Пять лет ожидания

~ 1       Чайник закипает и свистит, давая знак своему хозяину, что пора выключить газ. Юноша двадцати лет оглядывается и немного недоумённо смотрит на свихнувшийся кухонный прибор. Проходит положенные два шага от окна до плиты, отчего-то, за три, и медленно поворачивает «краник», выключая газ. Ёжится и оборачивается к окну. Там уже ничего не видно. Да и было ли видно хоть что-то?       Юноша морщится, от чего у него дёргается кончик носа, и наливает в чашку кипятку. Садится за стол, спиной к миру и глядит на старый плеер. Ещё дисковой. Месяц уже не слушал оставленный там диск. Какой он там сейчас?       Щелчок кнопки включения, и начинающаяся с середины весёленькая песенка…       «…улетать?       Чего покорять? Нам рано знать.       Не все ли равно?       Лишь бы с тобой и далеко.       Мы сможем найт…»       Эллизиум – Космос       Ещё один щелчок и выключенный плеер замолкает. Тонкие пальцы застывают на чёрной кнопке. Юноша смотрит в чашку, где всё ещё нет чайного пакетика. Пальцы, мелко дрожа, отпускают кнопку и тянутся к банке с чаем. Крышка с металлическим звоном падает на пол, отодранная с насиженного места.       — Чтоб тебя…       Голос ровный. Юноша подбирает крышку и выпрямляется, глядя в темноту дверного проёма, ведущего в коридор.       — Чтоб тебя…       По бледный щеке прочерчивает дорожку единственная, одинокая слезинка, и он осторожно стирает её тыльной стороной ладони только у подбородка. ~ 2       Ему уже двадцать два. Все те два года, что юноша жил, иногда ловя себя на мысли о том, что непрерывно ждёт, многое изменилось вокруг. В первую очередь он сам. Первое время выходить из дома ему совершенно не хотелось. Это казалось бесполезным делом, выходить туда, пытаться что-то делать.       Они с лучшим другом мечтали полететь в космос вместе, вместе открывать иные миры. Мечта, ради которой они многое делали. Чем старше, чем дальше вперёд, тем больше они старались.       Сейчас, оглядываясь назад, юноша спрашивал себя, а так ли сильно хотелось улететь? Чиркает зажигалка, и он неспеша ведёт над дрожащим пламенем пальцами. Улыбается. Огонёк тёплый, он возвращает ощущения того тепла, которое дарили пальцы лучшего друга, проверяя температуру, замеряя пульс.       Юноша фыркает, ещё раз проводя над пламенем и перекрывая ему выход. Огонёк гаснет, и парень кладёт зажигалку на подоконник, рядом с пачкой сигарет. Поднимает руку на уровень глаз и смотрит на немного подрагивающие пальцы. Если не слишком присматриваться — и не заметишь. По сути, он достаточно здоров. Но к звёздам путь заказан, как минимум в этом веке.       Нет, он не хотел улетать. Просто хотел быть рядом с тем единственным человеком, который всегда понимал без слов.       — Ну что же, — юноша вздыхает, берёт в руки письмо и медленно, слово за словом, перебирает его почерк.       Ближе к концу не самого длинного письма в мире листок всё же начинает мелко подрагивать в пальцах. Зажигалка снова чиркает, и край листа загорается, озаряя багровым светом лицо юноши. Бумага горит хорошо, ярко, очень тепло. Если закрыть глаза можно представить, что на лицо падают солнечные лучи, прямо как летними вечерами, когда они сидели на скамейке в парке.       Ресницы, освещённые огненными лучами, немного подрагивают, а губы растягиваются в улыбке, которой улыбаются те, кто научился отпускать, но всё равно не разучился ждать. Он отлично понимает, что сжечь прошлое через это письмо не удастся. Он не сможет перестать ждать. Равно как не сможет пойти к кому-то со своим ожиданием.       Это только его собственное ожидание. Он точно знает, что дождётся, даже если придётся для этого приходить на смотровую площадку хоть десятки лет. Хоть всю жизнь. Всё равно.       — Мне всё равно. Я буду ждать.       