Градация серого

      Длинные смуглые пальцы касаются кнопки на красном радио магнитофоне, который, как яркое пятно, выделялся на фоне серого интерьера. Выключить-включить.       Щелчок и голос радиоведущего прерывается тишиной на полуслове, пространство превращается в неживой затихший вакуум и через одно движение, он лопается, как большой мыльный пузырь, как только оживленный голос врывается в сознание.       Из динамика начинает растекаться какая-то лирическая песня, словно мороженое под жарким палящим солнцем, стекая липким месивом на руки и заставляя Чонина недовольно морщится. Кажется, это был кавер на песню Sweater Weather. Голос девушки обрывается. Щелчок. Тишина.       В очередной раз он просто нагло прогуливает пару микроэкономики и ему, если быть честным, совершенно не совестливо. Потому что нет смысла идти на пары старого маразматика, который то и дело вставляет между важной информации истории о своем замечательном сыне. Плевать он хотел на какого-то там парня, есть более важные занятия, например, лежать на своей удобной кровати и щелкать старый красный приемник. — Ты опять никуда не пошел?       Женский голос звучит с неким укором и в то же время он оставляет после себя нотки бессилия. Потому что это не первый раз, и не последний, уж она-то уверена. Поэтому не ждет от ответа своего брата чего-то фееричного и нового, а слышит то, что, кажется, выучила наизусть. — Без меня там никто не умрет, нуна. — Пожав плечом, Ким поворачивается на левый бок и в упор смотрит на девушку, подперев рукой свою голову. Парень закатывает свои глаза сразу же после того, как это делает его сестра. Потому что, пора бы уже прекратить задавать этот глупый вопрос.       Девушка пару минут сверлит своими лисьими глазами своего брата, но все же отступает, разворачивается и, бросив через плечо о том, что завтрак на столе, удаляется, прикрыв за собой осторожно дверь. С покусанных губ срывается тяжелый вздох, и парень поднимается на ноги, подхватывая с кресла серую вязаную кофту и натягивая ее на свои плечи, ежась от прохладного воздуха в его комнате. Закрывать окно совершенно не хочется, он предпочел бы замерзнуть на смерть, что бы, наконец-то, его прогулы оказались оправданны. Деваться особо некуда и надо спускаться завтракать, хотя совершенно не хочется.       Взгляд падает на улицу за окном. Безразлично с минуту скользит по намокшему асфальту, который от воды стал на несколько тонов темнее, словно только что нанесенная акварель на холст. А потом это все просто высохнет и станет блеклым и не интересным. Чонин отвлекается и, моргнув пару раз, опускает глаза под ноги, покидает свою холодную комнату.       Сестры в доме не наблюдается, значит, она уже ушла на занятия. «Тем лучше», — думается парню, когда он заглядывает на кухню и обнаруживает там апельсиновый сок, который светится как яркое солнце летом и Чонину от такого яркого цвета даже глаза хочется зажмурить, как в детстве, смотря на такое теплое светило, но наслаждаясь этим. Немного помедлив, Чонин делает пару коротких шагов к столу и, обхватив своими узловатыми пальцами стакан, выпивает свежевыжатый сок залпом, при этом игнорируя не очень-то и аппетитный сэндвич сестры, потому что перебивать такой яркий привкус апельсинов ему совершенно не хочется.       Кухню пронзает глухой стук от соприкосновения стекла и поверхности стола, заставляя тишину немного осыпаться на гладкий паркет под ноги Кима.       Шаг. Еще один и Чонин скользит из кухни в коридор. Белые стены, как нетронутые листы бумаги, делают жилище его и сестры чуть ярче, чем вся его жизнь в принципе. Он стягивает с кожаного дивана свои черные рваные джинсы, делает разворот, словно еще чуть-чуть и воссоздаст посреди квартиры точеное фуэте. Но нет, шатен просто кидает долгий бесчувственный взгляд в зеркало, поправляя свои растрепанные волосы единственным движением руки, который портит всю картину еще больше, чем было до этого, и тяжело выдыхает.       Когда джинсы находятся там, где и должны быть, а острые колени вызывающе торчат в больших прорезанных дырках, Ким довольно хмыкает и возвращается к входной двери.       Куда он собирается, он и сам не знает. Но, делая вид, что его ждут великие дела, заканчивает сборы, подключает наушники к телефону и тут же погружается в мир музыки и красивых голосов, которые будоражат чужие души с утра до вечера в бездушных устройствах, по радио или телевидению.       Улица встречает прохладным воздухом, который вьется вокруг, как скучающий пес, забирается под одежду и лижет горячую, еще не остывшую после комнатной температуры, кожу своим ледяным языком. Глаза поднимаются к небу, но там наверху все такое же, как и в жизни Ким Чонина. Будто кто-то рисовал черными красками картину, а потом случайно опрокинул баночку с водой на белую бумагу, пачкая ее в грязно серые тона.       Солнца не видно совсем. Видимо, даже ему наскучило смотреть на этот мир, и оно просто завернувшись в пышные тучи, отказывалось показывать всем даже один маленький лучик.       Нельзя сказать, что Сеул, это очень серый и неинтересный город. Наоборот, каждая его улица пропитана яркими красками. Но, бывает, когда люди надевают розовые очки и все вокруг становится розовым-розовым, будто сейчас люди вдруг станут эльфами, животные усыпанными блестками существами с крыльями, а небо выкрасит во все цвета детских красок. Так вот, у Чонина точно так же, только очки серые, а люди остаются людьми, животные — животными, небо — обычным небом.       