У Чимина все, что угодно

      У Чимина все, что угодно, только не страх. Вернее, страх поначалу, конечно, был. Причем не сразу, а когда он все чаще и чаще начал читать в интернете, что как ему, должно быть, страшно. И страх начал накатывать. Мысли пробираться к воображению стали такие, что Чимин даже и не думал, что у него такие могут быть.       А потом как-то все… притупилось, что ли?       Он сначала дни считал, сколько еще осталось до того часа Икс, а вдруг и правда? … и все такое…       А потом Тэхён (вот же чудик, а!) Чимина к Чонгуку приревновал. Главное, страсти почище мексиканских разыгрались. Благо, Мексика тут недалеко.       Подкараулил у входа в номер, следом зашел без приглашения. Впрочем, это как раз не показатель — Тэхён так по жизни себя ведет, он по-другому не умеет.       Если он вдруг к кому-нибудь в дверь постучится и спросит разрешения войти, менеджер тут же за градусником побежит температуру Тэтэ мерить. Ибо явно что-то очень с ним не то… Но в этот раз выражение лица у Тэ насторожило. Злющий такой, как черт. Глаза красные. Губы поджаты. Волосы всклокочены на голове. И все равно такой красивый при этом, что хоть картины с него пиши. Чимин бы даже залюбовался, если бы тэхёнов кулак в опасной близости от чиминого носа в стенку не впечатался. — Еще раз Гука за плечи обнимешь — я тебя убью! — рявкнул Тэхён.       Огогошеньки! Вот это поворот! Да тут у нас ревность!       Чимин сначала улыбался, потом видит, что Тэхён явно не в себе. Начал подозревать, что малой обкурился чего-то или какую-то таблетку проглотил не ту…. Мало ли, Америка, тут с этим как-то проще, могли фанбои подогнать. Хотя, вообще-то, Тэхён не из тех, кто поведется. Не то что сильно правильный, а просто у него дури своей в голове курсирует предостаточно в любую погоду. Из него самого можно препараты веселящие гнать. Прям из башки. И как никто не додумался еще такой аппарат придумать?       А Тэхён уже из себя выходит. Чимин его, как мог, успокоил, объяснял, что, мол, ничего такого… что, мол, исключительно к макнэ у него няшно-хёнские чувства… что, мол, уже сердце его, чиминье, занято и, кажется, навсегда. Но видит — бесполезно. Тэхёна кроет не по-детски.       И теперь Чимин ходит и за собой следит. Потому что Тэхён за ним тоже следит. И Чимин каждое свое движение анализирует с той точки зрения, как его может Тэхён расценить. А Чонгук — он же не в курсе! — как назло все время виснет на Чимине. Видите ли, у него забота о ближнем и перекавай. Чимин буквально прилипает к Юнги, потому что только от Юнги Тэ может реально опасаться огрести. Потому что Шуга, если что, бьет, не задумываясь, один раз и очень метко.       Сокджин еще больше расстраивает Чимина, когда Чим плетется на кухню, чтоб заесть переживания мандаринками, а там Джин бутерброды мастрячит. Ну как мастрячит: мастрячит-то Намджун, а Сокджин с умным видом тыкает палочками в рыбу и объясняет, как нужно правильно ее на галетах располагать. — Так, Пак Чимину бутербродов сегодня не давать! — заявляет он, как только видит появившегося в дверях Чимина. — Это еще почему? — не понимает Чим и тянется за крайним очень аппетитненьким бутербродом. — Менеджер сказал, что ты разжирел у нас так, что уже пора пуговицы на рубашках перешивать. И чтоб тебя на диету посадили, чтоб не позориться перед американскими зрителями.       У Чимина аж подбородок от обиды трястись начинает. Что за фигня вообще? Он, наоборот, похудел в последнее время. И весы же врать не будут. И тренер говорит, что Чима молодец и даже чересчур.       Чимин смотрит в поисках поддержки на Лидера, но Намджун занят бутербродами и только в такт словам Джина кивает головой.       Пиздец! — Возьми вот сельдерей, — услужливо пододвигает Джин поближе к Чимину тарелку с овощами. — Сельдерей, блять? — взвизгивает Чимин.       