Открыв глаза, он смотрит на догорающий краешек письма. Достав спрятанную за ухом, под волосами, сигарету, суёт её в рот и наклоняется, неумело прикуривая от огня с письма. Вдох прерывается кашлем, и опалённый клочок бумаги выпадает из рук. Сигарета падает на подоконник следом за ним.       — Чёртов пафос…       Юноша усмехается и усаживается за стол, глядя в окно. Звёзды особо не видно, световое загрязнение не позволяет их толком разглядеть. По всем законам жанра на почти догоревшем листке должны были остаться намекающие «не жди меня, прости», но там ничего не осталось. Только бумага, не более.       Он качает головой и, открыв форточку, уходит из кухни, оставляя сигарету докуривать саму себя. Если не концентрироваться на них, руки совсем не дрожат, и это хорошо, это правильно. Так же и время. Если на нём не концентрироваться, оно пролетит незаметно. ~ 3       Корабль «Звезда». Ему кажется, что это немного странное название. Но название выбрали без него, да и совета не спрашивали. А ведь если бы спрашивали, было бы лучше. Потому что не пришлось бы долго и упорно искать решения глупых проблем.       Стоит ли ждать?       А стоит ли любить?       А если не вернётся?       А если и вовсе не улетел?       Столько всяких глупостей придумать можно просто если не поговорить нормально и вовремя. Он злился, когда обдумывал всё это от безделья. Злился, что друг оказался на столько глупым, что просто сбежал, оставив письмо. Хотя сам тоже не отличался разумностью. Не стоило сжигать письмо. Перечитать сейчас было бы интересно. Ведь с тех пор ещё два года прошло. Ещё немного кусочков жизни изменилось.       Из вспомнившегося просто так — он научился курить. Раньше было нельзя. Астронавтам нельзя курить. Но он в астронавты не годился да и быть им не хотел, так что…       Спичка вспыхивает, зажжённая от газовой конфорки, и юноша закуривает, прислонившись спиной к новому холодильнику.       Помнится, друг любил смеяться над ним из-за старых вещей, типа газовой плиты, старого холодильника или проигрывателя дисков. Не зло смеялся, а так, от недоумения. Хотя некоторые песни вообще было куда уютнее слушать через проигрыватель, чем через новые устройства…       Сейчас квартира изменялась вместе с хозяином. В комнате ремонт только закончился, как и в кухне, в коридоре он только сегодня содрал обои. Некоторые вещи не происходят так, как хотелось бы. К этому быстро удалось привыкнуть.       Ремонт хотелось делать с другом, а в итоге приходилось делать самому. Первую книгу хотелось дать прочитать именно ему, но и тут ошибочка. Книгу прочли уже несколько тысяч человек. Но главное — книгу разослали по тем кораблям, с которыми была установлена связь…       Он не особо надеялся, что его первый труд прочтут на «Звезде», но всё равно улыбался, как глупый ребёнок, когда думал об этом.       Сидя за кухонным столом, он неспешно выводил букву за буквой в новом стихотворении. Сборник стихов составить действительно хотелось. И ещё хотелось научиться красиво писать. Он прикусывал кончик языка, когда слишком уходил в работу, и иногда вспоминал, как его гладили за это по спине.       «- Снова задумался?»       Кому-то больно вспоминать прошлое, а ему, наоборот, было очень даже приятно. Потому что кроме воспоминаний ничего не было.       Кто-то пьёт, чтобы расслабиться и остановить поток мыслей, а он писал стихи и прозу, оставляя на бумаге свои воспоминания.       Писать давно уже можно на разных специализированных устройствах. Можно даже зачитывать текст специальному роботу, но молодой мужчина предпочитал писать на бумаге. Всё же, это лучше упорядочивало мысли, чем набор текста на бездушных машинах. Благодаря этому он мог представить, как тихо смеясь, его обнимают со спины.       «- У тебя красивый почерк.»       