Я её не любил?

Наши отношения были специфичны. Я её не любил. Она была правильной до изнеможения, предельно-чисто-ангельской стервой. За ней увивались все - и первые курсы, и последние, и преподы, и профессора, бывали в кругах ее поклонников и девчонки - тихие замухрышки и совсем не тихие "борцы за свое право". Она нравилась абсолютно всем - своими длинными белокурыми волосами, невероятно огромных размеров изумрудными с оттенками моря глазами, белоснежной улыбкой и еще кучами эпитетов ее прекрасно-восхитительной внешности. Она проходила мимо, оставляя за собой цветочный шлейф и виляя задницей а-ля модель Виктории Сикрет, улыбалась всем, а мне - никогда (только если считать ее дерзкий оскал за ослепительную улыбку - тогда да, она улыбалась мне миллионы и миллионы раз). Она была недоступной, непривычно недосягаемой, что хотелось её приручить, или придушить, тут уж как карты лягут. В общем, вы поняли, она была идеал с армией дьяволов внутри, а я её просто не любил. Отношения у нас были странные, если считать, что у н а с вообще были какие-либо отношения, потому что н а с не было. Был я, была она и неприкрытая ненависть между нами, что летала в воздухе и душила всех в радиусе пяти метров. Были наши крики и ссоры, являвшиеся чем-то вроде развлекаловки для всего университета, были ее пощечины, сопровождавшиеся радостными хлопками и выебистыми "ууу". Был мой черный "infiniti", была её красная "tesla" и гонка в три квартала от универа до дома. Были истеричные "Выруби музыку!" и "Забери свою псину!", миллионы летящих жалоб и такие же миллионы искр. Я её не любил и она меня тоже, но у нас была одна ненависть на д в о и х. Наши отношения никто никогда не понимал. Друзья просили отстать от девчонки или завалить её, наконец, в постель, а девчонка сама начинала, а мои кулаки чесались при слове "постель". Она целовалась с парнями почти у порога моего дома (мы были соседями, да, но я знал - это было специально), я приводил к себе каждую ночь новую девушку и открывал свое окно - стоны и крики, летевшие в её комнату, всегда мешали ей заснуть. Она была такой невозможно от меня отдаленной, но в такой прекрасной близи ко мне. И всегда, абсолютно всегда, когда чужие мерзкие руки позволяли себе больше, чем держать хрупкую девушку за талию, раздавалось рычание моей машины и пугливые взгляды её попугаев. И всегда, абсолютно всегда, когда очередная выкрикивала-выстанывала моё имя, в окно комнаты прилетала пустая бутылка колы, а из комнаты - вылетала полуголая девица. Наши отношения о т н о ш е н и я м и не были. Были непрекращающиеся пререкания, искусные подъебы и непередаваемые ощущения свободы. Были дерзкие взгляды и острые фразы, были шумные вечеринки и пьяные разборки. Любви не было, был и н т е р е с. У н а с не было отношений. Никогда и ни разу. Была только жуткая боль: у неё - от удара сбившей её машины, у меня - от резкого знакомого крика и ярко-алой крови на асфальте. Сукин сын, как в последствии выяснилось, перебравший в гостях вискаря, смылся сразу же. Я не видел всего этого тогда - я пришел позже - но если бы я увидел, я бы остановил его обязательно. Даже если бы мне пришлось самому полезть под эту чертову машину, я бы вытащил его и обязательно бы ему въебал, а, возможно, убил, тут уж как посмотреть. Наши с ней отношения относились к разряду чеблинзанахер. Я её не любил, а оказался единственный из всей той гребанной толпы, окружившей разбитую на дороге её, кто к ней подбежал, кто орал, кто заставил её вновь дышать. Я разбил все их телефоны и накричал на каждого, а никто так и не понял причину моих почему-то скатившихся слез: "Эй, чувак, ты её ненавидел!" Я, блять, только ею и жил. У нас не было с ней отношений, но она задохнулась в собственной крови прямо в скорой машине, одарив меня тем с а м ы м взглядом, резким-острым-восхитительно-охуительным взглядом ятожетобойжила. Я кричал и кричал, разбивал костяшки своих кулаков о все возведенные мимо стены. Я бил посуду и зеркала, я просил, умолял этот гребанный мир вернуть мне её, но мне махали ручкой и смеялись в лицо. Я её не любил, и она меня тоже. Мы просто, возможно, друг без друга жить не могли.