Unposted

Она тяжело дышала, не открывая глаз, и, как всегда, чуть дрожала. Словно бы ей каждый раз требовалось время, чтобы прийти в себя. Джейме коротал его, играя с ее волосами и покрывая поцелуями её плечи. Чем дольше она молчит, тем лучше ей было. Сегодня было хорошо. В конце концов, алые от поцелуев губы разомкнулись. - Я была громкой, верно? Кто-то мог слышать… Она зашевелилась в направлении, которое Джейме решительно не понравилось – потому что это было направление от него. Он обхватил её талию, не оставляя ни одного шанса. - Лежи. Серсея всегда так – начинает суетиться и разрушает всю магию. Чувство единства их разрозненных душ, вместо того, чтобы таять медленно, просто разорвется, если она все же встанет. Он видел его как тонкую золотистую ниточку, которая опутывала обоих. - Ты же понимаешь, что если кто-то войдёт – мы покойники? Отец не потерпит… - Отец в столице. А внизу пир на весь Утес Кастерли. Поверь, никто не слышал твоего писка. Эти слова рассердили её, и она крепко вонзила ногти в ладонь, лежащую на её животе. Джейме только улыбнулся. Она любит отвечать на подколы болью. Порой он ловил в зеркальных поверхностях следы её маленьких актов насилия – беловатые полукружья ногтей, продолговатые царапины, красные полосы от оплеух, а иногда даже отпечатки зубов, если повезет. Он не жалуется. Глупо ложиться в постель со львицей и возмущаться тому, что у нее есть когти и зубы. Не хочешь царапин – бери овцу. Однажды его царапины даже дошли до отца, и он прочел ему долгую лекцию о том, что наследнику Утеса Кастерли не пристало водиться со шлюхами. Джейме с трудом сохранил тогда серьезное лицо. Отец еще не знал не только то, что дело не в шлюхах, но и что наследовать Утес Кастерли он не собирается. Она оставила попытки вырваться и потянулась в его руках, позволяя Джейме любоваться её телом. Он оставил еще один мягкий поцелуй на ней. За прошедший год она стала только слаще. Им уже шестнадцать сегодня, ровно шестнадцать. Чуть ли не единственный день, когда они оба рады, что Тайвин ставит дела государственные выше своих детей. Разве при другом раскладе он пропустил бы их именины? Зато теперь, когда половина замка напилась до беспамятства, они смогли ускользнуть наверх и подарить друг другу собственного рода подарки. Конечно, в любой момент их могли хватиться - праздник-то все еще для них, но это только подсыпает специй в происходящее. Опасность все делает вкуснее. Возможно потому оба любимых места Джейме были связаны с ней – поле боя и постель сестры. - Интересно, он пришлет хотя бы ворона? – задумался он, гладя её нежный живот. Серсея фыркнула. - Нет. Он поздравит, когда вернется. Привезет тебе что-то из оружия, мне украшение и скажет свою сотую речь о благе семьи. Интересно, он хоть когда-нибудь задумывался, что семья состоит из людей? Потому что он относится к нам как к защитникам чести семьи, а не её членам. Джейме нахмурился. Уж не ей было говорить о понимании концепции семьи. Не с учетом её отношения к Тириону. Серсея не видела его лица, но их связь все еще сильна – она поймала его эмоции не глядя. - Не начинай, - прошептала она, потеревшись щекой о его шею. – Не хочу ссориться. Он кивнул и поцеловал её в макушку. Ссориться с ней порой бывает приятно, и он оставит это удовольствие на завтра. И послезавтра. И сколько там у них будет дней до момента, когда война кончится и станет понятно, за кого же все-таки Серсею отдадут замуж. Она была обещана принцу с десяти, но теперь, когда бунт Баратеона набирает обороты, Тайвин придерживал её, как выгодную карту. Ну, кто бы это ни был, первым он у нее не будет – Джейме давно об этом позаботился. Тогда тоже было хорошо, но она плакала - говорила, что отец убьет её, если узнает, что никто никогда не женится на ней, что её будут презирать за это. "Я женюсь", - пообещал ей Джейме. Ему даже хотелось, чтобы отец узнал - помолвка сестры с кем бы то ни было бесила его заранее, и он наивно полагал, что раз уж заберет её девичество, то у Тайвина не останется выбора, кроме как позволить им пожениться. Благо, у него хватило ума не пойти к отцу с этим напрямую. - Хочешь, я расскажу тебе сказку? – вдруг спросила Серсея. Её голос звучал мягче обычного, и вообще она выглядела на редкость умиротворенной. - Расскажи, - это было что-то новенькое. – И о чем она будет? - О нас с тобой. Как я это вижу. Он позволил своей руке переползти на её бедра, не прекращая поглаживаний. Она чуть выгнулась от удовольствия, зажмурилась и расслабилась еще больше. - Однажды Бог, который творил души, задумал превзойти самого себя. И создать самую прекрасную работу из возможных. - Какой? – задумчиво перебил её Джейме. - М? – Серсея приоткрыла один глаз. - Который из Семи? Или ты о старых богах? Она сердито нахмурилась. - Да неважно. Не перебивай. Джейме послушно заткнулся. - Он сидел день и ночь, вылепливая свой шедевр. Спал и просыпался над ним, ел и пил, не вставая из-за стола. «Разве боги едят и спят?» - мелькнуло в голове у Джейме. Семиконечную Звезду он читал всего раз, когда был ребенком, а чтение тогда давалось ему нелегко. Да, признаться, оно и сейчас удовольствия ему не доставляло. - Он пытался создать не просто что-то, что было наполнено только добродетелями. Он