Хороший день для Кагеямы

Выходить следовало уже через час, и Кагеяма, задумчиво перебирающий футболки в своем шкафу и не досчитавший примерно половины, искренне возмутился: — Слушай, Хината, ты если мои вещи берешь, клади их хотя бы обратно, а? — М-м? — Хината выглянул из кухни с бутербродом в руке и набитыми щеками, посмотрел на то, чем Кагеяма занимается, проглотил еду и обиженно надулся: — Если тебе так жалко, можешь мою одежду поносить. Кагеяма фыркнул: как будто вещи Хинаты вообще могли на него налезть. Он уже открыл было рот, собираясь возразить, да тут же осекся, наткнувшись на загоревшийся взгляд. Судя по всему, Хинате в голову пришла очередная восхитительно глупая и гениальная идея, и Кагеяма совсем не был уверен, что хочет в этом участвовать. Только вот кто и когда его вообще в последний раз спрашивал. Хината спешно затолкал остатки бутерброда в рот, облизнулся и воздел палец: — Быстро! Надевай мою футболку. — Я не… — Давай! Хината ринулся к своему шкафу и достал оттуда самую оранжевую из всех своих и так ужасных и оранжевых: — Вот эту! Кагеяма скептически поморщился, оценивая размер. Она на него не налезет. Ну никоим образом. То есть вообще. Только вот с Хинатой, как он успел усвоить за все это время, проще согласиться, чем пытаться отстоять свое мнение, и он обреченно взял оранжевый ужас из протянутых рук. Глаза у Хинаты возбужденно блестели, как будто ему через пять минут предстояло сыграть матч на главном стадионе Токио. Кагеяма еще раз вздохнул, сбросил майку и просунул руки и голову в футболку. На первый взгляд все показалось даже не так уж и плохо, только вот потом что-то явно пошло не так. Голова в вороте застряла, уши больно прижались, руки все-таки пролезли, да только почему-то тоже в ворот. Кагеяма немножко повозился, а потом обреченно позвал: — Э-э, Хината?.. Хината молчал. Он как будто вообще не дышал и не шевелился, можно было только догадываться, что тот все еще находится в комнате. Кагеяма решил плюнуть на изначально провальную затею и заерзал, пытаясь выпутаться из футболки, но к животу тут же прижалась ладонь, и понизившийся голос Хинаты предупредил: — Не двигайся. Кагеяма хотел уже заругаться всерьез, но вместо этого застыл все в той же нелепой позе, потому что пупок вдруг накрыли горячие губы, и жаркое дыхание пошевелило волоски над резинкой домашних штанов. Кагеяма сглотнул и не сразу вспомнил, как правильно нужно дышать. По всему выходило, что лучше об этом вообще не размышлять, потому что иначе точно можно задохнуться. Хината толкнул его вперед, прижал бедра к шкафу (Кагеяма даже успел искренне порадоваться, что ящики были без ручек, иначе его копчику пришлось бы несладко) и рывком стянул с него штаны вместе с трусами. Тут уж пришлось радоваться еще и тому, что лицо его до сих пор скрывала тесная футболка, потому что так яростно он давно уже не краснел. Член, до этого только приятно пульсировавший, уверенно налился и поднялся, и Хината качнул его кончиками пальцев. Кагеяма дернулся и тут же услышал смешок. Это недоразумение открыто и совершенно возмутительно над ним издевается, теперь никаких сомнений уже не оставалось. Хината размазал выступившую на головке смазку, провел сжатым кулаком по всей длине, пощекотал поджавшуюся мошонку, и Кагеяме, рванувшемуся из осточертевшей футболки, отчетливо послышался треск. Только вот дела до этого никому, конечно, уже не было. Футболка полетела на пол, а Кагеяма с наслаждением повел плечами, разминая мышцы, вздохнул полной грудью и рискнул посмотреть вниз, где Хината как раз на пробу трогал головку языком, — и сразу же наткнулся на хитрющий, помутневший взгляд. Кагеяма облизнул вмиг пересохшие губы и качнулся вперед, мазнув по гладкой щеке членом. Хината перехватил его твердыми пальцами, потерся носом о набухшую вену и наконец взял в рот, все еще пристально смотря в лицо. Кагеяма запустил руки в взлохмаченные волосы и прикрыл глаза, откидываясь, прижимаясь затылком к жесткому дереву. Хорошо. Хорошо, жарко, тесно и абсолютно, невыносимо потрясающе. Хината двигался, помогая себе руками, и Кагеяма закусил щеки изнутри, глуша нетерпеливый стон. — Давай же, глубже… Он вскинул бедра, слишком поздно спохватившись, что Хината может подавиться, но тот только расслабил горло, позволяя ему протиснуться дальше, едва не уткнулся носом в пах и сделал что-то такое невообразимое, что вызванная его ртом вибрация прокатилась волной дрожи по телу Кагеямы до самых кончиков ушей. Он задохнулся и кончил слишком быстро, почти стыдно, с утробным рыком. Ноги подогнулись, и если бы Хината снова не прижал его бедра к шкафу, Кагеяма упал бы на колени. Отдышавшийся, все еще облизывающийся и до жути довольный Хината поднялся и пытливо на него уставился: — Ну как, классно? Кагеяма мучительно застонал и притянул его к себе, завлекая в глубокий, благодарный поцелуй. На вкус Хината оказался горьковатым и каким-то колбасно-бутербродным — Кагеяма старательно вылизывал его зубы и щеки, собирая эти смущающие отголоски, и еще не скоро дал ему отстраниться. А когда Хината наконец освободился, он разулыбался во все тридцать два, снова спрашивая: — Кла-ассно? Кагеяма прижался к его лбу своим и очень серьезно сказал: — Придурок. А потом сполз немного ниже, уронил потяжелевшую голову на чужое плечо и подумал: да классно, классно, кто же спорит? Только вот теперь придется покупать Хинате новую футболку, еще более яркую, хотя казалось бы, куда уж ярче? От Хинаты и так болят глаза. И это — без всяких приукрашиваний. Оранжевый, теплый, безбашенный придурок, не имеющий хотя бы намека на стыд. Он обнимал его за пояс, и Кагеяме даже не нужно было смотреть, чтобы понять, как широко тот сейчас улыбается. — Ладно, — проговорил он, смирившись. — Классно. Хината тут же поднял его голову, обхватив ладонями щеки, и торжественно чмокнул в нос: — Пожалуйста! Кагеяма смотрел ему в лицо добрых полминуты и, почувствовав, как начинает неконтролируемо краснеть, выпутался из облапивших рук: — Все, я в душ. Он сбежал даже быстрее, чем следовало, только вот «ты же уже был в душе!», произнесенное сквозь смех ему в спину, никакие стены бы не заглушили. Да и зачем? Кагеяма стоял под чуть теплыми, почти холодными струями, и его грудь распирало каким-то совершенно дурацким счастьем. Честное слово, подумалось ему, даже если бы в течение дня он встретил всех своих самых неприятных знакомых, он бы каждому смог пожать руку и пожелать хорошего времени суток. И даже, может быть, искренне улыбнуться (но это не точно). Ну честное слово.