Старшие смотрят на него недоуменно, мол, а когда это в группе вопросы диеты обсуждались вообще? И когда это у нас тут при старших младшие материться начинали? И что это вообще за бунт на корабле?       Чимин в ответ смотрит также недоуменно: мол, а когда это в группе диета прописывалась посреди тура в чужой стране? Он собирается выдать что-то насчет стресса для организма и акклиматизацию, но Лидер протягивает ему завернутую в салатный лист куриную грудку и минералку. Мол, жуй, жиртрест. И не вякай.       Ну блииииииин. Чимин вообще в шоке. Злится, но все-таки в зеркало себя рассматривает внимательно. Да, пожалуй, к щекам претензии могут быть. Впрочем, к его щекам всегда претензии. Но все остальное, вроде бы, в полном поряде.       В довершение картины начинает серьезно заебывать Хосок. Он припирается в комнату к Чимину с какими-то чертежами и начинает серьезный разговор. И поскольку у него физиономия настолько серьезная, что уголки губ не просто опущены, а, кажется, сейчас на подбородке в кольцо замкнутся, то есть основания полагать, что разговор предстоит нудный, долгий и крайне напряженный.       Так и есть. — Тебя грозятся убить, — заявляет с порога Хосок. — Затем проходит к журнальному столику, раскладывает на нем чертежи, и оказывается, что это планы: план зрительного зала, план-сценарий концерта, схемы каждой хоряги по номерам…       Короче, чувак подготовился основательно. — Значит так: давай по каждому номеру. У нас есть место предполагаемого киллера… — Ты дебил? — устало интересуется Чимин. И добавляет: — … хён?       Хосок игнорирует и начинает противным скрипучим менторским голосом пояснять, где и как Чимину надо встать, чтобы оказаться недосягаемым для пули.       Эти наставления растягиваются часа на четыре, потому что снабжаются комментариями, лирическими отступлениями и наглядной демонстрацией того, как это должно в итоге выглядеть. Некоторые моменты Хосок требует заучить наизусть и тут же сдать зачет по этой теме. К концу четвертого часа Чимин готов взять пистолет и лично грохнуть не только этого долбанного хейтера, но и Хосока, лишь бы все это закончилось. Еще грохнуть Джина, потому что очень хочется жрать.       Поэтому, когда в его комнату вваливается Чонгук с бутылкой коньяка в одной руке, пачкой чипсов в другой руке и предложением напиться в хлам на языке, Чимин почему-то не отказывается. Чего бы и не нажраться, завтра ж ведь концерт… Самое время наклюкаться в драбадан. С бодуна же завсегда выступать прикольнее… Чем только думал Чимин? А ничем, его просто все заебало.       Куриная грудка в салате — так себе дренаж, надо сказать. Так что коньяк практически на голодный желудок, заедаемый чипсами, оказывается хуевым товарищем. Как и Чонгук. Который пьет до безобразия мало и совершенно не пьянеет. Впрочем, на эту пирамиду из мышц и наглости любая доза спиртного сработает максимум как дезинфекция. — А мне тут недавно Тэхён сцену ревности устроил из-за тебя, — заплетающимся языком откровенничает Чима, откинувшись на спинку кресла. — Он тебя дико ревнует. — Я знаю, — кивает Чонгук. — Зря он, ты ему объясни, — продолжает Чима, почти засыпая. — Не зря… — буркает Чонгук, наливая Чимину еще стопочку.       У Чимы весь сон как рукой снимает. — Что? — взвизгивает он, резко садясь в кресле. И он, кстати, зря это делает, потому что вестибулярный аппарат, он не готов к таким стрессам. Он настроился уже на пьяный пафосный сон, а тут такое. — Я сам ему сказал, что люблю тебя, — невозмутимо говорит Чонгук. — Давно. И безнадежно.       Чимин вскакивает, насколько грациозно может это сделать в зюзю пьяный человек, и начинает кружить (как ему кажется) по комнате, а на деле передвигается челночной трусцой от стенки к стенке, натыкаясь на углы и поверхности. — Боже! Чонгук!       