Ночные Снайперы — Google
*местоимение = вместо имени
Когда шестисезонная Она теряет себя, окончательно растворившись в образе псевдолегкомысленной рыжеволосой старшеклассницы, Она просто вбивает своё имя в строчку поиска небезызвестного интернетовского сайта и кликает на значок «лупа». И вся жизнь как на ладони. Скоро поисковые системы будут выдавать видеоряд мыслей запрашиваемой личности, стоит только войти в аккаунт и подтвердить, что ты, чёрт возьми, не робот. Она никогда не чувствовала себя несчастной в той совершенной степени, которая возводила бы всю её прежнюю значимость в ноль. И сейчас тоже, в общем-то, не чувствует. У неё тюльпаны в глиняной вазе на подоконнике и своеобразная мазня Жоана Миро в рамочке на стене — замкнутый круг реальности (нормальности) — домашний уют сменяется психоделической музыкой «трудо выебудней». Всё до смешного просто. Страдать нет времени, да, как в пингвинах мистера Поппера. . Где-то в другой жизни Он звонит ей в полчетвёртого утра, пьяный в дым, только для того, чтобы сказать, какая она на самом деле красивая. И Она строго, как-то совсем по-матерински, призывает его вернуться домой (где ты? в Вегасе?) или в свой номер и хорошенько выспаться. . Теперь, выучившись на своих нелепых первосезонных ошибках, Он только играет, никогда не добавляя в кипящую кастрюлю рабочей суеты щепотку собственных чувств. Он — серьёзный взрослый дядька, погружённый — будто в чашку с ядовитым эспрессо — в свою нормальность. . И только сумбурные предрассветные сны возвращают его в извилистые коридоры прошлого. . — Ты с ней счастлив? — вопрос невпопад. — Счастлив. — Простой ответ. . Она смотрит на него долгим задумчивым взглядом, а потом разворачивается и садится в машину. Он сбивает с сигареты пепел, хмурится, цокает языком. Секунды через три свет фар разрезает гуашевую черноту июльской ночи, и курносый наблюдает, как рыжая суетливо пристёгивается ремнём безопасности и хватается за руль, будто за спасательный круг. Но едва только Он собирается сделать шаг (шаг в весьма неопределённом направлении), как Она опускает стекло, разворачивается к нему в анфас и быстро выговаривает: — Ты этого заслуживаешь. — Кивает, будто соглашается сама с собой, а потом как-то совсем пасмурно добавляет: — Заслуживаешь быть счастливым. . Третьесезонная Она уезжает. Третьесезонный Он остаётся беспомощно мусолить в губах потухший окурок. . И вот, внесериальные, перемолотые в пыль да труху сверкающими голливудскими жерновами, они возвращаются в исходную точку. . Она ждёт его в коротком зелёном платье (обещалась быть в коротком зелёном платье) возле маленького кафе в Ванкувере; Он, ссутулившись, нахлобучив на отросшие вихры бейсболку козырьком назад, спешит к ней. — Привет, бородач! — легко смеётся Она и обнимает вдруг могучие плечи. В ответ Он что-то нелепо шутит про распродажу в стране лепреконов (мучительно готовил фразу заранее), а потом здоровается с тщательно отрепетированной жизнерадостностью: — Привет! Я так рад тебя видеть! — но обнимает крепко — как раньше — искренне. И обоих пугает это безрадостное ощущение фатальности — словно от них самих ничего не зависит и никогда ничего не зависело — всё продумано-прописано в сценарии; высокопоставленный чинный дядя-режиссёр просто выводит одного персонажа из сюжета жизни другого, только для того, чтобы феерически свести их в финале. . Но феерического хэппи энда не случается (может быть, ещё не время, а может, время бездарно упущено) — режиссёрские марионетки всего лишь завтракают вместе, безотчётно выискивают изменения в лице, осанке и речи друг друга, перекидываются односложными фразами. . Вопрос-ответ, едва ли обоих хватает на большее. . — Я тут собираюсь… — Замуж? — Нет! — Уверена, что не замуж? — Уверена. — Тогда не интересно. . Потом Она говорит, что заканчивает свои дела и улетает из города в конце недели; Он вызывается проводить её в аэропорт. И ей хочется отказаться (ни к чему это), но всё-таки соглашается, пускай и в качестве некоего одолжения: когда им снова выпадет встретиться — не вычитать ни в одном