Сегодня не кончится никогда

« Больше не будет больно и плохо, Сегодня не кончится никогда. Между выдохом каждым и вдохом С неба летит звезда. Гаснет звон последнего слога, И шкатулка вопросов пуста. Больше не будет больно и плохо, Сегодня не кончится никогда.» Юноша стоит в своей квартире напротив зеркала, теребя тёмные пряди волос и хищно вглядываясь в гладкую поверхность, ища хоть какой-то изъян в своей внешности, помимо крупных слез по щекам. Хоть какой-то, который стал бы оправданием ухода Субару. А дверь снова открыта, в надежде, что тот прийдет. И в отражении снова не его лицо. Нет, это Субару. Даже глядя на гладкую поверхность, юноша видит лишь его. «Дело не в тебе»—твердили все, как один, а темноволосый лишь усмехался, всякий раз доказывая, что в ином случае его бы Субару не ушёл. У всего происходящего есть своя причина. Но иногда той самой причиной становится то, что ты тупой и делаешь плохие выборы. После его ухода все стало слишком неуютным, как и сама квартира, из которой стремительно улетучивался запах бывшего возлюбленного. Больше никто не ласкал его слух своим тихим, без микрофона, пением по вечерам, больше никто не ворчал под боком рано утром, прося не трогать и уже отстать, и больше никто не дарил тех самых невесомых, но таких нужных поцелуев перед сном в плечо или шею, со словами «Спокойной ночи, моё солнце». Но видимо его чёрное солнце в чем-то оступилось. Первый удар приходится четко по центру зеркала, снова и снова ударяя по нему от бессилия избить самого себя по ту сторону гладкого стекла. А после его тело уже лежит на полу средь множество осколков, больших и маленьких, а ещё один— в руках, и им гитарист легко скользит вдоль бледной кожи. Из раза в раз он словно высекал на ней диковинные узоры, которые в дальнейшем сплетались в лабиринт, заполненный багровой кровью, а глаза все такие же уставшие. На пару секунд зрачок путается в пелене слез с примесью хороших воспоминаний прошлых лет, и всё заплывает в расфокусе, темнеет по уголкам. Но все это временно, как и их любовь. Вскоре, приподнимаясь на колени, он видит, как эта чернота вокруг него отступает, давая возможность в осколках смотреть уже на что-то, что хотя бы отдаленно становится похожим на него самого. Юноша сидит в своей квартире, чуть нависая над большими осколками, теребя свои тёмные пряди волос и хищно вглядываясь в битую поверхность, ища хоть какой-то изъян в своей внешности, помимо красных, опухших глаз. Хоть какой-то, который стал бы оправданием ухода Субару. А дверь снова открыта, словно зазывая кого-нибудь в просторы этой квартиры, насквозь пропахшей одиночеством и звуками слез, кого-то, кто излечит эту боль внутри юноши, которая вытесняла каждую жизнерадостную клетку в хрупком теле и которая скулила как побитая одинокая собака. С лестницы доносятся шаги, но вряд ли кто обратит на это внимание. Боль—единственный волнующий его фактор. — Куина, я пришёл домой! До первого доносится лишь родной голос вокалиста, но ответом тому служит простая ласковая улыбка, прежде, чем внутри Куины снова что-то щёлкнет, и мир вокруг него поплывет в расфокусе. Его голос— лучший подарок на все века.