Без изменений

Футакучи помнил день, когда его мир начал рассыпаться. Аонэ пришел на тренировку с компрессионным рукавом на предплечье. Было как-то странно. И воспринималось на его руке чужеродно. Хотя до этого Аонэ и с утяжелителями играл — и на запястьях тоже, будто нагрузок было мало. — Все в порядке? Рука болит? — Футакучи сам не понимал, почему нервничает. То есть он не хотел об этом думать. Не хотел понимать. Он знал, что увидит, еще до того, как Аонэ стащил рукав. На предплечье Аонэ темнел отпечаток ладони с растопыренными пальцами. И совершенно не совпадал с ладонью Футакучи. — Да ладно, — выдохнул он, прижимая своей рукой этот чужеродный, неправильный отпечаток, будто так можно было вытравить его с кожи Аонэ. — Это же... а я думал, что когда-нибудь у тебя все ноги будут мной отмечены. Аонэ выглядел немного потерянным — и стоило убрать руку и отступить, как он натянул рукав обратно. И не смотрел на Футакучи. А умение угадывать его мысли как будто отключилось. Или нет. Футакучи снова сжал пальцы — прямо над пробуждающейся меткой. И, когда Аонэ повернул голову, поцеловал его. — Я все равно тебя люблю, — сказал Аонэ, и Футакучи рассмеялся от облегчения. И какой он все-таки дурак, что ему понадобилось подтверждение. Он, конечно, все знал и про себя, и про Аонэ — с момента знакомства. Он думал — наверное, они оба думали, — что их метки просто задерживаются. Такое бывает, у Футакучи даже наследственность имелась: метки дедушки и бабушки появились на них спустя пять лет брака и два отпрыска. Футакучи любил об этом рассказывать: Аонэ, особенно после слов о браке, выглядел задумчивым, и что-то в его взгляде грело Футакучи. Но теперь-то понятно, что дело было в другом. А Футакучи ведь в самом деле надеялся, что их метки проявятся. Они с Аонэ идеально подходили под все условия. Они точно были на одной волне, они часто думали об одном и том же, прикасались друг к другу. Игра с поиском меток стала их особенным ритуалом — после того, как Футакучи впервые рассказал историю про деда и бабку, а Аонэ отозвал его из зала, чтобы поцеловать. Никто даже не заметил: команда была слишком впечатлена отпечатком ладони Монивы поперек лица Камасаки. Больше всех был впечатлен, похоже, сам Монива — наверное, еще и тем, что не стал призывать Аонэ и попытался разнять Футакучи и Касамаки. Меток после первого поцелуя ни у Футакучи, ни у Аонэ не возникло. Не проявились они и после того, как они первый раз подрочили друг другу. И после первого секса тоже ничего не появилось, хотя Футакучи возлагал на это большие надежды. Может быть, дело было в том, что мир тогда сузился до Аонэ, и он быстро забыл про метки. Хотя Аонэ так держал его за бедра, что синяки потом долго не сходили, — но это были просто синяки. Футакучи ему тоже наставил, и еще отличный отпечаток зубов на плече — он им гордился. Аонэ, кажется, тоже: Футакучи много раз ловил его на том, как он трогает след под футболкой. Но меток так и не появилось. Крайняя степень отчаяния привела к запросу в гугле, может ли метка появиться прямо в заднем проходе. И, пожалуй, после такого количества порно в результатах надо было смириться. Хотя Футакучи, наверное, с первого их одного на двоих прыжка в блоке понял, что это безнадежно. Что если метка не появилась тогда — даже пусть предвестником настоящей, — ее не вызвать искусственно. Он просто не хотел об этом думать. Он совершенно иррационально надеялся. И заразил своей надеждой Аонэ, а теперь тому плохо. — Сними, — потребовал Футакучи и сам стянул с Аонэ дурацкий рукав. — Это же твой идеальный человек, а ты метку прячешь. Аонэ вздохнул. — Я вообще не идеален, — возразил Футакучи. Хорошо, семпаи его не слышали. Камасаки почему-то до сих пор горел жаждой