Якобу Ковальски От его доброго друга Ньюта Саламандера.
«Не помню такого.» — подумал Якоб, прокручивая в руках письмо. — «Да и у меня, вроде как, нет друзей в Англии.» Однако, сейчас у него не было времени на то, чтобы пытаться в этом разобраться, хоть и любопытство просто съедало его изнутри. Но пекарь просто засунул письмо в карман и пошел по привычному маршруту, хоть и очень хотелось прямо сейчас узнать, что написано в этом письме. Сова за это время перебралась на забор и пристально следила за всеми манипуляциями, после чего закрыла глаза и, кажется, задремала, устроившись в тени. Целый день прошел, как обычно, и в этот раз, в отличие от всех предыдущих, от этой дневной рутины Якоб заскучал. Он ждал того времени, когда сможет закрыть пекарню и отправиться домой, где, сев в кресло, поспешно вытащит из кармана слегка помятое письмо и, понимая, что в горле пересохло от волнения, откроет конверт. В письме говорилось:Доброе время суток, добрый мой друг.
Возможно, ты меня не помнишь, но мы были знакомы, когда служили. Может, ты помнишь те времена, когда мы вечерами отправлялись навстречу приключениям, сбегая из лагеря? Эти воспоминания до сих пор греют мне сердце. Не спрашивай меня, как я узнал, где ты сейчас живешь. Мне очень захотелось тебе написать, хоть я и не уверен в том, вспомнишь ли ты меня. Как у тебя дела? Открыл ли ты свою пекарню? Есть ли у тебя жена? Рад буду получить от тебя хоть какую-нибудь весточку. Письмо привяжи к сове, она знает, куда лететь. Твой старый друг Ньют Саламандер.
Якоб замер, пытаясь вспомнить хоть что-то, о чем идёт речь. Однако, мало того, что он не знал ни одного человека по имени Ньют в принципе, но он и никогда не пытался кого бы то ни было ослушаться, поэтому вылазки из лагеря были бы чем-то немыслимым. Но ведь отправивший письмо не мог ошибиться — вряд ли найдётся другой человек с именем Якоб Ковальски, проживающий в Нью Йорке и мечтающий открыть пекарню. Да и осведомленность этого, по идее, незнакомого человека подтверждала его правоту. Однако, как же возможно забыть человека, с которым вы были близкими друзьями? Немыслимо. Наверное, память уже не та. Да, где-то, в какой-то газете, кажется, Якоб читал о том, что со временем отмирают некоторые нейроны, да и многие чувства притупляются. Конечно, нельзя верить всему, что напишут в этих газетах, но конкретно этот факт мог сойти за объяснение таким странностям. Решив более не думать об этом, Ковальски поспешно подошёл к своему такому же небольшому, как и практически всё в этом доме, письменному столу и достал из ящика чистый лист бумаги, после чего взял перо, задумчиво обмокнув его в чернильницу и из-за медлительности поставив кляксу на краю листа. Впрочем, этого он не заметил, продолжая думать. Он не знал, что написать. Раньше ему вряд ли слали письма — разве что, счета, которые нужно оплатить. Ну, и дядюшка, который когда-то жил на ферме где-то в Калифорнии, пару раз присылал письма им с бабушкой. Да, он рассказывал о своих делах и всегда передавал привет своему племяннику. Но настоящих писем, которые требовали ответа, да и, тем более, от незнакомых-знакомых адресатов… Такое вряд ли в принципе у кого бывало. Хотя, Якоб не мог точно ничего об этом сказать, в конце концов, не все люди так одиноки, как он, но его это положение вполне устраивало. С чего начинаются все письма? Наверное, с приветствия. Возможно, с разных пожеланий. Ковальски кивнул словно соглашаясь со своими мыслями и наконец опустил взгляд на бумагу, обнаружив там уже не одну кляксу. Раздраженно скомкав лист, он бросил его в угол, не попав в урну и пообещав себе, что потом он обязательно его выбросит, а сейчас есть и дела поважнее. Взяв новый лист бумаги, он начал как можно аккуратнее выводить буквы — однако, всё равно получалось, на его взгляд, как-то кривовато.Здравствуйте, многоуважаемый Ньют Саламандер. Надеюсь, сейчас вы пребываете в добром здравии и хорошем расположении духа.
