Один день и еще половинка

О, одиночество, как твой характер крут! Посверкивая циркулем железным, как холодно ты замыкаешь круг, не внемля увереньям бесполезным. (с)

Смотреть на себя самого со стороны – бледного, неподвижного, растянувшегося на больничной койке –немного пугающе. А точнее, даже более чем немного. Дирк, вернее, его астральное тело, или как оно там называется, пытается приблизиться к себе, и ему это даже частично удается, хотя бесплотные ноги наотрез отказываются касаться пола. – Не может быть, – растерянно бормочет он, – разве от такого умирают? Его опасения, однако, преждевременны – кардиомонитор, установленный рядом с его кроватью, монотонно попискивает, а по небольшому экрану уверенно бежит зигзагообразная кривая. Дирк выдохнул бы с облегчением, если б мог дышать. – Чего там с тобой стряслось? Детский голос доносится откуда-то снизу, и это логично – ведь незнакомая девочка, невесть как оказавшаяся рядом, такая же прозрачно-бесплотная, как и он сам, существенно ниже его ростом. Хотя странно, конечно. Размер астрального тела не обязательно должен зависеть от размера тела материального. Стоит только представить себе бесплотного ребенка размером со слона… – Ну? – Малышка нетерпеливо дергает его за подол больничной сорочки в веселую крапинку. Получается весьма ощутимо, словно и она, и сорочка вполне реальны. – Я, кажется, задала вопрос. Невежливо просто стоять истуканом и молча на меня пялиться. – П-прости… Просто ты слишком неожиданно появилась. Что со мной стряслось? У меня дырка в плече. Две дырки. И это все. Вроде бы. Если, конечно, здешние доктора не вырезали у меня ничего лишнего, просто так, на всякий случай. Знаю я их братию. – Дирк еще раз окидывает собственное тело подозрительным взглядом. – Пфы…– девочка с видом превосходства выпячивает нижнюю губу. – Это ерунда. А вот у меня перелом основания черепа и травма позвоночника. Хочешь глянуть? – Не то чтобы я собирался с тобой соревноваться по этому поводу и тем более хотел бы победить в подобном состязании, но… Девочка, кажется, его даже не слушает. Он на секунду ощущает призрачную маленькую ладонь в своей и… внезапно оказывается в совершенно другой палате, похожей на его собственную как две капли воды. Просто, наверное, все больничные палаты в мире примерно одинаковые. Только фигурка на кровати гораздо меньше размером, чем бренная оболочка холистического детектива, а аппаратуры вокруг намного больше, и из-за этого облепленный и обритый наголо ребенок кажется еще более маленьким и неприкаянным. Скосив глаза на астральное тело своей спутницы, Дирк отмечает густую вьющуюся шевелюру, два карих глаза, широкий улыбчивый рот и упрямый подбородок. Наверное, сейчас надо сказать что-то утешительное, но это у него всегда неважно получается. «Все взаимосвязано» и «ничего не происходит просто так» – плохое утешение для маленькой девочки, которая лежит в коме и непонятно, очнется ли когда-нибудь. – Ну… знаешь, волосы быстро отрастут. Стоит только вернуться. Ты же вернешься? В смысле, обратно в свое тело? С тяжелым вздохом девочка закатывает глаза. – Если б я могла просто это сделать, зачем бы мне понадобилась твоя помощь? – Э-э-э… А тебе нужна моя помощь? Ты вообще-то об этом не говорила. Я должен как-то тебя разбудить? В голову отчего-то лезут кадры из «Спящей красавицы», и мелькает мысль, что это попахивает педофилией, а он на такое не подписывался, к тому же это же должен быть поцелуй любви, а не просто так, кроме того… – Ты всегда такой тормоз или только когда валяешься в отключке? – Маленькая нахалка сокрушенно качает головой, уперев руки в бока. Холистический детектив решает, что пора проявить немного твердости и чувства собственного достоинства. – Знаешь что, юная леди, – он становится напротив и невольно копирует ее позу, – тебя явно плохо воспитывали. Обычно, если тебе от человека