Гореть

      — Бека…       Далеко не первая ночь, когда Отабек, приехавший на несколько дней в Петербург, спит в одной кровати с Плисецким.       Юра живет не в своей квартире, а вместе с Яковом и Лилией. Не потому, что не может купить себе отдельное жильё.       «Просто это всё мерзкие и злые тетки не хотят продавать мне квартиру», — ворчит всегда Юра.       «Просто надо быть вежливее с людьми, а не начинать разговор со слов: „Хочу однокомнатную в центре. Что тут, блять, непонятного?“» — хочет в какой раз ответить Отабек, но молчит, не решаясь.       — Бека, ты спишь? — Юра толкает его в бок, но Алтын лишь тяжко вздыхает, старательно показывая, что зевнул.       «Нет, на тебя смотрю. Ведь ты так прекрасен», — думает Отабек и лишь чуть позже замечает, что последнее предложение сказано без сарказма.       — Я не сплю и не хочу, — продолжает свои ночные «размышления» Плисецкий. Он говорит очень тихо, так как бессонницей ему страдать запретили.       Отабек старательно его игнорирует. Он знает: сейчас он поболтает и тоже ляжет спать. Успокоится. Главное, не выдать себя.       — Я тебя хочу. — Спокойно продолжает Юра.       Чуть ли не давясь воздухом, казах чувствует, как горят его щеки. Обычно Юра не трогал эту тему. Часто его болтовня уходила в сторону того, насколько прекрасны выступления Никифорова или как он любит котов.       Проходит еще минута, Отабек еле успокаивается. Кашель смахивает на небольшое кряхтение во сне.       «Я тебя тоже хочу, Юра, — думает он, — ведь ты действительно прекрасен. Твои волосы прекрасны, глаза. Оголенные плечи, когда ты надеваешь тот халат из Хасецу. Талия…»       — Ты прекрасен, Бека. Когда ты на льду…       — Ты тоже прекрасен, Юра. — Отабек не выдерживает и озвучивает мысли вслух.       Кровать скрипнула. Отабек повернулся к Юре.       В окно их комнаты светит полумесяц, но даже его хватает, чтобы разглядеть смущение Плисецкого.       — Правда? — Юра удивляется.       — Да. Ты прекрасен, Юра, — повторяет Алтын все, о чем недавно думал. — У тебя прекрасные глаза, волосы. Оголенные плечи…       — Что может быть прекрасного в плечах? — бубнит тихо Юра. Приподнимается на кровати, смотрит на Отабека в упор и… — Какого хера ты ржешь, блять?!       Из коридора доносятся легкие шаги. Дверь открывается.       — Юрий Плисецкий! Живо ложись спать. И хватит браниться! — прима-балерина бесцеремонно преодолевает их небольшую комнату и тянет подростка за ухо.       Уши краснеют. И когда Юра лежит в постели, отвернувшись к двери, она уходит. Дверь остается открытой. Свет из коридора теперь манит к себе.       — У тебя прекрасные руки, — продолжает Отабек. Теперь он не может уснуть. Не сегодня.       Плисецкий не знает, что обычно говорят в таких ситуациях, и просто молчит. Ждет, когда его коснется теплая рука Алтына. Хотя в комнате и без того жарко, несмотря на приоткрытое окно.       — Бека, давай свалим? — заманчиво предлагает Юра, буквально перейдя на шепот. Не хватало еще, чтобы прима караулила его всю ночь. Но Отабек мотает головой. — Чего ты… Давай, Бека. Я часто так делаю.       Алтын вздыхает. Он явно обречен на то, что скоро его выгонят. Если, конечно, просто выгонят. Кровать снова скрипит. Но шагов в коридоре уже не слышится. Казах поднимается, аккуратно, старается бесшумно одеться.       Улыбка Юры стоит того, чтобы рискнуть. Плисецкий бесшумно вскакивает, видимо, действительно уже наученный, как правильно убегать из дома по ночам.       Хватает всего пару минут.       — Ну ты и тормоз. — шепчет Юра на ухо Отабеку, когда второй шнурует кроссовки. — Оставь их на потом.       Сначала Алтын явно не понимает, но смотрит на ноги друга. Тот в носках, а кроссовки крепко держит в руке. И снова этот самоуверенный взгляд. Они действительно пройдут мимо Барановской?       