мщения. — Это не меняет же ничего, да? — пришлось подняться на цыпочки, чтобы посмотреть в глаза Аонэ. Тот на несколько мгновений зажмурился, а потом кивнул, и Футакучи успокоенно выдохнул. Он сказал себе, что должен забыть о метке Аонэ, но, разумеется, забыть никак не мог. Немного легче стало, когда они с Аонэ, не сговариваясь, нашли несколько статей о том, что наличие метки не мешало отношениям, и предъявили друг другу практически одинаковые выдержки. Даже наличие рядом идеальной пары не мешало. А потом мир Футакучи разлетелся на куски после того, как они проиграли Карасуно. Футакучи смотрел, как Хината Шое с поразительно восторженным лицом хватает Аонэ за предплечье. Ровно поверх отпечатка, который Футакучи помнил до мельчайших подробностей. Аонэ придерживал Хинату за плечо, и Футакучи ясно представлял, как наливается теплой охрой оттиск его руки на чужой коже. Футакучи методично препарировал свои чувства: вот раздражение после проигрыша, вот предвкушение перемен, вот любовь к Аонэ, а вот это, колючее и горячее, — ревность, приятно познакомиться. Она так и тлела внутри, даже после возвращения в общежитие, даже после того, как Футакучи запер дверь в их комнату, надеясь, что отсекает все лишнее. Впервые ему было странно молчать рядом с Аонэ. Хотелось заполнить неуютную паузу, но Футакучи слишком боялся, что не уследит за языком. По дороге — в автобусе они сидели рядом, как и всегда, — Футакучи хотел его поздравить. Но даже в мыслях звучало ядовито. Кончилось тем, что он весь извертелся и Аонэ обхватил его ладонью за плечо и прижал к груди. Сердце у него билось неожиданно быстро. Футакучи уже привычным жестом накрыл ладонью его метку. Даже теперь она не отличалась на ощупь. С закрытыми глазами можно было представить, что ничего на руке Аонэ нет, — вот только Футакучи был реалистом. Если бы еще это помогало смириться. Футакучи разобрал свою сумку и сумку Аонэ тоже, рассортировал вещи для стирки и задумался о том, чтобы прибраться на столе. Хотя бы убрать оттуда один из трех полуразобранных ноутбуков. Тут же вспомнилось: он хотел собрать радио. Может быть, заняться этим сейчас? Аонэ перехватил его, сжав повыше локтя, отвлекая от этой бестолковой активности. — Ничего не изменилось, — сказал он. От его хватки у Футакучи будто загорелась кожа. Он вдруг подумал, что не хотел бы для себя никакой другой метки — достаточно этого прикосновения. Крепко сжал пальцы поверх ладони Аонэ, чтобы тот не вздумал отпускать. А потом поймал его другую руку — правую, с меткой, — обвел пальцами контур чужой пятерни. И поцеловал в центр отпечатка. Провел языком по коже — метка и на вкус была такая же, как кожа вокруг, — осторожно прикусил. У Аонэ дрогнули ресницы, и Футакучи широко лизнул его руку, прямо по метке. Снова укусил, на этот раз сильнее, так, чтобы остался отпечаток, — и разгладил его языком. Метка была частью Аонэ, вдруг осознал Футакучи. Как рука или нога. Или шея. Или плечи. Футакучи еще раз впился в нее, на этот раз так, чтобы оставить свой след. Он толкнул Аонэ к кровати, неуклюже распластался сверху, чтобы поцеловать, ощущая, как Аонэ гладит его по голове и спине. Как будто ничего и правда не поменялось. Они перекатились по кровати несколько раз, стаскивая с себя и друг друга одежду, — пока Футакучи снова не оказался сверху. Он гладил Аонэ по животу, прислушиваясь к себе. Ревность никуда не делась, наоборот, как будто растеклась по телу, смешавшись с возбуждением. Под кожей бежали мурашки, требуя сделать что-то прямо сейчас, но Футакучи медлил. Он пропускал через себя прикосновения Аонэ, его поцелуи, пытаясь убедиться, что ничего не изменилось. Как будто ему нужен был еще какой-то повод, чтобы напряжение внутри него наконец нашло