что-то нужно, стоит вежливо попросить и сказать «пожалуйста». Вмиг сникнув, девочка опускает голову и смущенно ковыряет пол пальцами босой ноги. – Прости. Я так долго ждала хоть кого-нибудь. Не представляешь какой это отстой – просто валяться здесь без возможности что-либо сделать, подать знак. – Погоди-ка…– зацепившись взглядом за табличку над кроватью с красноречивой надписью «Джейн Доу», Дирк недоуменно хмурится. – А где твои родители? – Мама умерла давно, а папа на конференции в Сингапуре. Он оставил меня с няней, я сбежала, потом навернулась с лестницы, и вот… – А почему няня не объявила тебя в розыск? – Понятия не имею! Она яростно встряхивает головой, и Дирк словно наяву видит капли влаги, разлетающиеся с ее ресниц, но не успевает удивиться. Его будто тянет куда-то, палата с маленькой фигуркой на слишком широкой кровати начинает таять. – Черт, кажется, я перемещаюсь… Скажи мне свое имя! Как тебя зовут? Скажи, и я разыщу твоего отца! –Мейси! Мейси Бомовски! Моего отца зовут Эндрю, он владелец компьютерной… *** Дирк Джентли приходит в себя под писк кардиомонитора с жуткой мешаниной в голове – тут и странная девочка, вернее ее астральное тело, и голос полковника Риггинса, который говорит, что гордится им. Что из этого реальность, а что бред – кто знает. В конце концов, он всегда неважно реагировал на алкоголь и наркотики, что, если разобраться, не так уж и плохо – превратиться в холистического алкоголика, или наркомана ему точно не грозит. У вошедшей в палату медсестры он допытывается, не наведывались ли к нему посетители и, получив отрицательный ответ, внезапно испытывает разочарование такой силы, что сам удивляется. Что ж, без цветов и горы открыток с пожеланием скорейшего выздоровления он обойдется, не впервой. Некстати приходит в голову та, другая палата, похожая на его как две капли воды. Та самая, где лежит на кровати маленькая фигурка, облепленная датчиками, а у изголовья висит табличка с надписью «Джейн Доу». Там тоже нет ни цветов, ни открыток. Дирк лежит на левом боку, хихикает, когда по телу ползут мурашки от прикосновений пальцев в латексных перчатках. Медсестра по имени Кларис – темнокожая, массивного телосложения, пожилая и суровая на вид – деловито занимается перевязкой, пропуская мимо ушей его болтовню. Однако на вопрос о девочке отвечает, хоть и с заминкой – да, девочка самая что ни на есть настоящая. Лежит этажом ниже в коме, имени ее никто не знает, полиция уже проверила городские сводки по пропавшим детям и теперь вот собирается подключить прессу. Нет, в самом деле, так нечестно. Только он успел закрыть одно дело, и вот снова, опять двадцать пять. Неужели нельзя просто дать ему отдохнуть и выздороветь, и чтоб вокруг толпились люди, которым не наплевать, переживали за него? Ага, в следующей жизни. Похоже, это дело обещает стать самым коротким за всю его практику – в век интернета найти человека, зная его имя и род занятий, и связаться с ним очень легко и просто. Дирку Джентли удается закрыть дело за один час пятнадцать минут. Это абсолютный рекорд. Дополнительная информация о девочке в коме и прочих обитателях госпиталя в виде слухов и сплетен накапливается за следующие сутки – он путешествует по коридорам на инвалидной коляске с электроприводом, одолжив ее в соседней палате у парня с ДЦП в обмен на пачку сигарет, случайно оброненную одним из санитаров; собирает сведения, словно пчела мед, перелетая от цветка к цветку. Дирк в своей стихии – он расспрашивает и рассказывает, и даже находит пару благодарных слушателей. У палаты этажом ниже суета – таблички «Джейн Доу» уже нет, рядом с кроватью девочки сидит мужчина в деловом костюме и разговаривает по телефону. Кажется, отец Мейси Бомовски нашел самого крутого нейрохирурга в штате, ее будут оперировать уже сегодня вечером. У нее все будет хорошо, думает Дирк. Это дело просто