сценарии. Память о нём всегда болела в ней — между ними двоими никогда не происходило чего-то большего, чем дружба — но дружба эта произрастала из её взрослого высокомерия и его детских комплексов, из чего-то наивного и несбыточного, из чего-то, что теперь превратилось в едкий туман воспоминаний. Она разрешает себя проводить, точно так же, как когда-то разрешала восхищаться собой. «Уж точно, — думает она вскользь, — не любить». . Пятничным утром Он заезжает за ней на такси ровно в восемь утра; на удивление, Она уже ждёт его в холле своей гостиницы — напряжённо сидит на краешке винтажного стула с высокой спинкой, как бы готовясь сразу вскочить с места и немедленно двинуться в путь. Он энергично машет ей рукой и приветственно выкрикивает её имя, тут же обращая на себя внимание подруги. Она видит его и, до этого полностью погруженная в свои непутёвые мысли, мигом возвращается в реальность. . Не без труда затолкав все её вещи в багажник, они усаживаются на заднее сиденье компактного «Пежо», перекидываются парой фраз с таксистом и дальше едут в полном молчании. Каждый смотрит в своё окно — у него перед глазами мелькает калейдоскоп городских витрин, у неё — воспоминаний. . — А что насчёт забвения? — как-то спрашивает Она в далёком прошлом, дрожа в непрогретой машине после очередного светского раута. — Что если в один прекрасный день ты проснёшься и — бум! — пустота, а… а твоё имя — просто ещё одно забытое имя? Он смотрит на неё сверху вниз, и в глазах его пляшут черти. — Не страшно. — Отвечает твёрдо, снисходительно даже, а сам, ей богу, пубертатный школьник в тени недосягаемой красавицы-учительницы. — Я могу оказаться забытым точно так же, как и любой другой. Как могу забыть и я сам. — После короткой паузы вечно смеющийся, несерьёзный мальчишка заканчивает мысль непозволительно взрослой фразой: — Это нормально. . Сейчас, спустя много лет, сидя в салоне ванкуверского такси, Она чувствует, что задыхается. Память душит её, и бывшая актриса просит водителя немедленно остановиться. Таксист, в свою очередь, послушно заворачивает за угол и паркует свой «Пежо» на въезде в тупик. Быстрым движением руки Она распахивает дверцу машины и выходит из неё, бездумно направившись вглубь тупика и зажимая ладонью рот — то ли для того, чтобы не закричать, то ли — чтобы не разреветься. Не разреветься — так по-женски! — у неё не выходит. Он, напуганный до смерти, выскакивает за ней и охрипшим от волнения голосом спрашивает, что случилось. Он вовсе не уверен, что Она его слышит, но по какой-то необъяснимой причине эта красивая молодая женщина останавливается, разворачивается лицом к нему и в пару шагов преодолевает расстояние между ними. . А потом обнимает — обнимает почти до боли. . — Если ты… — шипит Она ему в ухо, — если ты вдруг вздумаешь меня забыть… — тут она замолкает и отстраняется, а после, нечаянно смешная: с какой-то нетрезвой улыбкой на губах и чернильными дорожками от туши — на щеках, собирает неоконченное предложение в единое целое: — Если вздумаешь меня забыть — набери моё имя в Гугле. И эта фраза, произнесённая вслух, теперь кажется ей злой неуместной шуткой. . Он ещё долго стоит, оглушённый, ничего не понимающий, а потом, смекнув, в чём всё-таки дело, начинает смеяться, смеяться так, что это больше похоже на истерику, нежели на искреннюю реакцию на её слова. . — Дилан. — Его имя, строго произнесённое ею, словно удар под дых. Он успокаивается, ловит её потухший взгляд: в эту минуту она чувствует себя ужасной дурой, поддавшейся первому натиску ностальгии. — Дальше я поеду одна, — тон сухой, безапелляционный. И сначала — ему хочется её переубедить, потом — хочется поехать следом, просто для того, чтобы быть уверенным — она в порядке, она села в свой чёртов самолёт. . Но как бы там ни было, он не дурак и понимает даже слишком отчётливо — разлука неминуема — сейчас или уже через сорок минут; забвение — фактическая неизбежность; она — … прощается; он — закуривает. . И как во сне: Холлэнд уезжает. Дилан остаётся беспомощно мусолить в губах потухший окурок. . fin