Не открывай глаза

Ночь – лучшее время. Для влюблённых, для безумцев, для убийц… Артуру осталось всего ничего – определить, к какой категории он относится. В спальне России далеко не так темно, как могло бы быть, и от этого неуютно. Свет фонарей проникает через неплотно закрытые шторы, отблески фар проезжающих мимо машин нервно мечутся по стенам… пентаграмма на полу тоже слегка отблёскивает магическим зелёным. А смысл её стирать, если всё равно уже скоро утро? Три часа, самое тёмное время – но для Кёркленда, прожившего века, до рассвета остались секунды, не более. Воплощения неблагодарно относятся к времени. Жаждут большего, когда остальным бы хватило данного по горло. Обидно. Англия усмехается, вспоминая, что в первый раз пентаграмма какого-то чёрта возникла на потолке. Упасть, в принципе, вышло на кровать, но шум всё равно поднялся нехилый. Брагинский его чуть тогда не придушил спросонья. Но теперь все движения отточены, ошибок не бывает. Когда повторяешь столько раз одни и те же действия, сложно запутаться, даже намеренно. Оборотная сторона в том, что иногда они теряют свой смысл. Тогда-то по-настоящему и задумываешься – какого чёрта я здесь забыл? Но такие мысли Артуру никогда не нравились. Он устал уже с самим собой спорить по этому поводу. В подкорку въелось – странам нельзя любить, всё это ерунда и лишь самообман, гордость сильно страдает… Правда в том, что если ты влюблён веками, то любые понятия успевают стереться в пыль. Это привычка. Привычка, как появляться здесь в бессонные ночи. Иван – одна сплошная привычка. И ничего плохого. Он мило сопит во сне и смешно бормочет. Мечется по кровати. Иногда молотит руками, отбиваясь от невидимых врагов. Сдавленно стонет?.. О, бывало. Впрочем, сегодня Россия на редкость спокоен. Даже почти не ворочается. Скучно просто пялиться. Наверное, было бы. Если бы проводить с ним рядом каждый миг… Устать от его язвительности и молчаливости, возненавидеть все кажущиеся забавными привычки. Устать от вечной бессонницы в одной кровати с кем-то настолько беспокойным. Сбегать от него на работу, как на отдых. Дойти до стадия битья тарелок и криков на повышенных тонах. Мечтать расстаться. Но странам и это неведомо. Страны хорошо, если раз в месяц могут встретиться. Глазами. Общие ночи – ещё более редкое событие. Не потому ли каждый раз как первый? И никогда не хватает, никогда. Брагинский, конечно, пытается делать вид, что ему всё равно, частенько. Но вестись на это после стольких лет?.. Кёркленду одного взгляда на это лицо хватает, чтобы понять, что на самом деле творится в душе у его владельца. Не всегда приятно, как правило, даже наоборот. Но от некоторых особенностей вечной жизни не убежишь. И способы справляться с болью практически настолько же бесконечного одиночества у каждого свои. Иногда они все срываются. Возможно, ещё одна причина того, почему Англия этой ночью здесь? У России хотя бы хватило ума не устраивать скандал на публике. Хотя прекрасно было видно, насколько его колотит от монотонных, ненавидящих интонаций, от каждого сказанного слова. Вообще-то они к такому привычны, но иногда… слишком близко к сердцу принимается всё невольно. Они ещё и поссорились в последнюю встречу – вот тогда вело Артура, вело знатно, аж до истерии. Их еле разняли. Хорошо хоть руку Брагинский ему сломал левую – всё же заживала она с неделю, а дела никто не отменял. (- Вчера он приходил ко мне. Серьёзный. Серьёзный Джонс, ты понимаешь? Он даже ни разу широко не улыбнулся. Благословения просил. Иван… - Я не могу не брать трубку каждый раз, когда он звонит. Раньше – забавно было. Сейчас… Знаешь, я помню Францию. Это тяжело. Не как войны и революции, но это не значит, что меньше. Просто по-другому. А от молчания – только хуже.) Много ли ты понимаешь, Россия. Нет, ясно, конечно, что не ребёнок, но… Когда у Кёркленда не выходило, он отчаянно грезил, что вот Америка-то будет счастлив. Вдруг взаимно полюбит какое-нибудь из воплощений?.. Это сложно, но и не беспросветно. Это лучше, чем пустота. И Англия всегда готов был бы их прикрыть. Мысль грела даже в самые тёмные времена. Только вот восхищённый взгляд Альфреда с детства был направлен в сторону Ивана. Такой голос у него был тогда, и столько всего было в этих уставших, горьких интонациях… Ревнивый