Утро начинается не с кофе

Деймон просыпается от ощущения наковальни в собственной голове. Моргает, несколько секунд пялится в потолок, после чего подрывается на постели и, выдвигая ящик соседствующей с кроватью тумбочки, тут же отправляет в него неаппетитное содержимое своего желудка. Бурбон определенно не стоит запивать просроченной кровью. Особенно — в таких количествах. Деймон со стоном валится обратно на подушки, поворачивая голову к телу, что лежит рядом, накрытое от макушки до пят. Улыбается. Интересно, Елена пила вчера столько же, сколько и он? Если так, очень скоро она узнает, что вампиры тоже могут страдать похмельем, да еще как. От этой мысли Деймону почему-то смешно — как и от того, что он не помнит ничего из прошедшей ночи. Словно у него тыквенная кашица в голове. При мысли о еде Деймон бледнеет и бросает неуверенный взгляд в сторону ящика. Елена что-то тихо бурчит во сне, ворочается, высовывая из-под одеяла волосатую руку с обгрызенными ногтями. Стоп. Елена? Волосатую?? Что за… Деймон резко откидывает одеяло и, обнаружив мирно спящего Стефана, на мгновение успокаивается. Значит, все в порядке. Они с братом вчера перебрали и вырубились в одной кровати. С кем не бывает? Первые солнечные лучи врываются в спальню сквозь неплотно задернутые шторы, и мириады крупных и мелких пылинок золотятся в их свете. Первые воспоминания о прошедшей ночи врываются в голову Деймона подобно бензопиле, врезаются в подкорку мозга, как «Титаник» в огромную ледяную глыбу — с треском и грохотом, в лучших традициях американского кинематографа. Деймон подскакивает на кровати и дико таращится на Стефана. Брат во сне слегка улыбается, обнимая подушку, и сотни золотистых пылинок оседают в его взъерошенных волосах. Деймон вспоминает, как каких-то несколько часов назад эти руки жадно цеплялись за его плечи и спину, пока он вколачивал Стефана в матрас, поднимая в воздух облака удушливой пыли. Вспоминает, как брат жадно тянулся за поцелуем. Вспоминает, как давал ему этот поцелуй, спускаясь губами ниже, вгрызаясь в соски и оставляя укусы по всему телу. Вспоминает, как Стефан впивался пальцами в его волосы, пока он полностью вбирал в рот… Твою ж мать. Деймону кажется, что сейчас он провалится под землю прямо вместе с кроватью. Ему, конечно, всякое приходилось делать, но такое? Деймон изрыгает грязную ругань, ненавидя себя за то, что оказался в настолько дурацком положении. Как это случилось? Как он вообще умудрился допустить нечто подобное? От его матюков брат просыпается, разлепляя глаза. Хмурится. — Деймон? Что ты здесь… Ох, блин, — ругается Стефан, опрометью вылетая из постели и устремляясь в сторону ванной. — Не успеешь, — запоздало предупреждает Деймон. И оказывается прав. Брат выпрямляется, с отвращением вытирает губы и, скатывая испорченный прикроватный коврик в рулон, выкидывает его на балкон, после чего торопится в ванную и там исчезает. Надолго. Волей-неволей Деймону приходится вылезать из кровати и идти убирать срач на кухне. При виде стола, заваленного пустыми бутылками, пакетами из-под крови и обертками от крабовых палочек глаза его готовы вылезти из орбит и упрыгать по лестнице, дабы не видеть всего этого безобразия. Наполняя мусорное ведро, Деймон отчаянно пытается вспомнить, с чего все началось. Кажется, с бурбона. Ну и, определенно, с прокисшей крови, которую Стефан вечно забывает убрать в холодильник. А еще был разговор о Елене, до сих пор не выбравшей между ними двумя. Точно. Во всем виновата Елена. Это из-за нее они поддались влиянию сантиментов и пустились во всевозможные непотребства. Решив думать именно так, Деймон на секунду чувствует облегчение — и тут вспоминает, что именно он был инициатором произошедшего. Он втянул Стефана в поцелуй, он начал стаскивать с него рубашку, он сорвал пуговицу со штанов, дабы запустить туда руку и… Вот черт. Впрочем, брат не особенно возражал. Но ведь он был пьян? Деймон хмурится. Стефан