***
Стояла невероятная жара. Я, мокрая и в одних трусах, поднималась по пыльной лестнице в подъезде. В одной руке у меня был счёт за нанесённый моральный ущерб в 10000 денежных единиц, в другой – длинная деревянная шпажка, пронзающая десяток замороженных мандариновых долек, которую соседская дочка торжественно вручила мне, когда я уходила с их участка, даже не думая извиняться за свою сумасбродную выходку. Все мысли были забиты одной лишь математикой, казалось, стоит лишь наклонить голову и попрыгать на одной ноге, как из неё посыпятся формулы. Интересно, стало бы мне легче, если бы вот сейчас я падала в бесконечность с мгновенной скоростью равной производной от функции моего падения? В любом случае предел этой функции стремился бы к нулю – к смерти. Это была бы бесконечно малая функция. Я забыла ключ внутри.***
Стояла невыносимая жара. Я сидела на корточках перед дверью в свою квартиру и ковырялась деревянной шпажкой в замке, пытаясь в уме перемножить два четырёхзначных числа. 4896 и 2998. Вокруг стоял несмолкаемый шум. Незнакомые мне голоса спорили о чём-то математическом. Звук был такой, как будто кто-то пытается посчитать определитель матрицы, число столбцов которой не совпадает с количеством строк. А может всё это только в моей голове? Я давно разучилась это контролировать. Счёт-бумажка был бесцеремонно подоткнут под треснувший цветочный горшок с умирающей от жажды бегонией, чтобы горячий сухой ветер, гуляющий в подъезде, не утащил его за собой. А ведь я всего каких-то три часа назад залила её так, что по перелившейся через края горшка реке можно было пускать бумажные кораблики вниз по лестнице. Шпажка сломалась.***
Стояла невыносимая жара.***
- Эй, Альбус!! – я несколько раз без стеснений ударила голой пяткой в дверь с номером 22 на шестом этаже. – Одолжи свой прошлогодний конспект по матанализу! Никаких признаков жизни не последовало. - Отойди от двери, - раздалось через шесть минут, когда я уже совсем отчаялась. - Х-хорошо, - настороженно согласилась я и сделала четыре шага назад. - Отошла? - Да, - крикнула я, чтобы он точно услышал. Дверь слегка приоткрылась, а затем с грохотом распахнулась, ударяясь о стену под кудахтанье куриц, которые разноцветными комками перьев влетели на лестничную клетку, за ними выбежало несколько ярких петухов, а затем – страус... - Чёрт возьми!! Ох ты ж матерь божья! – я отпрянула к противоположной стене, закрывая лицо руками, несколько острых коготков царапнули мою кожу. – Чем ты там, ради всего святого, занимаешься?! Красное от жары и покрытое пирсингом лицо Альбуса, появившегося в проходе, от одного моего вида стало совсем малиновым. - Возьми, - он протянул мне тетрадь и стакан воды со льдом, о котором я не просила, и совершенно проигнорировал мои вопросы. Я решила не придавать этому значения. Лениво выловив кусочек льда из стакана, я положила его в рот, а воду вылила прямо себе на голову, несколько капель попало на ровненький альбусов конспект. Оставшиеся кусочки льда соблазнительно застучали по плиточному полу, но почти сразу превратились в прохладные лужицы. - Спасибо, - я вернула стакан в руки малинового Альбуса и стала спускаться по лестнице, - вечером верну. - Оставь себе, - раздалось мне в след, я лишь пожала плечами. Несмотря на свою внешность и развратное поведение, Альбус был тот ещё ботан. Пачка сигарет с зажигалкой внутри обнаружилась за треснувшим горшком с бегонией.***
Стояла невыносимая жара. Я сидела на корточках перед дверью в свою квартиру и ковырялась в замке куском проволоки, которая некогда являла собой не что иное, как спираль от ботанской тетради, радуясь своей предусмотрительности. По губам моим струился пахнущий мятой дым, который подобно туману опускался к полу, придавая силуэтам разгуливающих теперь по подъезду кур таинственной загадочности. Где-то внизу работал старенький радиоприёмник, изредка он заходился в приступах зловещего шипения, но после, вновь поймав нужную радиоволну, продолжал тихо напевать какие-то странные мелодии. Устав от бесплодных попыток попасть внутрь своего жилища, я села, прислонившись спиной к двери, и сунула в зубы вторую сигарету. Соседский мальчик с упаковкой фиолетовых мармеладок радостно скакал вверх по лестнице, а следом за ним поднималась его мать. Она посмотрела на меня осуждающе, явно недовольная моим видом. Я не нашла ответа более достойного, чем согнуть все пальцы, кроме среднего, и выдохнула густое облако мятного дыма.***
Давным-давно Огюстен Луи Коши доказал, что если две функции непрерывны на отрезке и дифференцируемы на интервале, который исключает граничные точки отрезка, и при этом производная одной из функций на заданном интервале не обращается в ноль, то существует одна единственная точка икс, для которой будет справедлива формула Коши. Интересно, задумывался ли когда-нибудь этот человек о том, что доказательство его теоремы будет написано на стене подъезда, в котором беспрепятственно разгуливают куры и страусы, рукой девушки практически полностью раздетой, в доме, что задыхается от невыносимой июньской жары? Я поставила руки на талию и запрокинула голову к потолку, страдальчески вздыхая от навалившейся безысходности. Сзади послышался шорох шагов, а затем недовольное кудахтанье. Выставляя руки вперёд, я прогнулась назад, будто делала гимнастический мостик, и, замерев в таком положении, встретилась взглядом с перевёрнутым вверх тормашками Албусом, который крепко сжимал в своих длинных пальцах жирную курицу. - Очень мило, - кивнул он в сторону моего творения. – Только у тебя там ошибка. - Разве? – я села и окинула взглядом исписанную стену. – А-а.. Точно. Сделав шаг вперёд с курицей в руках, Альбус своим идеальным ботанским почерком исправил мой невнимательный косяк. - Так лучше, - едва заметно улыбнулся он, наклоняя голову чуть-чуть влево. Притаившийся в тени исполинского фикуса страус внезапно перешёл в нападение, клюнув курицу, которую держал явно не ожидавший такого Альбус. Птица вырвалась из его рук и, вспорхнув, с воплями ужаса приземлилась мне на голову. В этот момент я как раз собиралась встать и, теряя равновесие, повалила наклонившегося вслед за несушкой Альбуса на пол. Жирный кусок птичьего мяса оказался как раз между нашими телами. Похоже, теорема Коши работает не только для непрерывных функций. И чья же теперь производная не должна равняться нулю?