На некоторое время Якоб задумался. Как-то глупо получается. Однако, ничего другого в голову не приходило, поэтому ему пришлось перестать думать о том, что уже написано, и начать думать о том, что же написать дальше. Слова сами приходили ему в голову, потому уже скоро перо снова заскрипело.Как ни прискорбно, но я не могу вспомнить совершенно ничего из рассказанного вами. Сиим фактом я крайне удручён, но мне бы, на самом деле, очень хотелось продолжить общение с вами и, возможно, вспомнить годы нашей службы. Дела у меня пошли на лад, я открыл свою пекарню. Жены у меня, тем не менее, нет, но этим я не слишком огорчён, ведь это означает только то, что ещё не пришло время. Расскажете о себе? Вас я не помню и придётся мне вас узнавать снова. Конечно, только если вы найдёте уместным и захотите отвечать на это письмо. С наилучшими пожеланиями Якоб Ковальски
Запечатав письмо, пекарь ненадолго задумался, прежде чем уже с большей уверенностью выйти на улицу, где было совсем темно, но все равно не слишком тихо, и увидеть на заборе все ещё сидящую там белую сову. Её светлое оперение, безусловно, выделялось в темноте, а желтые глаза словно светились. Зрачки птицы чуть сузились, когда Якоб подошёл к ней ближе, однако она спокойно приняла неуверенно протянутое ей письмо — Ковальски просто не знал, что ещё с ним делать, поэтому не нашёл ничего умнее, кроме как просто попробовать вручить его сове, может, ей виднее, что с ним делать — в когтистую лапу и взлетела, вскоре скрывшись из виду. Якоб тяжело выдохнул, не в силах отвести взгляда от ночного неба, где кое-где виднелись звезды, даже когда так называемый почтальон скрылся из виду. И не то, чтобы он любил смотреть на звёзды, или его завораживал вид различных созвездий и юного месяца… Просто он улыбался про себя, думая и мечтая о том, как здорово было бы получить ответ.***
Почему-то, он не мог найти себе места всю неделю. Всё казалось ему каким-то неправильным и просто невероятно скучным. И почему-то его выпечка начала теперь приобретать другую — не общепринятую, форму. Вместо круглых пончиков получалось нечто, напоминающее дракона, или что-то на подобии того. Он всегда делал выпечку на автомате, следуя тому, что нашептывает ему душа, и всегда всё получалось идеально, да и сейчас всё было точно так же — за исключением того, что теперь пирожные были словно морские чудовища, хлеб напоминал замысловатое произведение искусства, схожее с огромным насекомым, а пирожки были словно какие-то дикобразы. Ковальски ничем не мог объяснить то, как у него это получается и откуда берутся такие странные идеи для новой выпечки, — раньше ведь все говорили, что у него совершенно нет фантазии — но все равно выставлял такую выпечку на продажу. Сперва, посетители были удивлены. Затем, ошарашены, и первым, что обсуждалось в их квартале, была эта выпечка. Ну, а после этого клиентов стало ещё больше, чем было раньше. Все хотели как минимум посмотреть на странных мифических существ, и приобрести себе хоть одну буханку хлеба с усами. Работать пришлось интенсивнее, открывать пекарню — раньше и Якоб был рад такому успеху. Конечно, это же его мечта… Однако, несмотря на такую загруженность и добрую славу, которые появились впоследствии, пекарь часто чувствовал себя опустошенным и всё время выходил во дворик, поглядывая на забор — вдруг там уже примостилась и ждёт его белая сова. Да, по идее, письма из Англии лишь доходят туда очень долго, а потом ведь ещё путь обратно. Да и не факт, что загадочный отправитель захочет отвечать. Но это не мешало ему регулярно — до поздней ночи, пока усталость после рабочего дня не отправит в царство снов — выглядывать во двор, теребить перо (один раз он даже случайно опрокинул чернильницу), перечитывать первое полученное письмо по несколько раз за день и всё время думать и мечтать. Ковальски не знал, чего он ждёт. Не знал, почему ему так хочется получить ответ, зная, что он может не прийти, и чем его так увлекает это ожидание по вечерам и странные мысли, вместо чтения книги или подсчёта доходов.***
