Мы не ангелы...

Темно. Темно не из — за того, что сейчас я не смотрел на небо, на котором темные тучи сгущались всё больше и больше, не давая и единого шанса солнышку. И не из — за того, что дорога мокрая от сырого ливня, что прямо сейчас лил как из ведра. И даже не из - за того, что сейчас вроде бы семь часов вечера. А из — за самого себя. Неужели мы до такого докатились?.. — Твари, — прошептал я себе под нос, резко останавливаясь, чего явно мой собеседник не ожидал. Тэхен перевёл на меня недоумевающий взгляд. Я полностью проигнорировав, посмотрел на небо. Крупные капли больно били светлую кожу, маленькими ручейками стекая по контуру лица, оставляя за собой прозрачные дорожки. Темное небо уж точно не радовало глаз, давя на сознание. Голову больно сдавливало, словно лозой. Из глаз невольно брызнули горячие слёзы, моментально смешиваясь с ледяной водой. Внутри было пусто, и душа разбита на тысячи осколков. Знаете, как большое разбившееся стекло? — Ты про кого? — нежное звучание голоса моего друга еле доходило до ушей, ибо ливень заглушал все. Кроме тоски, таившейся глубоко внутри. Я опустил голову и взглянул на друга. С русой челки крупными каплями стекала вода, падая на асфальт. Черные, казалось, глаза смотрели сквозь, а чуть пухлые губы были приоткрыты. Теплый пар клубился возле рта, потихоньку растворяясь в дождевом потоке. Грудь тяжело вздымалась, словно от долгого бега, а плечи слегка дрожали. Кожаная куртка совсем не греет. — Про нас…- в глазах заселился ужас из — за того, что до меня только дошло, — Какие же мы сволочи… Убиваем… А все из — за денег, — казалось, мой шепот слышал только я сам, — Из — за каких-то цветных бумажек обрываем чужие судьбы. Твари! С каких это пор мы возомнили себя Богами?! — голос переходил на крик, — С каких это пор мы можем решать, кому жить, а кому умирать?! А у этих людей семья, друзья, родные! Мы заставляем в ничем не повинных людей страдать! Причиняем боль тем, кого мы никогда не видели! Почему?! Почему мы стали такими собаками?! Идиоты! Кретины! Бездушные твари, а не люди! Разве такие, как мы, достойны жить?! — слова разносились по всей улице со скоростью света, доставая до людей, что сейчас пытались разглядеть через окно такого идиота — философа. Хотя, скорее всего у них это плохо получается из — за ливня. Но мне плевать на это. Плевать на этот самый ледяной дождь, плевать на этих людей, плевать на бесконечный поток слов, плевать на ту дыру в душе, не дающую покоя последние две недели, плевать! Мне. Плевать. Хен смотрел на меня сострадающим взглядом своих карих глаз и тяжело вздохнул, облизнув розовые губы. Уверен, они не пересохли. Просто это привычка. Привычка моего хена. — Мы не ангелы, Чонгук, — сказал хен, что бы я слышал, — Человек — самый страшный зверь. Нет никого страшнее его. Человек способен на все. Он спокойно может убит медведя, не моргнув глазом. Спокойно сотрет в порошок скалы, спокойно вырубит все леса мира, спокойно сожрет живую рыбу. Спокойно убьёт не только то, что создала природа, но и то, что создал сам. Даже собственное дитя. Ему всё равно. И, к великому сожалению, так было всегда. Происходило раньше, происходит сейчас, и будет происходить дальше. Мир жесток. Таковы правила. Выживает самый сильный и самый жестокий. — Но неужели ничего нельзя изменить? — голос дрогнул от волнения, а в глазах загорелся маленький огонек надежды на то, что всё ещё можно все исправить. Остановить эту жестокость, это зло, весь этот хаус. Ведь, с любой ситуации есть выход. Главное — его найти. В глазах Тэхена было лишь сожаление, будто он только что упал на цветок, и стебель, не выдержав груз, сломался. — Я знаю, о чем ты думаешь, Чонгук. Ты надеешься, что с этой ситуации есть выход, как и из любой другой, и ты прав… Но не совсем. Исправить можно, если только мы сами начнем меняться, в чем я сильно сомневаюсь. Не думаю, что люди согласятся. Та причина  сильно соблазнительна, и можно сорваться в совершенно любой момент. Как наркоман, не принимающий наркотик около недели. Да что там недели, от одного дня уже ломка крутит во всю. Черт… Почему все так плохо? Неужели… Ничего нельзя изменить? Грустно вздохнув, я потянулся к рубашке. Длинные пальцы медленно и грациозно расстегивали пуговицу за пуговицей, опускаясь всё ниже и ниже. Хен непонимающе на меня уставился, сведя брови к переносице. — Что ты творишь, Чонгук? — но с моей стороны лишь игнор. Медленно, словно в замедленной съёмке, я снял с себя мокрую рубашку. Белая ткань в ту же секунду бесшумно упала на серый асфальт. — Что ты делаешь? — закрыв глаза от усталости, повторил хен. Но я то прекрасно знаю, что совсем не из — за усталости. Парень просто не хочет смотреть на рельефное, юношеское тело, по которому маленькими ручейками стекала вода. — Твари не ходят в белом, — подойдя к хену, я положил свою руку ему на плечо. Тот, открыв глаза, посмотрел на меня непонимающим взглядом своих шоколадных глаз. — Но это не значит, что нужно ходить полуголым по всему Сеулу, — убрав мою руку, парень стал расстегивать свою кожаную куртку. Движения хена были такими же плавными, но быстрее, чем мои. Заботиться. Сняв её с себя, парень протянул мне. — Может, мы и твари, — хен усмехнулся, — но мы можем чувствовать любовь, холод и прочие эмоции, что накрывают нас с головой каждый божий день. Мы ведь живые. И я очень виноват в том, что люди теряют самих себя, но… Никто от этого не застрахован. Чонгук, давай меняться? Я посмотрел на хена благодарным взглядом и, слегка улыбнувшись, взял куртку. — Да. Давай меняться.