никогда ему этого не простит. И себе не простит. Замкнется и целый век будет грызть себя за то, что позволил такому случиться. Если уж сам Деймон с трудом сдерживает порыв заползти от стыда под паркет и схорониться там до тех пор, пока тараканы не выселят, то Стефан… наверное, он пытается утопиться в ванной прямо сейчас. Пожалуй, когда брат поймет, что все его попытки отправиться в царство Нептуна бесполезны, стоит попросить у него прощения. * * * Деймон успевает нажарить целую пирамиду блинчиков и уже замешивает тесто на пиццу, когда Стефан наконец появляется в кухне. В одном набедренном полотенце. С мокрыми волосами, падающими на глаза. На груди все еще поблескивают капли воды, и будь Деймон трижды проклят, если не хочет в этот момент снова вставить ему по самые яйца! Кажется, из тыквенной кашицы в его черепушке родились маленькие тыквенные извращенцы. Деймон машинально шагает брату навстречу, спотыкается о ножку стола, и кастрюля с тестом, вылетая из его рук, переворачивается в воздухе, чтобы надеться на голову Стефана на манер старомодной шляпы-цилиндра. Тишина в кухне повисает, кажется, на целую вечность. А потом Стефан ругается. Громко и от души, поминая женщину распутного поведения, чью-то мать, неблагородное название презерватива и мужское достоинство, совершающее нескромные действия в отношении чужой задницы. — Серьезно, Деймон, у тебя что, глаза на затылке? Или ты сделал это специально? — сердито интересуется Стефан, снимая с себя кастрюлю и водружая на заляпанный тестом стол. По лицу его стекают потоки вязкой белой субстанции, она же застряла в волосах, забрызгала грудь, набедренное полотенце и даже ноги. В идеале следовало бы попросить прощения, но брат сейчас выглядит настолько комично, что вместо необходимых слов с губ срывается приглушенный смех. Стефан хмурится. — Ты что, издеваешься? Я только помылся! — Ну-у… — Деймон неопределенно ведет плечами, отворачиваясь к раковине, чтобы взять тряпку. — По крайней мере, не пришлось начинать утро с неловкого разговора. — Неловкого разговора? — брат протирает кулаками испачканные тестом глаза. — Кхм, Стефан, мы с тобой переспали, — напоминает Деймон с мрачной улыбкой, обреченно думая, что уж сейчас-то неприятной беседы не избежать. Но Стефан лишь в едва уловимом жесте вскидывает слипшиеся брови. — И что? Деймон смотрит на него диким взглядом, не веря своим ушам. — «И что»? — передразнивает он, таращась на брата, как на умалишенного. — Это все, что ты скажешь? Стефан разводит руками. — А что ты ожидал услышать? Что мне жаль? Что это ты во всем виноват? Что нам не стоило этого делать? — он со вздохом снимает с крючка на стене посудное полотенце и начинает вытирать со стола. — Да брось. Мы совершали вещи и похуже этой. — Ты серьезно? — Ну, знаешь, я ведь много чего творил, когда был Потрошителем, а ты… — Да, я в курсе, — Деймон все еще смотрит на брата настороженно. — Значит… все нормально? — Если ты в очередной раз не притащил в нашу гостиную мужика с перегрызенным горлом, то вполне. Между прочим, — замечает Стефан, глянув на него с осуждением, — кто-то обещал завязать с этим делом. — Да не убивал я его! Я принес его… — В жертву? — С собой принес. Уже мертвого. Это долгая история, — нетерпеливо отмахивается Деймон. — Я просто удивлен, что ты так спокоен. Даже меня в пот бросает! — Вампиры не потеют, — невозмутимо напоминает Стефан. — Да, точно… Но меня мучила совесть! — Нет у тебя никакой совести. — А-а… — Деймон озадаченно чешет репу. — Пожалуй, ты прав. Они переглядываются и все-таки не могут удержаться от смеха. Стефан подходит к раковине и моет полотенце под краном, продолжая рассеянно улыбаться. — Ну, вот мы и решили этот вопрос. Что теперь? — А что теперь? — Деймон задумчиво обозревает напрочь уделанную кухню. — Будешь блинчики? Стефан снимает с подбородка слой липкого теста и медленно облизывает палец. В глазах его пляшут веселые искорки. — Конечно, буду.