Наверное, это глупо, надеяться, что к тебе вернутся из мира грёз и мечтаний. Куда вероятнее, что человек останется там, в своём звёздном пространстве. Но он всё равно верил в чудо. Порой для этого требовалось сильно, до боли, сжать зубы, и посмотреть в небо. Иногда приходилось шептать в это небо проклятья, а иногда рассказывать о собственной любви.       Порой, на смотровой площадке космодрома стояла одна единственная, напряжённая фигура, а иногда она терялась в потоке встречающих. Никто особого внимания не обращал на этого парня. Куда ходить и что делать — только самого человека касается. ~ 4       Когда на пятый год спокойного ожидания прозвучала новость, что окончательно принят и установлен порядок прибытия всех кораблей на Землю, а первые улетевшие найдены и проинформированы о правилах, дышать ему стало внезапно легче. Нужно было просто открыть нужное приложение и увидеть, когда прилетит «Звезда».       Но это было немыслимым образом тяжелее сделать, чем просто ждать на площадке. Мужчина выкуривал сигарету за сигаретой, глядя в начало списка. Для разнообразия он даже изучил принятые законы о космических путешествиях, сходу придумывая множество клишированных историй о космических пиратах. Потом выкидывает очередной окурок в пепельницу и, резко поднявшись, идёт на кухню, заваривать чай.       Всё тот же старый чайник, кажется, дышит, когда под ним загорается огонь. Давно обновлённая банка для чая легко подаётся открыванию и пакетик опускается в чашку, ожидая порцию горячей воды. Скрестив руки на груди, мужчина буравит взглядом кухонную утварь, будто надеясь, что вода вскипит от его взгляда.       Ждать и надеяться куда проще, чем точно знать время. Некоторые страхи вновь возвращаются, хотя уже, казалось бы, давно всё решено, но, немыслимым образом, определённость заставляет их окрепнуть и вновь восстать против своего создателя.       Чтобы не находиться в давящей сейчас тишине, он включает телевизор. Кстати, новый. Там новостная программа, но это вообще не важно. Главное, что не тихо. Присев на край кухонного стола, хозяин квартиры устремляет взор в экран.       Одно мировое событие сменяет другое до тех пор, пока вновь не начинают мусолить тему с возвращением космических кораблей. Фыркнув, мужчина отворачивается к плите и всё не закипающему чайнику, нервно постукивает пальцами по краю стола. У какого-то специалиста берут интервью и расспрашивают о каких-то временных рамках, карантине и прочей важной тягомотине. Уже возникает желание выключит телевизор вновь, потому как вся информация и так давно известна, но тут закипает чайник и приходится отложить пульт.       Чайный пакетик окрашивает воду в тёмно-янтарный цвет, всё больше сгущая краски. Мужчина бултыхает им в воде, надеясь таким образом быстрее заварить чай, когда слышит голос учёного за своей спиной: — По нашим подсчётам, все корабли должны вернуться до конца этого года, а новых мы отправим только после обследования предыдущих групп астронавтов. Всё же нельзя отрицать, что прошлая администрация совершенно не продумала множество важных моментов, прежде чем разрешить людям отправиться в кос… Пульт опускается обратно на стол, выполнив миссию по выключению телевизора, а его хозяин уходит из кухни, недовольно щёлкнув выключателем. Уже на пороге комнаты он чертыхается и возвращается обратно. Находит чашку с чаем в полумраке и, бурча что-то себе под нос, уходит в комнату. ~ 5       Снежинки падают на тёмные, немного отросшие, волосы, но мужчина не смахивает их, сосредоточенно чиркая зажигалкой. Наконец, она даёт ему огня для первой затяжки и клубы дыма и горячего пара на выдохе обретают форму колец. Он думает о всяких глупостях и усмехается, делая следующую затяжку.       