Черные лепестки

Как же я устал просыпаться каждое утро от удушения и боли. Как же я устал видеть лепестки цветов на своей подушке после сна. Как же я устал начинать день с обезболивающего, чтобы не сдохнуть от шипов вонзившихся мне в горло. И все это из-за тебя. Все мои страдания из-за тебя. Я даже помню тот день, с чего все это началось. Я еще в раннем детстве, увидев тебя на одной из улиц моего города. С первого взгляда я влюбился в тебя, ублюдок. Я думал, что эта болезнь погубит меня максимум через месяц или два, но нет. Она насмехаясь, терзала меня, словно желая, чтобы я нашел тебя. И вот мы дружим уже более семи, если не больше, лет. А эти лепестки так же, как и ты, не дают мне покоя. Чем чаще я слышу твой голос, тем чаще я давлюсь этими блядские цветами. Чем чаще я вижу, тем сильнее сдавливают мою шею, что я не в силах дышать. Чем ближе я подхожу к тебе, тем глубже шипы впиваются в мою плоть. Я ненавижу тебя и люблю.

***

Сегодня посреди ночи я просыпаюсь. Не могу дышать. Попытки откашляться превращаются в адскую боль и мучение. Крупные алые капли крови падают на одеяло. Где обезболивающее? Глотая несколько таблеток, лежащих на столе, жду действие препарата. Наконец-то боль утихла, удушение пропало. Я могу спокойно отдышаться. Рядом с впитавшимися в ткань пастельного белья каплями крови, лежат несколько лепестков. Их цвет изменился. Из темно-бордовых в черный… Может ли это значить, что я скоро сдохну?

***

Весь последующий день мне становилось хуже и хуже. Пиздец. Таблетки совершенно не спасали, лепестки так и оставались черными. Может… Стоит признаться? Все равно скоро подыхать. Пусть хоть помучается урод. Но будет ли он вообще страдать? Убийство… И что…? Он тоже много кого перебил в своей жизни. Убийство друга…? Он вообще считает меня им? Хочу чтобы он страдал из-за меня так же, как я из-за него.

***

Под конец дня я совсем посадил свой голос. Могу лишь хрипло шептать. Так, думаю, даже лучше. — Гр’ег…? — тихо произношу его имя, чувствуя как шипы дерут мне горло от одного лишь его имени. Он поворачивается на меня. — Кристоф…? Что с твоим голосом…? — он выглядит слегка растерянным. Волнуется? За меня? Вряд ли… — Болен… — тихо отвечаю я, смотря блондину прямо в его лучезарные голубые глаза. — Лет так, тр’инадцать уже… — каждое слово все труднее говорить. Боль. Удушение. — Из-за тебя… Грегори оторопел, смотря на меня. Он не понимает, что происходит. — Больше тр’инадцати лет я чувствую невыносимую боль, больше тр’инадцати лет я пр’осыпаюсь от удушья. И каждый день пр’евр’ащается в ад… Меня окр’ужают цветы, Гр’ег. Так ненавистные мною цветы. — О чем ты…? — спрашивает меня блондин. Он ничего не понял из моих слов. — Моя смер’ть на твоей совести… — Кристоф… — Гр’егор’и, я… — я не смог продолжить фразу, почувствовав очередной приступ. Я падаю на колени. В попытках отдышаться, хватаю ртом воздух. Бесполезно. Боль лишь усиливается. Грег в ужасе, он ничего не понимает. Его такие же бесполезные попытки помочь мне. Кашель. Кашель. Кашель. Лепестки. Лепестки. Лепестки. Кровь. Кровь. Кровь.

Смерть.

Боль внезапно исчезла. Я падаю окончательно. У Грегори наворачиваются слезы. Хочется сказать ему: «дер’жи себя в р’уках, пр’идур’ок», но я не могу сказать ни слова. Я все же мертв. Приглушенные всхлипы блондина разрезают звенящую тишину. Он прижимает меня к себе. Я ничего не чувствую, но это все равно приятно… Резкий звук. Кашель. Кашель Грегори…? Что с ним? По его губам скатилась капля крови, а на пол опустилось несколько лепестков. — Я не успел тебе сказать, Кристоф… Я люблю тебя… — последнее, что я услышал, перед тем как погрузился в вечный мрак…