Антон, 19:42 Да, я уже на полпути. Тебе купить чего-нибудь?
Арс, 19:43 А ты разве заедешь в магазин? Я бы сказал, что мне, кроме тебя, на свете больше ничего не нужно — Но я очень хочу молока и вафель, что ты покупал на той неделе — ))Антон, 19:48 Ах ты сука, Попов — Ахах, скоро буду, жди)
Арс, 19:48 Зато твоя сука :) Жду с нетерпением Арс, 20:12 Хей, ты застрял там? Шастун-Шастун, ничего тебе доверить нельзя )) Арс, 20:21 Антон? /1 непринятый вызов/ Арс, 20:22 Шастун, твою мать. — Сука, ответь. /4 непринятых вызова/Антон, 20:24 Тебя одного ни на минуту оставлять, мать, нельзя! Я телефон в машине забыл, купил я твои любимые мягкие вафли)
Арс, 20:24 СУКА, ТЫ ЗНАЕШЬ КТО, БЛЯТЬ?Антон, 20:24 Твой муж, вроде)
Арс, 20:27 Идиот.***
Улыбка все это время не сходила с лица. Его ждут дома. Кинув пакет на соседнее переднее сидение, а телефон на панель, парень завел мотор. Приятный рев двигателя доставлял настоящее наслаждение слуху. Выехав с парковочного места, он посмотрел в боковые зеркала. В салоне машины было темно, освещением служил лишь свет фонарей и уличных витрин. Странно, что в такой час на дороге было пусто. Хотя, ему же лучше, верно? Быстрее доберется до дома – быстрее окунется в родную атмосферу уюта и тепла. Шаст только шире улыбнулся своим мыслям. Из этих мечтаний его выдернул загоревшийся экран телефона. Он взял одной рукой свою новую семерку и, поглядывая на дорогу, открыл диалоги, где высветилось последнее сообщение брюнета. "Мы оба идиоты, Арсений... Два любящих друг друга идиота. " Жаль, что думать об этом было уже немного поздно... Периферическим зрением русоволосый парень замечает яркий дальний свет ксеноновых фар, который буквально на секунду ослепляет его. Не успевая понять ровным счетом ничего, Антон видит силуэт внедорожника, что на сумасшедшей скорости несется уже на красный свет, видимо, надеясь проскочить домигивающий желтый. Визг тормозов. Удар. Темнота. "Арс.."***
Предвкушение. Это приятное чувство близящегося момента. Ожидание. Томительное и такое сладкое. Все это знакомо каждому человеку, но знаете ли вы то чувство собственной бесполезности, когда ты не способен ни на что: позвонить, выбежать на улицу, найти, защитить, спасти, оберегать всю последующую жизнь. Неизвестность. Пугающее и такое холодное, пробирающее до мозга костей ощущение. "Аппарат абонента выключен или нахо..." 21:20. Почти час. 21:32. Я убью тебя, Шастун. 21:48. Где, черт дери, тебя, сволочь, носит? 22:01. Первые таблетки успокоительного. 22:11. Первая затяжка сигареты. "Я точно убью его". Шутки – шутками, но Арс до безумия волновался. Нет, не так. Он пиздец как волновался. Брюнета переполнял эмоциональный микс, в составе которого умещались волнение, буря смятения, глубокое чувство любви, щепотка отчаяния и все это дополнял дивный вкус собственной беспомощности. Он не понимал, что ему делать. Он не знал, как ему действовать. Наверное, в их квартире уже не осталось места, которое не исходили бы нервные шаги Попова. Он не замечал, как от долгого скитания из одного угла в другой у него уже нещадно болели ноги. Но какая тут речь о ломоте в мышцах, когда твоего мужа почти ДВА ЧАСА нет дома. Это не нормально. Так продолжаться не может. Мужчина упал на стоящий у стола стул и, поставив согнутые руки на колени, спрятал в ладонях лицо. Глубоко выдохнув, будто надеясь, что так из него уйдет вся тяжесть, Арсений попытался перекрыть доступ своим мыслям, которые навязчиво жужжали в голове. Эти размышления били его в самые глубины сердца, рождали все более ужасные и страшные домыслы, усугубляя ситуацию. Брюнет всегда верил, что мысли материальны, поэтому и искал выход: нужно абстрагироваться. Но как? Как можно думать о другом, когда никто из его друзей не в курсе, где Шаст находится в данный момент, ведь разошлась его компания больше, чем пару часов назад. Он сойдет с ума. Телефонная трель звонка. Сквозь гул и шум в ушах Арсений не сразу понимает, в чем дело, но как только в его голове вопит осознание, мол, эй, не желаешь подойти к трубке – мужчина вздрагивает и резко преодолевает незначительное расстояние. Антон. АНТОН. – Здравствуйте, извините, что звоним так поздно, но Вы – Арсений Попов? Не Антон... Женский голос пытается донести до него какие-то непонятные и неправильные слова. Зачем? – Вы