монстр внутри Артура взвыл, надкусил все органы и, взяв власть над телом, сам повёл вперёд сжатый кулак. И не сказать, что жалко. Признаться, в этот раз даже какое-то злорадство охватывало при виде того, как Брагинского дёргает с каждым новым обвинительным словом. Со дня драки они ни разу не говорили наедине. Не слишком долго, почти привычно. Кёркленд верил, что синяки под глазами его не выдадут. Едва досидев до перерыва, Россия крепко схватил не успевшего отдышаться оратора за рукав пиджака и буквально-таки уволок за собой в один из дальних коридоров. Не самое тайное место, конечно, и любой мог подслушать, но всё лучше, чем переполненный конференц-зал. Безмолвно следуя и не собираясь оправдываться, Англия лишь с наслаждением вдыхал родной запах. Без примеси крови он чувствовался намного лучше, право. Просто находиться рядом было чертовски мало. А большего не стоило и ожидать. Артур знал, на что шёл, усугубляя конфликт. Иван остановился так резко, что они оба чуть не упали. Всё ещё молча присел на подоконник и распахнул пошире окно. Тяжело втянул в себя свежий и звонкий весенний воздух. И сказал. Много всякого-разного, обычно замалчиваемого обоими. Кёркленд не то чтобы слушал – всё это он знал и сам, тысячу раз знал. Но ему был приятен чужой голос, и столько искренности в нём, без привкуса фальшивых улыбок, и то, как ясный ветер трепал отросшие пряди волос… «Вы испугались, сон потеряли, что мы будем сотрудничать с Соединенными Штатами. Вы этого боитесь. Все делаете для того, чтобы это взаимодействие было подорвано… Посмотри на меня, глаза-то не отводи, что ты глаза отводишь?» В глаза смотреть и вправду не хотелось. Хотелось быть всезнающим и всесильным, хотелось оставаться спокойным, наслаждаясь тем, как обычно невозмутимое воплощение напротив потряхивает от эмоций. Англия знал наизусть, сколько усталой и ревнивой нежности отразится в его взгляде, если он поднимет глаза. И эта беззащитность всегда его выбивала из колеи. Россия ушёл, так и не дождавшись ответа. Артур трясёт головой, прогоняя слишком яркое воспоминание. Вот он снова в полутёмной спальне, но за окном уже немного светлее – стало быть, задумался и вправду надолго. Может, даже задремал. Но Брагинский, по крайней мере, вряд ли за это время просыпался – он выглядит всё таким же безмятежным. Хорошо. Или не очень. Ведь, если приходишь подсматривать за своим спящим любимым врагом, что бы ты ни говорил, ты явно хочешь, чтобы он проснулся и увидел тебя. Как иначе? Недосып и магия, уходящая на то, чтобы поддерживать открытым портал, понемногу вытягивают из Кёркленда силы. Скоро и уходить пора. Да что там, пора бы уже давно. Ещё немного, и можно вообще свалиться в обморок – не самый лучший вариант развития событий. Да что уж там, открытое безрассудство. Если подумать, с другими своими симпатиями (коих было в достатке) Англия никогда себя так не вёл. Стыдился? Стеснялся? Слишком гордился? Наверное, всё и сразу. Но теперь он жив уже слишком долго, это всё тянется слишком долго, чтобы ещё хоть что-то такое чувствовать. В конце концов, они знают друг друга насквозь, как бы неприятно это ни звучало. Нет места смущению, когда видел кого-то в крови, в слезах, в наготе и в полумёртвом состоянии, пьяным и сумасшедшим… Только не на коленях. Чувство гордости притупляется, да, и сильно, но никуда не исчезает. Настолько откровенны они всё же друг с другом не бывают. Хотя то, что порою говорят и делают, значит куда больше физического подчинения. Если Иван узнает, что Артур сегодня тут был, это ему наверняка польстит. - Layla, you've got me on my knees. Layla, I'm begging, darling, please. Layla, darling, won't you ease my worried mind? - мурлычет Кёркленд себе под нос. Будь возможность, он бы предпочёл ещё и наиграть это России на гитаре. И обязательно чтобы он слышал и понимал каждое слово. Смущать его – чертовски весело. Если получается. Увы, сейчас Брагинский безмятежно сопит. А Англия чувствует себя влюблённым идиотом. Впрочем, это даже доставляет ему какое-то странное удовольствие – какое-никакое разнообразие в спектре эмоций. За окном уже почти совсем светло. Оно выходит не на восток и находится недостаточно высоко, чтобы рассмотреть восход солнца во всей его красе, но, заглянув за штору, Артур провожает