Однажды, когда посетителей было не слишком много, по сравнению с другими днями, колокольчик на двери пекарни зазвенел и в помещение зашла некая девушка приятной внешности, с блондинистыми волосами и пронзительным взглядом, словно она видит тебя насквозь и без рентгена. Она приветливо улыбнулась и вежливо поздоровалась. Якоб ответил не сразу, так как слишком задумался — у него, кажется, возникло чувство дежавю. — Мы с вами знакомы? — неуверенно и всё так же задумчиво спросил он у незнакомки. Или знакомой? — Нет, вроде как. — непринуждённо ответила она. — Я бы запомнила. Ковальски чуть заторможено кивнул. В последнее время с ним происходило слишком много всего странного — вначале письмо от человека, которого он вроде как знает, но не помнит, а теперь появляется девушка, которую он, вроде как, помнит, но не знает. И это если не брать в учёт остальные, более мелкие события. — Какая странная у вас выпечка. — улыбнулась, тем временем, блондинка, задержав взгляд на одном из пирожков, стоящих на витрине. Пекарь вынырнул из своих мыслей и, проследив за её взглядом, сказал: — Да-а… Я сам удивляюсь. — и он ничуть не преувеличивал или лгал. Девушка звонко засмеялась. — Меня зовут Куинни Голдштейн. — сказала она, продолжая улыбаться. — А вас, я так понимаю, Якоб? Якоб снова кивнул. Куинни говорила ещё что-то, но он не особо внимательно её слушал. Однако, безусловно, ему было приятно, что с ним разговаривают, причём, на нейтральные темы, и этот разговор не требовал болтовни с обеих сторон — новая знакомая сама всё время щебетала. Это нисколько не угнетало, а даже напротив, ведь Ковальски не был большим любителем потрепать языком. — Можно будет к вам зайти после закрытия и ещё пообщаться? — спросила она. Неизвестно, почему, но пекарь согласился. Блондинка просидела тут до самого закрытия, они не слишком активно болтали и обсуждали последние события города. Оказывается, Якоб многое пропустил, пока ждал письма. К примеру, в соседнем квартале открылась и другая пекарня, правда, она и за соперников сойти не могла, в конце концов, Ковальски же делал уникальную выпечку. И всё-таки, эта девушка была странная. Он не мог понять, что же в ней странного — то ли манера общения, то ли довольно яркая одежда, то ли пронзительный взгляд, создающий ощущение, что она читает тебя, как книгу. Потом они пошли к нему домой. Они сели в маленькой гостиной-прихожей и продолжили разговаривать. Попутно, Куинни задавала разные вопросы и подмечала «милые элементы обстановки» дома. Несмотря на присутствие гостьи, Якоб не стал изменять своей образовавшейся привычке и специально сел в кресло у окна, всё время выглядывая во дворик — а не прилетела ли белая сова? Уже было темно и в какие-то моменты пекарю даже казалось, что вот, она сидит на заборе, но стоило сфокусировать взгляд, как видение пропадало. Через какое-то время блондинка, видимо, заметила то, что её новый знакомый не присутствует здесь, а летает где-то в облаках. Да, он думал только о белоснежной сове. — Кого-то ждёте? — спросила она. — Письма. — чуть рассеянно ответил он, не отрывая взгляда от окна. — От кого? — ему показалось, или она прищурилась? Ковальски повернулся к девушке. Отчего такой странный вопрос? Она смотрит так пристально, словно пытаясь что-то разглядеть. Как же неуютно и жутко стало от этого… Внутренний голос прошептал: «Очисти свой разум. Не думай ни о чем». Якоб не понял, откуда такие мысли, да и зачем ему это делать, но он последовал совету своего внутреннего голоса. — А зачем вам это знать? — более холодно спросил он. Казалось, Куинни удивилась. Наверное, только казалось, не могла же она удивляться тому, что он не хочет рассказывать что-либо о том, что касается только его? Или она удивляется его странному поведению? Словно очнувшись, блондинка ответила: — Просто интересно, и всё. Не хотите рассказывать — не надо. Всё следующее время Якоб старался не думать вообще ни о чём, кроме будничных событий и проблем. Не смотря на этот странноватый случай, общаться с ней было приятно. От обилия общения не только поднималось настроение, но и создавало ощущение полноценности, что ли. Ушла девушка только к позднему вечеру. Они распрощались и уже договорились о следующей встрече. Но несмотря на то, что оба были уставшие, хоть и довольные хорошим разговором, Ковальски вернулся в своё кресло и начал задумчиво глядеть в окно. Он и не заметил, как задремал прямо в кресле, оперевшись на руку.***