выход. Аонэ, похоже, тоже нужен был повод. Или он просто чувствовал что-то похожее. Аонэ развел ноги, и Футакучи ощутил, как внутри него лопается колюче-горячий шар. Он не помнил, как ему удалось найти смазку. Терпения не хватало сделать все как надо, и Футакучи кусал губы, наскоро толкаясь в Аонэ скользкими пальцами. Он не успел даже прочувствовать, отдать себе отчет в том, что делает. Руки тряслись, пришлось схватиться за бедра Аонэ, чтобы унять дрожь, — и Футакучи сам не понимал, как ему удалось войти с первого раза. Член медленно погружался в тугое, горячее отверстие, и Футакучи снова затрясло. Он вытер лицо о плечо Аонэ, ткнулся в его грудь лбом, тяжело переводя дыхание. Аонэ взлохматил ему волосы. Он неглубоко, часто дышал, и Футакучи потерся щекой, жмурясь и пытаясь осознать, что сейчас чувствует. Ощущений было так много и так сразу: жар в груди и в паху, горячая теснота вокруг его члена, бешеный стук сердца — не понять, его или Аонэ, — и Футакучи казалось, что он вот-вот вырубится. Он нащупал член Аонэ, потеребил пальцами нежную кожицу, примериваясь поудобнее, и двинул бедрами, вталкиваясь еще глубже. Под веками вспыхнуло белым, и Футакучи застонал, выходя и снова погружаясь в Аонэ, на этот раз быстрее. И еще раз. Пот струился по лицу, и Футакучи тщетно пытался его сморгнуть. Аонэ глубоко вздохнул и расслабился, выдохнув. Тоже обхватил свой член, а потом двинул бедрами, сам насаживаясь на Футакучи. Футакучи зажмурился, потому что смотреть толком не получалось, а еще он боялся, что кончит за несколько секунд, если продолжит пялиться. С закрытыми глазами у него был шанс продержаться еще немного, несколько неровных, быстрых, неглубоких толчков, от каждого из которых взрывалось что-то в мозгу. А потом Аонэ тоже застонал, протяжно, на выдохе, и от этого звука Футакучи все-таки выломало оргазмом. Каким-то чудом он не завалился на Аонэ — остался на коленях между его ног, пытаясь отдышаться. Аонэ смотрел на него из-под слипшихся ресниц, и Футакучи потянулся его поцеловать. Его член выскользнул из тела Аонэ, и от этого еще раз перетряхнуло. Аонэ накрыл ладонью свой пах, и Футакучи тоже потянулся к его члену — но тут в голову пришла идея получше. Палец легко погрузился внутрь. Было уже не так тесно и очень влажно, и Футакучи не сразу понял, что это из-за его спермы. Он судорожно вздохнул, замерев. Его снова тряхнуло, будто он еще раз кончил. Он смотрел, как Аонэ быстро и размашисто дрочит себе, трахал его пальцами, осмелев, и думал, что плевать он хотел на метки и их значение. Аонэ был целиком и полностью его. И еще — чересчур идеальным. Аонэ крупно задрожал, вскинув бедра, и Футакучи успел подставить ладонь, ловя капли его спермы. У нее вкус тоже не поменялся. Футакучи задумался, изменится ли что-то, когда на нем самом проступит метка. Будет ли Аонэ тоже ревновать? Ревность не особенно вязалась с ним. Аонэ наверняка сразу вспомнит, что не обязательно влюбляться в обретенного благодаря меткам партнера и бросать ради него уже существующие отношения. Можно дружить. Можно даже быть врагами, как в какой-нибудь приключенческой манге. Аонэ поднес руку к лицу, рассматривая засос посреди метки. Футакучи довольно фыркнул. А потом Аонэ посмотрел на него, Футакучи проследил за его взглядом и обнаружил на плече четкий след укуса — тот уже наливался синевой. — Ну спасибо, — пробормотал Футакучи, ощупывая плечо. Было странно чувствовать выемки от зубов — и немного больно, стоило надавить на синяк. А в груди разливалось приятное тепло. Кажется, он ошибся на тему Аонэ и ревности. — А когда пройдет, оставишь новый? Аонэ посмотрел так, что было понятно: определенно, оставит. Футакучи ему — тоже. У них были свои метки. Надо было понять это с самого начала.