были в быстром наборе и экстренных вызовах. Кем вам приходится Шастун Антон Андреевич? – Что?... – единственное, на что Арса хватило - это хриплый выдох. Ноги подкашивались, в руках мигом потяжелело. "Нет. Это же розыгрыш, мы всю жизнь занимаемся юмором и можем его различать. Хватит отнимать мое время, вот-вот он должен вернуться". – Нам очень жа... – а продолжения Арсений просто уже не слышал, он не хотел его слышать, не хотел знать то, что скажет врач – попросту не желал верить в это. В ушах стоял гул. Затуманенный взор сверлил противоположную стену. Не верит. Не сможет. Никогда не поверит. "Это все шутки Макара. Это у него же специфический юморок, ха-ха, нужно будет отдать ему должное, я почти поверил". Разве это может быть правдой? Его Антон? Да, нет. Женщина, хватит, посмейся с этого не смешного прикола одна, а он просто продолжит ждать своего любимого, хорошо? Его тут ждут. Ждет теплый чай, приятная атмосфера уюта с родным человеком, который снова включит любимый фильм ради него, накинет сверху на обоих одеяло, переплетет ноги вместе и будет комментировать каждое слово и необдуманное, по его мнению, действие героя. – ...ина перевернулась и сейчас он в тяжелейшем состоянии. Шанс есть, конечно, но, простите, он слишком мал. А вот и переломный момент. И все внутри сковывает от холода, немеет, перестает функционировать. Что? Как? Этого не может быть, это же шутка, так ведь? Весь мир ломается: как внутри Арсения, так и вокруг него, а в глазах темнеет. Меркнет свет и занавес опущен...***
Больница – отвратительное место, где рождается и одновременно погибает надежда. Больница – место, где очень светло, но холодно, где появляются новые и уходят не сумевшие победить души. Больница – его персональный ад. Арсений сидит возле операционной, его взгляд, устремленный в никуда, не выражает ничего, кроме безжизненного отчаяния, глухой надежды и глубокого чувства вины. Он морально добивает себя самобичеванием, мыслями, что во всем виноват никто иной, как он сам. Его гложут сомнения, уничтожает мысль о том, что врачи нагло лгут ему. Его убивает неизвестность и безграничное чувство любви... Попов не воспринимает, не видит ничего, что происходит сейчас, будто бы вокруг него образовался плотный, непроницаемый пузырь. Да и какая, к черту, разница, что мимо проходят люди, кидающие встревоженные взгляды, что рядом носятся дети, которые уже идут на поправку. Какая разница, что творится здесь, в этом помещении, в этой больнице, городе, мире, когда в операционной, возле которой сидел мужчина, борется за жизнь любовь всей его жизни. Арс не сможет без Антона, просто сойдет с ума. Он уже сошел с ума. Сквозь пелену, что окутывала его еще здравый рассудок, если это можно так назвать, Арсений слышал крики врачей. Нет, не крики, спокойные, взвешенные и серьезные приказы. Что происходит? Почему так много шума? Почему хирург просит что-то вколоть пациенту? "Что-то"?... Адреналин. Какой-то раствор. Разряд? Потеря пульса? Нет. Нет-нет-нет... Руки Попова задрожали, его самого будто бы прошило током. Сердце бешено отбило свое и, вдруг, остановилось. Писк кардио-аппарата. А после уши будто бы заложило. Он рухнул под воду, в глубокую бездну. Ужасная картина стоит перед глазами, и создается ощущение, что она словно клеймо будет в его голове навсегда. Он провалился. Еще глубже, чем был. Арсений видит свое бренное тело. Оно ему не нужно, если рядом не будет Его. Господи... До него пытались достучаться люди, врачи говорили мужчине что-то, но это не возымело абсолютно никакого эффекта. Они говорили слова соболезнования и медленно расходились. Какой от них прок? Пустое сочувствие не вернет его единственную семью. Окружающий мир начал терять свои краски, и постепенно все стало делиться только на черное и белое. Арсений видел лишь темноту и бледность Его кожи. Ледяные и изящные руки... Синие и мертвые губы, что еще сегодня утром он так рьяно и пылко целовал. Арсений молча смотрел на противоположную стену. И больше уже ничего не исправить. Он медленно прикрыл глаза и даже не почувствовал, как по щекам скатились одинокие слезинки. Не почувствовал. Вряд ли он вообще когда-либо еще сможет что-то чувствовать. Эта авария унесла не одну жизнь, а две. И в одно мгновение остановилось два сердца, бившиеся ранее в одном ритме.