Середина весны.
Воскресение Христово.
Детища Мадам Тюссо плачут восковыми слезами.
Маша резко распахнула глаза — чернота надавила. Четвертый час утра. За тонкой перегородкой, именуемой стеной, в кухне, непутевая мать Маши кричала на своего такого же непутёвого отца. Выяснялся ответ на важный вопрос, — какой же сейчас день недели. Бабушка Маши сидела на низкой скамье в углу кухни и держалась руками за голову, — она привыкла уже к ссорам пьяного мужа и трезвой дочери, однако за долгие годы она так и не поняла, почему трезвый человек может вести себя гораздо страшнее, чем пьяный. По-скотски. С животным порывом. А Маша спросонья не понимала, почему её младший брат бьёт деда по руке и кричит, пытаясь что-то доказать. Что именно — заглушали голоса взрослых. Сонно глядя на ночное безумие, Маша попросила вести себя тише, объяснила, не поднимая голоса, что через несколько часов у неё автобус и долгая дорога. Короткие взгляды, и ссора продолжилась. На кухню подтянулись сестра и дядя, предпринимались попытки успокоить безумцев — безрезультатно. Прижимая подушку к ушам и, вцепившись в уголок наволочки, пытаясь не кричать от злости, стараясь абстрагироваться от внешних событий, Маше всё же удалось проспать оставшиеся три часа.Утро.
Кофе.
Энергетики.
Полпачки сигарет.
Тремор рук.
Собирая щебёнку дорожной сумкой, Маша уверенно направлялась в сторону автовокзала. И назойливая мысль не хотела вылетать из её гудящей головы — а что дальше? Куда затянет её жизненный водоворот? Она (не) справится, а они? Все те, кто запер себя в той коробке, именуемой квартирой.«Но спасёт ли тебя твоя свобода?»
Солнце, которое не согревает. Пыль, что застилает глаза, забивает уши, нос и рот. Воздух — холодный, едкий, заставляющий прятаться в ещё теплые куртки.Экватор апреля.
Светлое Христово Воскресение.
Пасха.
— Что, сука, охраняешь?! — прокуренный нетрезвый голос совсем рядом. Церковь, два разнополых маргинала, собака с разодранным боком у ворот. Фраза была адресована последней. Мужчина в лохмотьях орёт на собаку, тащит женщину за волосы, успевая бросить прохожим «Христос Воскресе!». Губа дёрнулась от отвращения, Маша поспешила отвернуться. Мерзость провинциального города. А может, дело, вовсе не в провинции. Может, просто в городе. Или стране. Она так и не приняла окончательное решение на этот счёт. Поправив сумку, чтобы ручки не резали пальцы, она поспешила на вокзал. Двадцать минут до отправления… — Христос Воскрес, — знакомый голос, но забытый. С нескрываемым раздражением Маша поворачивает голову и встречается взглядом с тем, кого уже не вспоминала больше трёх лет. Некогда банально-голубые, но чистые и светлые глаза потускнели, вечное веселье сменилось чрезмерной сосредоточенностью. — И тебе привет, — у Маши не было никакого желания отвечать на фразы, которыми было пропитано всё её детство. Лишь сейчас, спустя 15 лет, религиозные оковы спали, стало свободнее дышать. Маша вдохнула табачный дым, смешанный с ледяным воздухом. — И давно у тебя это?.. — Много чего произошло, — протянул старый знакомый незнакомец. — И это тоже.Бессмыслица.
— Если это всё, то я пойду, уже отъезжаем. — Да, конечно… Рад был тебя увидеть, — что-то промелькнуло в глубине его мутных светло-серых глаз. Что именно — от Маши ускользнуло, не было необходимости погружаться в эту глубину. Автобус тронулся. Натянув шарф до глаз, Маша задремала. Ей снился дом — маленький, тёплый, уютный, комфортный. Несуществующий. Она выбросила своё тело из автобуса, подталкивая коленом сумку. На глазах и щеках стыла влага. Он забрал её сумку. Он взял её за руку. Он протянул стакан горячего кофе. Он прижал к себе, пряча всё её маленькое тело в своих руках.Маша вздрогнула и почувствовала тепло.