Петляя между переулками, он, наконец, выходит на оживленную улицу и втягивает носом запах мокрых дорог и шумных переулков. Атмосфера не располагала, хотелось сесть в собственную машину, скрываясь от чужих глаз, и ехать на юго-восток, пока не доедешь до пролива. Или, пока не кончиться топливо в бензобаке.       Но у Чонина нет машины, и море он никогда не видел, так же как и проливы. Он был тем городским парнем, который вырос в каменных джунглях и волочил свое существование, ни разу не видя прибой. Но, когда он был очень маленьким, любил слушать, как внутри больших ракушек, которые красиво стояли на полке у старшей сестры, плещется огромный властный океан. Его тогда накрывало огромное детское восхищение и ему казалось, что он мог вот-вот оказаться там. Он прикрывал глаза и видел, как огромные потоки воды разбиваются о каменные скалы, кидаясь на них, как на амбразуру, явно желая поглотить их своими тяжелыми водами, но те даже не двигались с места, продолжая существовать среди холодного воздуха и синеватой туманной атмосферы.       Все, что он мог созерцать, это тихая и размеренная река Хан, по которой гуляют дети с родителями или парочки. Не то, что хотел увидеть он сам.       Чонин подходит ближе к проезжей части и запрыгивает на широкие бетонные ограждения. Где-то в голове разливается мягкий голос девушки, которая красиво вытягивает иностранные слова, значения которых Чонин не понял, даже если бы постарался. Но, когда-то давно, он, кажется, читал перевод этой песни. Чисто ради интереса. И, кажется, она была очень грустная. Или нет? Он задумывается.       Под переливы мягкого тембра, он прячет руки в карманы джинсов, идя вперед почти бок о бок с несущимися мимо автомобилями. Чонин поворачивает голову вбок и встречается на секунду с живыми глазами девочки в проезжающей мимо машине. И ему приходится остановиться, чтобы не соскользнуть с выступа, потому что машина пролетает мимо и скрывается в огромном потоке других машин, будто пару секунд назад не было никакого контакта и машины вовсе. Все вдалеке превращается в серое месиво.       Утро немного трезвит, словно холодный душ после алкоголя, поэтому Чонин вжимает шею в плечи и продолжает путь. Смотря вперед и пытаясь вспомнить, как выглядела та девочка. Были ли у нее такие же холодные голубые глаза, как синее море, которое он никогда не видел? Парень тихо вздыхает. Впереди один мост и целая жизнь.       Выдох. С губ срывается пар и испаряется в тумане, будто он всегда должен быть там. А где же должен быть сам Чонин?       Мост преодолевается за пару песен, и прямая дорога начинает искажаться. Свернув направо, Чонин быстро спускается по влажным от дождя ступенькам, отстукивая пальцами по периллам в такт песне в наушниках. Осталось совсем немного, и он будет на месте.       Чем дальше продолжал идти Ким, улицы становились уже, а под конец, там вряд ли бы проехала машина. Дома становились однотипными и бесцветными, словно это тот самый район, где он родился и рос, оставляя на нем свои отпечатки, воспитывая в нем серого человека в сером мире. Но, это все будет неправильно. Все это повернет историю вспять, вывернет наизнанку и выплюнет.       Чонин доходит до последней знакомой ему улице и останавливается, осматриваясь. Ничего не изменилось. Он втягивает свежий воздух в легкие и тянет тяжелую, скрипящую дверь на себя. Но та, будто сопротивляется ему, не желая впускать человека из другого мира внутрь. Все же пробравшись в дом, Кай поднимается по лестнице на самый высокий этаж, уставая под конец. Потому что в доме нет лифта, а еще в воздухе витает запах одиночества и ненужности.       Ким преодолевает последнюю преграду в виде распиленной решетки и выходит на крышу, ощущая, как в легкие врывается свежий воздух, заполняя все внутри и заставляя ощущать дрожь по всему телу. Серая кофта совершенно не греет, а голые коленки покалывает. Чонин щурится, то ли от порыва ветра, то ли от яркого света. Он проходит чуть дальше, ближе к середине крыши, где располагается старый ободранный кожаный диван. И ведь, когда-то он служил кому-то прекрасным дополнением к интерьеру. А сейчас, все, что ему осталось, это составлять компанию Ким Чонину, мальчику из яркого района Сеула, где постоянно кишат люди, разбавляя повседневность своей болтовней, где машины урчат как довольные кошки, а смех детей отражается от стен проулков.       Все, что сейчас слышат эти пустынные улицы, песни из динамиков прихожанина — Чонина, который ставит свой плэйлист с самого начала и сидя на диване, подобрав к себе ноги и обняв их покрепче, тихо шевелит губами, подпевая про себя каждой песне, которую он, наверное, знает наизусть, но, совершенно не зная слов.       Иногда, Кай поднимается со старого дивана и, расправив руки, танцует в такт мелодии, которая заполняет собой всю крышу и голову паренька. Он сменяет одно движение другим, и всегда заканчивает фуэте, потому что так красивее и нежнее. Плевать, что это не подходит этому месту, он тоже не подходит, но он до сих пор находится тут, и это место его принимает.       Он сидит на крыше пока ему не позвонят, или пока не сядет телефон. Иногда, он замерзает и ему приходится собираться домой, потому что старый диван не излучает тепло, как и его серые кофты или свитера. А бывает, что он просто устает танцевать, как и может закончиться музыка в его листе.       Он приходит сюда не так часто, но когда ему выдается вырваться между учебой и танцами в студии, он обязательно наведывается сюда. Сегодня впереди весь день, поэтому он просто прикрывает глаза, садится удобнее и начинает вторить словам в динамике.