Проснулся Якоб, когда рука затекла, а солнечные лучи уже осветили всю комнату. Пекарь даже испугался, не проспал ли он, но убедившись, что на настенных часах время не позднее, он перевёл взгляд вновь на окно и конкретно на забор — в конце концов, целью его пребывания на этом месте было всё ещё ожидание письма. И он сам не ожидал увидеть там сову. Птица повернула голову, словно догадавшись, что её заметили, глядя прямо на Ковальски. Тот вздрогнул и даже протёр глаза, чтобы убедиться, что не спит. На губах у него расцвела улыбка и он чуть ли не бегом вышел на улицу, взяв у белой хищницы долгожданное письмо. Бросив лишь мимолётный взгляд на часы, он направился к письменному столу и развернул конверт.И снова здравствуй, дорогой Якоб.
Я надеюсь, моё письмо дошло до тебя быстро, но всё равно ещё раз здороваюсь. Печально слышать, что ты меня не помнишь. Надеюсь, это не помешает нам общаться, как прежде. Прошу, давай говорить на «ты», ведь мы начали это делать уже давно и снова «выканья» я не перенесу. Я, в принципе, понял, что армия, да и учёба тоже, не по мне. Меня выгнали из академии, но это меня не расстроило. Теперь я пишу книгу о редких животных. Не думаю, что в этих строчках я смогу передать всё, что хочу выразить словами. Порой мне одиноко и не с кем поговорить, тогда я вспоминаю моих немногих друзей. Все они находятся далеко от меня и я поддерживаю связь с ними всеми только с помощью переписки. Надеюсь, у тебя с друзьями всё обстоит проще. Расскажешь? С радостью и интересом, Ньют Саламандер.
Якоб улыбнулся себе под нос и снова бросил взгляд на часы. Стрелка на часах, указывавшая на восемь, говорила, что уже пора идти и открывать пекарню. Пекарь снова взглянул на письмо, понимая, что не успеет сейчас на него ответить, если не хочет опоздать, поэтому ему пришлось собираться на выход. Он взял письмо с собой, не думая ни о чем, кроме как о том, что же ему написать в ответ. Уже в пекарне в выдавшуюся свободную минуту, он перечитал полученное письмо ещё раз. День выдался не слишком загруженным, что не могло не радовать. Именно поэтому пекарню сегодня удалось закрыть вовремя — ведь иногда приходилось задерживаться ради посетителей, ведь их было так много, что Ковальски не успевал угодить всем до закрытия. Якоб поспешил домой, попутно купив в магазинчике небольшую мышь — в конце концов, должны же совы что-то есть. Выпустив грызуна в коробку и поставив коробку рядом с белым почтальоном, пекарь поспешил удалиться — не слишком хотелось бы видеть, что произойдёт дальше. Вечер — время для размышлений. По крайне мере, так было для него. Значит, и лучший ответ на письмо можно придумать и написать именно вечером. Сев за письменный стол, он начал писать: Уважаемый Ньют, Подумав, что выходит как-то не так, пекарь скомкал лист и взял другой.Надеюсь, что следуя твоему примеру, могу обращаться к тебе по имени, Ньют. Скажу откровенно, я очень ждал этого письма. Не знаю, с тем ли же нетерпением ждал ответа ты, да и, возможно, на мне сказывается ощущение новизны. Ты — первый, от кого я получил настоящее письмо. У меня меньший запас слов, да и словами нельзя передать многого, как ты и сказал, поэтому наверняка мои письма сухие, но ничуть не скупые. Я вправду не знаю, что можно написать, чтобы это передало мои мысли. У меня немного друзей, в основном только знакомые. На друзей нужно время, а я уж слишком загружен на работе. Да и мне нравятся одинокие вечера, которые я провожу у окна. Как ты живёшь? Не бедствуешь? О каких животных пишешь? Расскажешь поподробнее? Буду с нетерпением ждать ответа, Якоб Ковальски.