обречено на хэппи-энд. Такой классический, как показывают в слезливых фильмах про потерявшихся и найденных детей, где в финале все домохозяйки рыдают перед экраном. У нее все будет хорошо. Он возвращается в свою палату измотанный до полуобморока; правое плечо пульсирует острой болью, и нет сил даже переползти в кровать. Обыскавшаяся своего беспокойного пациента сестра Кларис обрушивает на его голову громы и молнии, но у него такой несчастный вид, что она почти сразу теряет весь свой пыл. А потом внезапно хватает Дирка за бока и перемещает на кровать с такой ловкостью, что тот успевает лишь испуганно-недоуменно пискнуть. За окном шумит дождь, система для внутривенных вливаний настроена таким образом, чтобы подарить ему крепкий сон без боли, и он вовсе не прочь этим воспользоваться, но мысли лезут в голову, те самые, от которых он бегал весь день. Мысли про Тодда Броцмана. Кто вообще сказал, что у него могут быть друзья? Он всего лишь инструмент Вселенной, а у них не бывает друзей. Вселенная заботится о своих инструментах, следит за их функциональностью, чинит, если они ломаются. Дирка распирает изнутри; он душит в себе злые слезы и пытается сосредоточиться на шуме дождя. Дождь – это хорошо. В Англии часто идут дожди, порой кажется, что ты покрываешься плесенью. Вот бы сейчас там оказаться. Это бесконечное солнце за окном задолбало. Вся беда в том, что он поверил. Ну, почти. Ну ладно, поверил. У Тодда скорбные морщинки над бровями, щетина, которая делает его мужественнее(как он сам полагает) и щель между передними зубами, которая его не портит – так полагает Дирк. И совершенно чумовые, инопланетянские глаза-блюдца. Они глядят с такой искренностью и скорбью, что Дирк хотел бы стать священником и снять с души Тодда Броцамана все грехи, которые тот успел совершить. Он может лишь попытаться утешить, сказать, что Тодд не совершил ничего непоправимого и попросить не называть себя мудаком. Но это бесполезно, потому что Тодд все равно теперь его ненавидит. И Дирку предстоит еще множество раз засыпать и просыпаться с мыслью о том, что Тодд его ненавидит. Поутру он открывает глаза навстречу ярким солнечным лучам, мгновенно переходя от сна к бодрствованию. Внутри странное ледяное спокойствие и равнодушие. Любопытно – если он впадет в депрессию, Вселенная подкинет ему холистического психотерапевта? Ему разрешают вставать, а к полудню обещают выписать на амбулаторное долечивание, теперь стараются в больницах никого подолгу не держать. Дирк терпеть не может больницы, но на этот раз предпочел бы остаться здесь подольше. Ведь стоит только ему выйти за порог этого чудесного заведения, как круг замкнется и все начнется заново. Новые события, новое дело. Новые люди, которых снова будет проносить мимо него сумбурным потоком. Ни один из них не задержится рядом, и опять никому не будет до него дела. Этажом ниже полная идиллия –часть громоздкой аппаратуры для поддержания жизни уже убрана, мужчина в костюме сидит у кровати, сжимая ладонь девочки, ее глаза открыты и, кажется, она даже улыбается. Что ж, на этом месте домохозяйкам пора всплакнуть под занавес. А ему пора двигаться дальше. Вместо сестры Кларис за ним приходит совсем еще молодой темнокожий парень с креслом-каталкой и на вопрос «зачем?» отвечает, что так полагается. Что ж, полагается, так полагается. Он, разумеется, не может молчать по дороге в приемное отделение, но благодарных слушателей не находит. Его вывозят за порог навстречу солнцу, которое, конечно, задолбало, но ведь и плестись домой под дождем довольно уныло. Мир встречает Дирка Джентли звуком шагов, голосов и гудением автомобильных клаксонов; запахами выхлопных газов, цветов с ближайшей клумбы и горелого масла из закусочной на углу. А Дирк Джентли встречает мир со смесью щекочущего любопытства, ожидания и покорности судьбе. – Ну… вот. Я снова там же.