Юра кивает в сторону коридора. Отабек не успевает накинуть куртки. Выходит лишь в футболке.       Яркие лампочки светят по-странному. Прямо на входную дверь, словно ждут, когда двое фигуристов приблизятся к ней. Кажется, в этот момент из-за угла вот-вот выйдет Лилия или Яков, и конец ночным побегам Юры. Не говоря уже про его гостя.       Но никто не выходит из-за угла. Входная дверь никак не оповещает о побеге, а Плисецкий и Алтын спокойно выходят в подъезд. Также тихо на носках спускаются на первый этаж, выбегают на улицу. И позволяют себе расслабиться.       Оба наскоро шнуруют кроссовки и выбегают к метро.       — Видишь! А ты не хотел сваливать, — весело говорит Юра и мотает головой, чтобы убрать надоевшие пряди назад.       Договорить он не смог. Отабек заботливо сделал это за него.       У Алтына очень горячие губы. Несмотря на смущение, Юра встает на носочки, упираясь ладонями на плечи казаха и поднимаясь еще выше.       Руки скользят под футболкой. Леопардовая куртка уже отлетела, поднимаемая порывами ветра, на черный заборчик. Зацепилась там и болтается. Плисецкий делает шаг назад, ветер снова располошил его волосы.       И снова подымается на носочки Юра, цепляясь за теплые плечи тут же холодными пальцами. Поцеловать его горячие губы. Снова. Снова.       Подросток знает, что не следует такое делать прямо на улице. Уводит в сторону от всех магазинов в небольшой тупик. Куртка забыта и все еще болтается на черном заборчике.       Две футболки уносит ветром в самый дальний угол. Ветром ли? Слышно недовольное «мяу». Плисецкому становится холодно и он сильнее жмется к горячему телу Отабека. Озябшие пальцы зарываются в его волосы, скользят по шее. И желание прижаться плотнее становится сильней, чем здравый смысл.       Щелкает замок, Плисецкий путается в собственных джинсах. Падает, а за ним следом валится и Отабек. Короткое «твою мать», а после снова горячие губы кружат голову. Юра не успевает ничего сказать более. Джинсы уже под ним. Мелкие камни неприятно впиваются в спину, не говоря уже о грязи мокрого асфальта.       Снова мурашки по коже. Ноги Юры быстро замерзают. Отабек отбрасывает джинсы. Все еще сохраняет тепло и продолжает им делиться с Плисецким. В прикосновениях.       Холод пробивает до дрожи, потому Юра все плотнее притягивает разгоряченного Отабека. Ближе. Еще ближе. Трусы приспущены, слышится кроткий тяжелый вздох.       Плисецкий впервые трахается. С мужчиной. С Отабеком. С любимым. От осознания последнего все нутро пробивает и становится теплее. Пальцы, уже не такие озябшие, упираются в асфальт. Не смотря на свой первый раз, Юра сдержан.       Он стонет, когда Алтын сминает в руке его волосы, когда он обжигает шею своим дыханием, когда не остается сил на то, чтобы кусать губы.

***

      Улыбка Юры. Она стоит всего, что произошло за эту ночь. И сейчас, когда он рассказывает о смешных стычках Лилии и Якова, Отабек счастлив. Замечает, как урчит его живот, ведь они не ели всю ночь.       Солнце вот-вот проявится, но они никуда не спешат.       — Эй, слушай, — внезапно меняет тему разговора Юра. Казах настораживается, вспоминает: а он был нежен с ним? Глупый вопрос. Конечно же, был.       Русский явно хочет сказать важное, но смущается и лишь обнимает Отабека, словно под внезапным порывом. Алтын смотрит на обширную реку. Она находится не так уж и далеко, а вид на нее прекрасен. Юра тоже прекрасен.       Отабек вспоминает уже через несколько часов эту сцену, завтракая со всеми: «Вид на мосты, что так легко спускались к Неве, воистину прекрасен. Лишь благодаря холодному ветру Петербурга мы не сгорели в объятиях друг друга. Но долго еще потом простояли так, наблюдая, как первый экскурсионный пароход пришвартовывался и как после туристы спешили спуститься в метро. А нам некуда было спешить».