Ещё немного подождать…       Лаборатория, примыкающая к космодрому, это хорошо и удобно. Видно было, как прилетела «Звезда», как пятеро астронавтов ушли в здание. Как корабль вкатывали на стоянку смотреть не захотелось. Теперь видно было, как один за другим астронавты уходят из лаборатории.       Их всех встречали. И всех — женщины. Одна — поседевшая и печальная, в чёрных одеждах, слишком выделяющихся на белом фоне зимнего города. Ещё две с детьми. Четвёртого встречала взрослая, можно было бы даже сказать «пожилая», дама и это было интересно. Потому что все варианты её принадлежности к астронавту оказались не верными. Женщина была сестрой-близняшкой вышедшего первым мужчины.       Курить больше пока не хотелось. Хотя желание выглядеть независимым и крутым возникало. Но есть и более интересные способы. Накинув на голову капюшон тёмно-красного пальто, единственный ожидавший мужчина поёжился от противной сырости волос. Тем не менее, капюшон снимать не стал. Только засунул немного озябшие руки в карманы и нащупал там пачку сигарет. Зажигалка, для удобства, была в другом кармане.       Переминаясь с ноги на ногу, он буравил взглядом из-под ресниц двери лаборатории. Вышел астронавт, направившийся к женщине в чёрном. Она обняла его, но, кажется, не заплакала. Они ушли быстро, мужчина в тёмно-красном пальто проводил их внимательным взглядом и поморщился. Шея затекла.       Подвигав головой из стороны в сторону, он остановил взгляд на сером, тяжёлом небе. В фильмах и книгах такое небо ознаменовывает что-то нехорошее. Но он не очень любил клише подобного рода. Небо — это просто небо. Из него сейчас посыпятся крупные хлопья снега — не более. Вытащив руку из карманов он ловит на ладонь снежинку, которая тает, стоит ей прикоснуться к коже. Остаётся только капелька влаги, которая так же быстро куда-то пропадает.       Вновь спрятав руку в карман поднимает взгляд и смотрит на двери. Они открываются, выпускают кого-то… Едва уловимо нахмурив брови, он смотрит, как мужчина лучезарно улыбается, быстро подходя, почти подбегая, к своей большой семье, и обнимает всех разом. Сердце колет грудную клетку, давая понять, что эта счастливая семья не виновата ни в чём. Возникает желание подойти да спросить, где там возится его неразумный астронавт…       Нет, подходить не хочется. Мужчина просто провожает семью взглядом. Мальчик второй ожидающей женщины, до этого просто игравший с сыном другого астронавта, тоже смотрит на то, как уходят люди и, загребая ногами снег, идёт к матери. Пару минут ничего не происходит. Тишину нарушает детский голос, декламирующий стихи, да шум машин неподалёку раздаётся. Потом с неба начинают медленно осыпаться снежные хлопья. Сразу становится светлее. И чем больше снега — тем светлее. Кажется, что ещё немного — и не будет видно, кто выйдет из дверей следующим…       Он сжимает в кармане листок бумаги с записанным временем прибытия «Звезды» и нервно комкает его между пальцами. Ёжится, отгоняя зябкий страх одиночества. Он испытывал его так остро только тогда, глядя в окно и отгоняя наваждения взрывающихся на старте космических кораблей…       Двери лаборатории открываются, выпуская в мир сразу двоих. Вернувшиеся астронавты смеются достаточно громко, смахивают выступившие слёзы и одинаково замирают, глядя на встречающих их людей. Отсюда лиц не разобрать, но хочется верить, что все рады. Или не все?       Хлопнув друга по плечу, один из астронавтов не стесняясь бежит к своей семье, хватает на руки жену, следом ребёнка. И откуда столько сил? Не ясно. Зато они счастливы. Писатель в тёмно-красном пальто прячет просящуюся на губы улыбку за ладонью, сжимающей сигарету. Щёлкает зажигалкой и выпрямляется полностью, расправляет плечи, глядя на вернувшегося из космоса друга.       Друга?       