Запечатав письмо, как положено, Ковальски вернулся к сове и отдал ей письмо. Та сверкнула глазами и улетела.***
— Приве-ет! — проворковала Куинни, заходя в пекарню. Якоб улыбнулся ей и кивнул в сторону, чтобы она прошла за прилавок — очередь на выпечку была и ему как раз приходилось их обслуживать. Девушка, улыбаясь, прошла к нему и села на ближайший стул. — Как у тебя дела? Что нового? — Все отлично. — коротко ответил Ковальски, не поворачиваясь — слишком занят клиентами, но поговорить это не помешает. Те лишь коротко и вежливо приветствовали пекаря и говорили, что они хотят, а ему надо было лишь вежливо кивнуть и принять заказ. — Письма дождался, если тебе интересно. — И как? Хорошие новости? — все так же улыбаясь, непринуждённо спросила Голдштейн. — Да, в принципе. — просто ответил тот. — А у тебя что нового? — Да так, мелочи. — усмехнулась Куинни. — Моя сестра вчера привела домой своего молодого человека. Но при этом она пишет письма другому молодому человеку, из Англии, представляешь? Раз он был в Нью Йорке, он ей вроде как понравился и он обещал вернуться, а она уже нашла себе другого, они, вроде, пожениться собираются. И при этом она шлёт сов этому англичанину. — быстро тараторила она. — Ты сказала — сов? — слегка удивился Якоб. — Да-а, есть ещё такие, кто отправляет письма с помощью сов, но их немного. — ответила девушка. — А что? — Да нет, просто забавно, мой приятель же тоже из Англии и шлёт мне письма с помощью совы. — с усмешкой сказал Ковальски, но от этой фразы выражение лица блондинки изменилось. Или ему это только показалось? — Знаешь, у моего дедушки когда-то были совы на крыше. Прямо таки специальная комнатушка, и о них постоянно заботились. — выдала она, через некоторое время. — Правда? У моего была голубятня. Животные в принципе очень даже милы. Правда, не думаю, что я был бы в восторге, встреть я одну из тех штук, что леплю из теста. — засмеялся Якоб, но Куинни почему-то смеялась не слишком активно. — Ты думаешь о том, что было бы, если бы ты их встретил? — серьёзно спросила она, и это застало пекаря врасплох, он даже замер на месте, так и не отдав клиенту подготовленный пакет с его заказом. Что за странный вопрос? — Эм-м… Нет, зачем? — отмахнулся он. — Да и у меня фантазии не хватит представить себе такое. — Но хватило же фантазии… Ну… Придумать этих существ. — вдруг сказала Голдштейн, странно на него посмотрев. — Да я сам не знаю, как это у меня получилось. — усмехнулся Ковальски. — Давай переведём тему?..***
Однажды вечером, когда Якоб уже привычно ждал письмо, сидя в кресле и глядя на забор в окно, он обнаружил на заборе уже знакомую сову с письмом. С тех пор их переписка стала более интенсивной. Письма от Ньюта приходили раньше, а Ковальски отвечал на них практически сразу же.Якоб, Рад слышать от тебя эти слова и твой интерес меня также очень радует. Я не бедствую, у меня всё отлично. Принципы и суть моей работы требует того, чтобы я жил за городом, можно сказать, в отшельничестве, а в остальное время путешествовал по всему миру. У меня много домашних питомцев, если их так можно назвать, тоже редких, которых я изучаю, в том числе некоторые совы. Того белоснежного красавца, что доставляет тебе мои письма, зовут Трюггви. На языке викингов это означает «верный» или «надежный». Есть ли у тебя домашний питомец? С головой в любимой работе, Ньют.