глазами медленно дрейфующие вдаль окровавленные облака. Вроде, так многое видел в жизни, столько прошёл… но иногда просто смотришь на что-то такое простое, и всё трепещет внутри. Лицо России – не водопады грохочущие, с радужными брызгами, не бескрайние, рыжие от пыли просторы африканских саванн, не вздымающиеся до небес зелёные валы в штормящем море. Только сердце, когда глядишь на него, замирает ничуть не меньше. Если бы Кёркленд знал, что с этим делать, он был бы, возможно, куда счастливее и спокойнее. Однако пираты не любят тишину и мир. Им подавай грохот пушек, бешеный хохот ветра в парусах, смертельные опасности на каждом шагу… Брагинский – дешёвый заменитель всего этого. И ещё многое. Любить его – настолько хорошо, что почти до боли и уж точно до ненависти. Когда он начинает ворочаться и, чувствуя чужое присутствие, пытается приподняться на локтях, не разлепляя сцепленных дрёмой век, Англия говорит: - Подожди, не открывай глаза. Я ещё не ушёл. Иван слушается. Они стараются уважать друг в друге это личное. Услугой за услугу – то же самое, как когда Артур ушёл, промолчав в ответ на дневные откровения. Должны же в их отношениях оставаться хоть какие-то границы. Утонуть друг в друге – нельзя, не разрешается; неведомое, и оттого манящее, но не обязательно такое хорошее, каким кажется издалека. - Ночью был дождь, - говорит Кёркленд, вжимаясь щекой в занавеску. – Сильный, с кошками и собаками, но он давно прошёл. Сейчас ясно. Хотя ветер, кажется, поднялся нешуточный. - Стереотипный разговор о погоде? – хрипло со сна и насмешливо с искринками нежности осведомляется Россия. Англия украдкой смотрит на него, и ещё, и ещё, будто за ночь не успел наглядеться. Хоть глаза держит закрытыми. - Не хочу уходить так просто. Смотри-ка, уже развёл тебя на разговор. Дальше – больше? - Не дождёшься. Я, между прочим, всё ещё обижен, - не размыкая век, Брагинский нащупывает на прикроватной тумбочке стакан с водой и делает несколько шумных глотков. – У тебя нет поводов для ревности. - С какой стороны взглянуть… - Артур кидает короткий взгляд на часы. Полшестого. Иван в такое время обычно дрыхнет без задних ног. Наверняка заснёт, как только собеседник уйдёт. – Я исчезну и дам тебе поспать ещё пару часиков, пока президент не разбудит, но только с одним условием. Придёшь ко мне сегодня вечером? Сколько бы раз ни звучал этот вопрос, всегда дыхание сбивается и мир перестаёт вращаться, пока не прозвучит ответ. Волшебство такое. Кёркленд правда надеется, что на двоих. - Ладно, - Россия поворачивается на бок и подкладывает под голову сложенные ладошки. Такой милый и беззащитный, когда сонный… - Устроишь мне переход? – широко зевает. Голова у Англии болит нещадно, возвещая о том, что второй сеанс магии за день он не вынесет, да и так ещё неделю будет ходить разбитым. Если бы он действительно мог, такие мелочи бы его не остановили. - Силы на исходе, - признаётся неохотно, засунув руки поглубже в карманы распахнутого пиджака. – При попытке могу и отключиться. (Да и сейчас – в любой момент.) - Тогда не надо, - беспокойные нотки в голосе почти неуловимы, но Артур готов поклясться, что они есть. – Сам приду. Я давно не пользовался быстрым перемещением, так что два раза меня даже не ослабят. Лети уже к себе. Не выспался же. Каждая секунда на счету, а черепушка раскалывается от грохота барабанов, но Кёркленд всё равно немного задерживается на самой грани пентаграммы. - Ты тоже не спал всю ночь, ведь так? - Не спал, - настаёт очередь Брагинского отвечать с явной неохотой. – Дремал. Иногда. Знаешь ли, под твоим взглядом даже это непросто. Но я был хорошим и не открывал глаза, так что иди уже, дай мне хотя бы два часа на сон. И найди до вечера, куда ты опять засунул свою чёртову гитару. Я, пожалуй, хочу послушать эту песню полностью, - Англия медлит, наслаждаясь, и Иван постепенно начинает закипать. - Какого ещё признания ты от меня ждёшь? - В любви, - усмехается Артур, то ли вслух, то ли про себя, проваливаясь в подвал своего дома. Прекрасно знает, что не дождётся. Не так. Вот если бы он умирал или был смертельно пьян… Да без этого вообще-то вполне неплохо. Это недосказание у них обоюдоострое. Но, помилуйте, просидеть в тишине на двоих без сна всю ночь, и чтобы это так грело… Яснее слов.