И что теперь делать с этим макнэ? Главное, никогда ж виду не подавал. Никогда целоваться не лез. И вообще так влюбленно на Тэхёна смотрел, что в жизни бы такого про него не подумал. У пьяного Чимина сердце разрывается от жалости и сочувствия. Ему бы обнять макнэ, прижать, пожалеть, приласкать. Он даже поцеловать макнэ готов, лишь бы тот так не страдал.       И Чимин уже начинает поглядывать в гукову сторону, но тот, преисполненный, видимо, страданий на почве любви, поднимается и со словами «…пока все не зашло слишком далеко…» и «…кто я такой, чтобы мешать чужому счастью…» выходит из комнаты.       Чимин в шоке. Он садится в кресло (это ему кажется, а на деле валится в него кулем с рисом и почти даже промахивается мимо кресла), закрывает глаза и всерьез намеревается подумать над сложившейся нелегкой ситуацией. Правда, немного мешает шум в голове и вертолеты перед глазами, но в целом ситуация предельно ясна: макнэ жалко, но Шуга грохнет обоих, даже не задумается. И Вишню заодно, как свидетеля.       И будто в подтверждение своим мыслям Чимин слышит где-то очень близко знакомый хрипло-ленивый голос, что-то монотонно наговаривающий. Животу вдруг становится холодно и сразу же жарко от коротких влажных прикосновений. Чима глаза еле-еле разлепляет и видит знакомую макушку Шуги у самого своего паха.       Он собирается спросить у него, как он тут оказался, рассказать ему про любовь макнэ, спросить, что же теперь делать, но не успевает: горячий язык Шуги проходится по самому его возбуждению, трогая каждую венку и каждую складочку кожи.       Чиму выгибает в кресле, он руками голову Шуги обхватывает. И только не понимает: с чего это вдруг? Вроде бы договаривались в туре никакого секса и вообще, следить за собой по максимуму и провокаций не допускать. Но Шуга, видимо, решил иначе. Он Чимина на руки поднимает и несет на кровать, нацеловывая его щеки, губы, челку, ко лбу прилипшую. Он что-то шепчет, и Чима пытается сосредоточиться и услышать, потому что все, что говорит Шуга — очень ценно, буквально на вес золота. Но вертолеты эти в голове шумят, лопастями крутят. И так жарко, так невыносимо душно и сладко. Смутно к сознанию Чимина пробиваются ощущения: тонкие изящные пальцы Шуги у него внутри — настойчивые, ведут себя нагло, напористо, даже немного боли причиняют, но губы шугины эту боль заглушают, зацеловывают. А потом и сам Шуга внутри Чимина — хозяйничает так нагло, вызывающе, так сладко. Все, к чему прикасается Шуга, такой сладостью отдается. Даже если болью, то такой сладкой.       А Шуга двигается, двигается, двигается. И у Чимы сил больше нет — он так много оргазмов подряд в жизни своей никогда не испытывал. Он их даже не считает, лень. Только подставляется под ласки, под губы шугины подставляется и просит больше-больше-больше… еще-еще-еще.       Утром на Чимина смотреть страшно. Еще даже на спящего. А что будет, когда он проснется? Чонгук виновато возле его кровати ставит стакан воды и таблетку от похмелья. Джин с непроницаемым видом кладет диетический бутерброд и приносит чашку крепкого кофе. А потом сдергивает с Чимина одеяло, обнажая и без того обнаженного Шугу рядом с ним, и орет, что уже пора «Да вы охренели, концерт скоро, а они дрыхнут!» вставать.       Чима глазами хлопает, подскакивает, но сила притяжения сегодня гораздо сильнее обычного, поэтому тут же назад падает. Потом понимает, что встать все-таки придется, и чем быстрее, тем лучше, и чем быстрее он добежит до унитаза, тем меньше в комнате будет неприятных запахов.       Короче, первые полдня Чимин выглядит так, что на конкурсе «Мистер Зомби-2017» он бы не только взял Гран-при, но и приз зрительских симпатий. Причем все жюри еще с ним перефоткалось бы. Бантаны с ним не фоткаются, старшие вообще жестко троллят, а Лидер еще пытается выяснить, с кем он пил.       