Ньют, У меня домашнего питомца нет, но, видя Трюггви, мне хочется, чтобы у меня таки был домашний любимец. Он действительно надежный и верный, имя ему очень подходит. Каждая весть от тебя, как окно в другой мир. Так загадочно и интересно. Конечно, я бы этого вслух не сказал, но в письме всё же могу выразить, ведь бумага сохранит мой секрет, а тебе я доверяю. У тебя есть другие совы? Расскажешь о них? Якоб.Дорогой друг, В очередной раз ты меня удивил и обрадовал своим интересом. С радостью расскажу тебе о них. Сов у меня пять, все различного вида. Прикладываю их совместную фотографию, когда они сидят на ветке и чистят перья у меня во дворе. Их зовут Храпп, Угги, Глум и Торлейв. Трюггви ты знаешь. Все эти имена также викингские, всех их я нашёл на скандинавских землях. Торлейву бросила её семья из-за того, что она сломала крыло. Да, в принципе, у всех у них имена, соответствующие им. У Глума очень тёмные глаза. Я называю их людскими именами, потому что порой мне кажется, что на самом деле они даже умнее и лучше людей. Они не умеют лгать. Впрочем, извини, что нагрузил тебя не слишком нужной тебе информацией. Как твоё здоровье? Как выпечка? До меня долетели слухи из Нью-Йорка, что у тебя она особенная. Буду ждать ответа, Ньют.
(Прикреплена фотография)
Дорогой Ньют, Мне кажется очень милым, что ты так заботишься о своих любимцах. У твоих сов очень интересные имена. Их фотографию я повесил у себя над столом. Это вторая фотография, которая висит на стене у меня в доме, первая — моей бабушки. Мне очень интересно читать о твоих питомцах. Со здоровьем у меня всё в порядке. Выпечка у меня действительно особенная, и не будь я уверен, что Трюггви не сможет донести и коробки, приложил бы к своему письму весь ассортимент. Бедняга наверняка устал с дороги, я купил ему трёх мышей. Кстати, особенность выпечки не только во вкусе по рецепту моей бабушки, но и в форме. Сам не знаю, как у меня получаются такие креативные фигуры. Само собой как-то. К сожалению, фотограф закрылся на неделю и я не могу прислать тебе никакую фотографию в ответ. Расскажешь ещё о своих любимцах? О себе? Есть ли у тебя кто-то кроме сов? Якоб.Милый Якоб, Смотри, не разбалуй совсем моего Трюггви, а то он перестанет есть витамины, которые я ему даю. Рад слышать, что у тебя всё отлично. Надеюсь, что смогу когда-нибудь приехать в Нью-Йорк и своими глазами увидеть твою выпечку. Боюсь, если я начну рассказывать обо всех моих любимцах, ты передумаешь со мной общаться. Мне иногда бывает одиноко только от недостатка живого общения, ведь мои любимцы не могут мне ответить, но мне все равно нравится их общество и я рад, что здесь им ничего не может навредить. Письма от остальных моих друзей перестали приходить — то ли они совсем заняты учебой или работой, то ли больше не хотят со мной разговаривать. Мне есть, что сказать, что я сказал бы вслух, но на бумаге написать никогда не решусь. Есть то, что приходится обдумывать какое-то долгое время, принимается не сразу. Ты как-то говорил, что я — твоё окно в другой мир? Что ж, в таком случае ты — моё окно. Твои письма как просвет в облаках. Расскажешь побольше о своей жизни? Вдохновлённый тобой, Ньют.