Друзей так не ждут. Когда друзья подходят, неспешно, с едва заметной улыбкой, им так не смотрят в глаза. Им не дают увидеть все эти пять земных лет ожидания в единственных зелёных глазах, не похожих ни на одни другие.       — Марк, — что сказать тому, кто ждал всё это время?       — Артур, — практически эхом, так же не зная, а что, собственно, сказать? ~ 6       Чайник закипает и свистит, давая знак своему хозяину, что пора выключить газ. Прямо как в тот день. Только тогда было тёплое начало осени, а сейчас за окном бушует метель и холодно. Тогда Марку хотелось говорить, но нечего было сказать. Да и не кому. А сейчас он много чего может сказать, но не уверен, что хочет. Только одна мысль в голове и сердце бьётся вместо обычных импульсов организма: «Он вернулся. Он живой. Вернулся. Живой. Вернулся. Живой.»       Это повторяется в голове до бесконечности. Чайник всё ещё надрывно свистит, уже, наверное, имея все шансы потерять надежду быть услышанным. Артур сам встаёт и сам выключает газ. И замирает над плитой, как-то не слишком естественно. Марк хмурится, смотрит в широкую спину и встаёт, собираясь подойти и…       Подойти не успевает. Резко развернувшись, друг одним шагом минует расстояние между ними и прижимает к себе так, что, кажется, вот-вот сломает рёбра. Марк чувствует, что не против.       — Спасибо тебе.       Они одновременно это говорят и точно знают, что ответное «За что?» не актуально. И так понятно. А если не понятно — можно объяснить. Только ведь не обязательно — словами.       Иногда объяснять можно нежными прикосновениями пальцев к бледной щеке. Мягкими поцелуями в лоб, в скулу.       Иногда можно понимать сумасшедшими поцелуями куда придётся. В губы, в щёки, в бороду, даже в глаза.       Оказывается, так много всего можно сказать просто прикосновениями к коже. Сначала руками, потом губами, даже зубами.       Зубами можно и немного сильнее. В отместку.       В отместку за ожидание и одиночество.       В отместку за сигаретный дым на губах и пальцах.       Так же можно и ногтями. За то, что… Да ни за что, наверное. Просто потому, что дотянулся. Ногтями можно приятнее и нежнее, чем языком. Иногда.       А иногда зубами можно свести с ума и заставить метаться по простыням.       Телом можно показать то, чего не описать ни одним словом, ни целой книгой.       Телом на теле можно написать собственное имя. Его там никто не должен прочесть. Никогда. Но оно всегда будет там, чтобы напоминать о старых ошибках, которые лучше не допускать в будущем.       Телом можно просто, беззастенчиво прижиматься к другому телу, задаваясь вопросом о том, кто же из них больший дурак. Риторическим вопросом, конечно. О нём забудешь уже через несколько минут, а если вспомнишь, то не найдёшь причины задавать вслух.       Они лежат на кровати в комнате и думают о каких-то глупостях. О том, что раньше был диван, и он был маленьким, и подобное было бы совершенно не удобно на нём. О том, что визуально они немного изменились, но в конечном счёте это не слишком важно. О том, что вскипевший чайник так и остыл, не создав для них чаю. О том, что некоторые вещи совсем не обязательно говорить словами.       Обняв Марка покрепче, Артур закрывает глаза и улыбается, ощущая себя дома. Марк тоже прижимается к нему, устраиваясь удобнее, и думает, что пять лет ждать звезду ради того, чтобы объяснить одному дураку, как он нужен — не так уж и страшно. Главное, чтобы этот дурак всё понял и больше так не делал.       Он хмурится, думая, не стоит ли сообщить Артуру о домашнем аресте на всю жизнь, но в этот момент бровей касаются тёплые пальцы.       — Спи. Ближайший год я никуда всё равное не собираюсь.       Марк в ответ ворчит не лестный отзыв об умственных способностях любовника и усмехается, отметив про себя, что называть Артура «любовником» ему нравится…