считал это скучным. Нет, он хотел создать душу, в которой царила бы гармония. Храбрость и осторожность. Мудрость и безумие. Доброта и жестокость. - Храбрость и осторожность не противоположности, - машинально брякнул Джейме и тут же поплатился – она снова впилась ногтями, на сей раз в его плечо, и дернула, оставив четыре короткие царапины. - Я могу замолчать. - Не надо, - хмыкнул он, хотя плечо вспыхнуло неожиданно сильно. Видать, много для нее значит эта сказка, раз она так злится. - Он работал много лет, пока в итоге цель не была достигнута. Душа была даже прекраснее, чем он себе представлял. Но только закончив, он осознал, что понятия не имеет, в какое тело ему поместить её. Оно должно соответствовать её великолепию, потому что человек с душой, которую он создал, был способен владеть всем миром. Думы разрывали его голову, и он решил, что сойдет с ума, если не уснет и не отдохнет после многолетней работы. Он впервые за долгое время упал на постель без сил. Её прекрасные изумрудные глаза смотрели в потолок, не видя его – Джейме это несказанно удивило. Серсея никогда не была мечтательницей. Наоборот, из них двоих скорее уж его можно было назвать романтиком. - Но пока он спал, в дом тенью просочился демон. Джейме снова попытался нашарить хоть что-то подобное в отрывках Семиконечной Звезды, которые сохранились в его памяти, но не находил ничего. Откуда вдруг полет фантазии? Она часом не беременна? Он с опаской взглянул на живот, который гладил пять минут назад. Не то, чтобы он не хотел детей, но это было бы точно не к месту. Сделать Серсее ребенка сейчас значило разрушить её жизнь. Понимая это, он всегда пытался вытаскивать раньше, но когда их связь появлялась, чувства тоже становились одни на двоих. И когда она испытывала высшее наслаждение, удержаться нередко было просто невозможно. Пока им везло. - Ты меня не слушаешь, - золотистая ниточка пусть и померкла, но все еще висела в воздухе, и сестре ничего не стоило почувствовать, что он отвлекся. Он же, в свою очередь, ощутил её негодование. - Ты лежишь здесь совсем без одежды, - выкрутился он. – Ты не можешь винить меня в том, что я отвлекаюсь. Он наклонился к ней и пресек поцелуем дальнейшие возмущения. Серсею объяснение устроило. Она даже не стала снова его царапать, лишь зарылась пальцами в его волосы и потянула немного более сильно, чем обычно. Отец много раз говорил Джейме, что длинные волосы у мужчин лишь для северян и щеголов, но Серсее они нравились, так что он наотрез отказывался их обрезать. Он целовал её, пока не заболели губы, и с радостью бы продолжил, но ей хотелось досказать свою сказку. - Там немного осталось. - Только если немного. Я теряю терпение с каждой минутой, сестрица. Он не знал, почему, но слово «сестрица» слетало с его губ каждый раз, когда он видел её без одежды. Оно напоминало об их грехе. Оно заводило его. Не должно было, но заводило все равно. - Демон ненавидел Бога и не мог позволить, чтобы венец его творения пришел в этот мир. Он взял эту прекрасную душу и безжалостно ударил об землю. Душа раскололась на две части, неровные, зазубренные, повторяющие форму друг друга. Он мог бы уничтожить обломки, но гордыня взыграла в нем. Он хотел осмеять Бога, и потому поместил эти две половинки в близнецов, зревших в одной утробе. Он знал, что только физическая связь позволит кусочкам души соединяться и полагал, что кровные узы смутят и испугают этих детей. И две половинки идеальной божественной работы будут всегда рядом, но никогда не вместе… Она замолчала и Джейме вдруг понял, что действительно внимательно слушал все это время. - Но близнецы не испугались, верно? – он улыбнулся, заглядывая в её искристые глаза. Она легонько поцеловала его. - Нет. Они победили коварство Демона и поняли, что рождены быть одним целым, - шепнула она в его губы. Еще пять минут назад он только этого и ждал, но теперь его самого разбирало любопытство. - Почему тогда близнецы не получились абсолютно одинаковыми, если душа была одна? – спросил он. Серсея призадумалась. - Потому что половины были неровными, - ответила она. – Баланс нарушился. В одной половинке оказалось больше отваги, больше беспечности. В другой – больше серьезности. А безумие… - Тоже ушло второй половине, пока всю мудрость незаметно стащил младший брат близнецов по имени Тирион, - рассмеялся Джейме, за что немедленно получил еще три царапины, на сей раз длинные и через всю спину. Это был уже точно конец дискуссии. - Хорошая сказка, - сказал он ей на ухо, прежде чем снова активно заняться тем самым пресловутым соединением душ. Джейме еще не знал, что запомнит историю на всю жизнь и будет частенько прокручивать у себя в голове, порой добавляя даже новых подробностей. Не знал, что сам себе расскажет эту сказку так часто, что почти в нее поверит. Потому что это было приятно. Приятно думать, что их любовь была послана им свыше, что их родство – всего лишь испытание, которое нужно преодолеть, что чувства, которые они испытывают, когда вместе – это райское блаженство соединения двух частей единой изначально души. Во всяком случае, это куда приятнее, чем признать, что они оба больны, и то, что они зовут любовью – темное безумие, которое убьет их рано или поздно.