Понятно, Чимин макнэ не сдает. Слава богу, наказывать Чиму никто не собирается: Лидер говорит, его жизнь и так уже наказала, а ему еще и концерт с бодуна отпахивать.       Вишня в конце коридора Чиму ловит, к стенке припечатывает и долго смотрит в глаза. Потом на манер американских морских котиков двумя пальцами себе в глаза тыкает, мол, я за тобой слежу. Спецназовец хренов.       За углом Чиму ловит Хосок. Когда Чима в его руках вчерашние чертежи видит, он в ужасе скрывается за дверью туалета и сидит там до самого обеда.       Потом бантаны едут на саундчек.       С Шугой стыдно глазами встречаться. Потому что у Юнги в глазах крупными неоновыми буквами написано: «Ого! Чимище! Ну ты ни хрена себе творишь в постели!». Чима этого самого «ни хрена себе» совершенно не помнит, помнит только, что было очень хорошо и что он был снизу. И еще губы опухли и задница, если честно, побаливает. Но все равно прошивает сладкая истома, будто от воспоминаний не помню чего-не помню как, но было крышесносно.       Репетиция проходит с грехом пополам. Чима все на фиг забывает: даже хорягу Dope, которая вообще в памяти золотыми буквами выжжена навсегда, а руки-ноги ее отдельно от мозга могут сами станцевать, хоть ночью разбуди. Но не сегодня. Not today, как говорится.       И к моменту концерта Чима, уже более-менее отошедший от пережитого и все еще опасающийся есть хоть что-то кроме воды, не думает ни о чем другом, как лишь бы его на сцене не стошнило. И еще о Шуге думает, потому что воспоминания прошлой ночи начинают не просто проступать в памяти — долбить начинают как хорошая пулеметная очередь. Чима и краснеет, и бледнеет, и не сразу понимает, что концерт уже начался.       Только когда падает экран и подъемники начинают опускаться, он немного приходит в себя. Not today с грехом пополам вытягивает, потом Хосок отводит его в сторону и начинает втирать про ответственность и «какого хуя лажаешь?». А потом бантаны выстраиваются для приветствия. Чимин слышит голос Шуги, то, как он по-английски слова выговаривает, и это его так возбуждает, что чуть в узел не скручивает. Свои слова Чимин произносит как-то… не помнит, как именно. На автомате.       Потом он начинает замечать, что как-то все ему на сцене под ногами мешаются. Постоянно кто-то перед ним маячит. Постоянно кто-то ему закрывает путь. Постоянно кто-то мельтешит перед ним. Шуга зыркает на него злобно, и Чимину не по себе. Он еще никогда столько не лажал. Приближается его сольный номер, а он в полной растерянности. Надо собраться, взять себя в руки. Разозлиться на самого себя.       К моменту Lie Чимин приходит в себя окончательно. Он выхватывает за кулисами у стаффа стаканчик крепкого черного кофе, выпивает одним глотком и выходит на сцену. Кажется, у него каждый нерв в теле натянут как струна. Кажется, он отключает свой мозг полностью и дает возможность телу самому решать, что и когда следует делать. Кажется, он еще никогда так хорошо не танцевал.       Концерт заканчивается на эмоциональном подъеме. Ребята счастливы, они наполнены любовью, плещущейся в зрительном зале как ласковая волна. И, кажется, все немного забыли о леденящих душу угрозах, которые нависали над сегодняшним концертом как свинцовая грозовая туча. Кажется, что забыли.       В гримерку вваливаются усталые бантаны. Чимина задержал менеджер, что-то втирает ему в коридоре о злоупотреблении спиртным в экстремальном режиме зарубежного тура. Чимин голову опустил, кивает. — Ну что, справились? — улыбается солнечно Намджун. — Вроде бы все получилось.       