун не знает: разозлила ли его подобная наглость или скорее…позабавила. И, пожалуй, вызвало мимолетный интерес: а как бы подобная сцена выглядела, наблюдай он ее в реальности? В живую и без малейших искажений голозаписи? Траун прогоняет эту странную идею, снова концентрируя внимание на происходящим перед ним. Каллус смеется — и смех этот искренний, ничего не имеющий с тем сдавленным хохотом, которым он его провожал перед высадкой на Атоллон. Теперь в этом смехе не слышно ни злорадства, ни желания что-то доказать. А лишь — облегчение. — Отлично, я — за, — с готовностью соглашается он с Гаразебом, хлопнув его по плечу и не переставая при этом улыбаться. Но вызов во взгляде Каллуса — прежний, уже знакомый Трауну с их последней встречи. Даже когда он был побежден, когда Траун сообщил ему, что знает о местонахождении повстанческой база, а после заставил смотреть как ее уничтожает — этот взгляд по-прежнему горел вызовом. А ведь Каллус был один и рассчитывать ему было не на что… Ранее Траун досконально изучил досье агента: личных причин идти против Империи у него не было. Уроженец Корусканта. Вся семья, все родственники преданы новому режиму. Положительные рекомендации главы ИББа, полковника Юларена. Годы верной и преданной службы. Награды, отличия. Карьера, идущая в гору. Блестящее будущее. Именно поэтому заподозрить Каллуса в предательстве и в пособничестве повстанцам сначала казалось абсурдом. Тогда, в этой самой башне, Траун задал столь интриговавший его вопрос: почему? Ради чего нужно было все бросать и пускать по ветру? А Каллус, ухмыляясь и одновременно сплевывая кровь на пол от только что полученных ударов, лишь процедил сквозь зубы: — Ты же такой умный. Вот и догадайся… Был ли Гаразеб тому причиной? Или как-то этому поспособствовал? Что ж, вполне возможно. Но не достаточно, чтобы понять столь резкую смену убеждений, совсем недостаточно… Или искра неповиновения всегда тлела в этом человеке, глубоко спала внутри? И в один прекрасный день возгорелась и начисто смела весь крепко воздвигнутый, но фальшивый фасад верности Империи — будто мишуру и ненужный хлам? Это было непредсказуемо, не укладывалось в логические рамки и вызывало смутное раздражение. Как и любая неизвестная переменная, способная повлиять на ожидаемый ход событий. Переменная, которую Траун не уловил до конца, но хотел бы понять. Голозапись давно оборвалась и, откинувшись в кресло, он снова погружен в раздумья. Откуда-то вдруг непрошенная мысль: а что бы он почувствовал, если бы руки Каллуса притрагивались тогда не к Гаразебу, а к нему самому? И, главное, если бы тот охотно и по собственному почину, опустился бы на колени перед ним, а не перед этим грубым, звероподобным созданием? И предложил всего себя -душой и телом? Перспектива подобной возможности так притягательной, так приятно щекочет внутри… Но Трауна тут же охватывает сожаление от отрезвляющего осознания: этого никогда не случится. Да, можно физически укротить этого человека, сломать его, убив и уничтожив все, что ему дорого. Но такой вот добровольной, безусловной покорности, как только что довелось наблюдать, он от Каллуса не добьется никогда. Покорности, которая сама по себе обернулась вызовом всему, против чего он поднял свой мятеж. * "Я лучше познаю славу изгоя, чем стану пить кровь из твоего кубка". MISCHIEF BREW «Boycott Me!»