Вишня прыснул в рукав: — Да уж, у меня косточки на руке до сих пор болят. Зато я теперь запросто могу во втором сезоне «Потомков солнца» сыграть кого-нибудь из группы Альфа. — А что, будет второй сезон? — выныривает из сумки с вещами Хоби. — Ты тоже молодец, — мягко теребит его за макушку Лидер. — Я аж проникся…       Хоби, весело улыбаясь, растягивается поперек дивана, положив голову на колени сидящему тут же Намджуну. — Не говори, меня аж самого от себя подташнивать начало. Думаю, ну когда уже Чима не выдержит, психанет что ли… Ну сил моих больше нет….       Бантаны ржут. — Но Гукки, конечно, гениален. Вот оно — будущее корейских дорам. Он еще Рэйна переплюнет, вот увидите.       Чонгук шкодно блещет глазами из-под челки. — Немного неудобно перед Чимой, если честно, — говорит он смущенно. — Он так трогательно мне поверил… — Главное, что у нас все получилось, — провозглашает Джин. — Удалось от этих мыслей нашего парня отвлечь. Кажется, Чимин думал сегодня обо всем, о чем угодно, только не об этих дурацких угрозах. И хорошо. Иначе Чим-Чим себя бы так накрутил, что и на сцену бы не вышел, и какой-нибудь психоз себе заработал бы точно. Молодцы! Справились с заданиями! — заканчивает он, оборачиваясь к двери…. и встречаясь глазами с тихо вошедшим Чимином.       Чима минуту просто стоит и хлопает глазами. В полной тишине. Он переводит взгляд от одного бантана к другому, у него обиженно поджимается нижняя губа, он теребит пальцами край концертной рубашки, пока не нащупывает взглядом спокойные глаза Шуги. — А у тебя какое было задание? — спрашивает он, глядя прямо Шуге в глаза. — Затрахать меня до смерти?       И секундная тишина взрывается диким хохотом. Бантаны катаются по полу, держась за животы, а бедный Вишня всхлипывает, не в состоянии сдержать слезы от истерического смеха. — АААаааааааа! — голосит он. — Божечкииииииииии! Вот так откровения!!!!!!!! Юнмины, блять, из риал!!!!!!!!!!! Реальнее не бывает!!!!!!       И в этом истерическом сумасшествии Чимин просто стоит и смотрит на Шугу. А Шуга на него. И никто, кроме Чимина, не слышит спокойного ответа свэг-свэг-рэпера с самой потрясающей улыбкой на свете: — А у меня задания не было…       Позже в номере, укрывшись от посторонних взглядов и троллинга, который теперь, кажется, будет пожизненно актуальным (Вишня ж, блядь, не угомонится просто так!), Чимин, опираясь на руки, нависает над Шугой, распластанным по кровати. — Значит, ты воспользовался моим расслабленным пьяным состоянием и буквально …. использовал меня в своих корыстных целях…. Так?       Шуга улыбается и молча разглядывает лицо Чимина. — Значит, ты, зная, какой предстоит мне тяжелый день, и, несмотря на запрет секса в туре, реализовал с помощью моего тела свои грязные фантазии… неоднократно…не спросясь моего разрешения…? Так?       Шуга протягивает руку к лицу Чимина, легонько убирает с его лба непослушные пряди волос и выдыхает ему в лицо хрипло: — Точно! — Ты знаешь, какое наказание предусматривает за такие вещи корейское законодательство? — не унимается Чимин. — Смертную казнь? — Шуга наполняет этот вопрос таким низким хриплым эротизмом, что у Чимы дыхание спирает. И добавляет каким-то подозрительно ласковым тоном: — А можно подсудимому последнее желание перед смертью?       Чима, чувствуя подвох, недоверчиво молчит, но потом все же кивает настороженно.       Шуга притягивает его к себе, тычется губами в самое ухо и спрашивает: — Ты выпить не хочешь? — и ржет как динозавр, гад…       Как-то вот страха так и не было. Не успел Чимин испугаться что ли? Или просто как-то было не до него…       У Чимина ведь семья. Семь таких же «Я», одинаковых. В меру пристукнутых, в меру бесстрашных дураков. Умных, добрых и любящих. Какая там пуля хейтерская, если у них у каждого в голове снаряд разрывной! Так что у Чимина все, что угодно, только не страх.