Awake and Alive

I’m awake and I’m alive Now I know what I believe inside Now it’s my time I’ll do what I want ’cause this is my life here, right now I’ll stand my ground and never back down I know what I believe inside Skillet — Awake and Alive

      …Изменилось ли что-нибудь?..       ***       Утром нас разбудил протяжный гудок. Ты нехотя пошевелился, и мне тоже пришлось сесть, разминая затёкшее плечо. Роланд, сидевший в другом углу комнаты, хмыкнул, полагаю, от него трудно было что-то скрыть, хотя насколько он прочёл меня или тебя — тот ещё вопрос.       Но, так или иначе, а именно он выскочил из комнаты первым, а ты, прежде чем выйти следом, смерил меня слишком долгим взглядом. Но вот слов от тебя не дождаться, да и я тоже не знал, что бы такое сказать.       Знаешь, на самом деле удивительно чувствовать себя не просто проснувшимся, но живым. На Пандоре, где мы то скользили по грани, то оказывались пересобранными, эти ощущения стали для меня почти что чуждыми, однако сейчас я ни с чем бы их не перепутал. Я заново узнал их.       ***       Роланд стоял на последней ступеньке лестницы. В машине сидела Лилит, и её волосы трепал сухой, полный пыли ветер. Несмотря на раннее утро, в воздухе уже разливалась жара, и в такой день последнее, чего бы мне хотелось, так это тащиться куда-то. Роланд же, судя по всему, не так страдал от духоты и был вовсе не прочь прокатиться.       — Поехали, красавчик, — говорила Лилит, будто не замечая, что он уже согласен. — Запрыгивай, мне нужна огневая поддержка.       — А мы? — холодно уточнил ты, и Лилит, сощурившись, посмотрела в твою сторону. Глаза её словно блеснули, губы изогнулись в хищной улыбке.       — Нет, мы и вдвоём справимся.       И за этим на самом деле крылось очень многое, впрочем, кто из нас не знал, какие отношения объединяли Лилит и Роланда?..       — Окей, — как раз согласился тот и ловко запрыгнул на сиденье для стрелка. — Гони.       — Встретимся здесь же, — поднял ты руку в прощальном жесте. Откуда-то с клёкотом и брызгая кислотой свалилась твоя птица, обхватила запястье когтями, широко раскрывая крылья для баланса.       — Привезу целеньким, — уверила нас Лилит и рванула с места, пришлось закрыть ладонью глаза от взметнувшейся пыли.       — Отдохнём или хочешь размяться? — теперь ты повернулся ко мне.       Я не мог угадать ни твоих мыслей — снова маска, да? — ни твоих чувств, потому не знал, что ответить. Скоро твои губы изогнулись в усмешке.       Словно повинуясь мысленной команде, Бладвинг взмыла в небо.       — Пойдём.       Конечно, это означало, что мне следует подняться первым. Когда я вошёл в ту комнату, где мы провели ночь, ты вдруг обнял меня сзади.       — Так что же ты хотел мне сказать?       — Знаешь, сегодня чувствую себя непривычно живым, — повернулся я в твоих руках, удивляясь тому, что ты всё ещё держишь.       — С чего бы это? — ты улыбался.       — Действительно…       Мы замолчали, только где-то за стеной в порывах ветра разносился хищный клёкот, похоже, твой питомец уже нашёл, чем заняться утром.       — Тебе никогда не приходило в голову, что Пандора — это сплошной страшный сон, от которого невозможно проснуться? — спросил я, только чтобы что-то сказать.       — Признаться, не думал об этом, — наконец ты отстранился, прислонился к стене, чуть откинув голову. Я впился взглядом в твой кадык, потом отвернулся, едва сумев взять себя в руки.       — В сущности, мы навсегда ею пойманы. Если только Гиперион не устанет нас пересобирать. Забавно, разве нет? Что это, как не сон, Мордекай?       — Но?.. — конечно, ты слышал, чувствовал, что за моими словами таится какое-то «но».       — Но отчего-то я сегодня ощутил себя или живым, или проснувшимся, или и то, и другое разом, — теперь я тоже усмехнулся. — Странная штука жизнь.       — Так что же изменилось? — ты стянул маску и снова сощурился. На самом деле тебе следовало бы отдохнуть ещё, слишком много усталости было в твоих глазах.        — Что-то внутри, — снова не сумел я сказать прямо.       Ты усмехнулся.       — Догадываюсь.       — Тебе лучше поспать ещё, — вырвалось у меня.       — Заботишься? — но удивления в твоём голосе я не услышал. — Хотя, пожалуй, ты прав.       — Проверю турели…       — С ними точно всё в порядке, — ты поймал меня за руку. — Иди лучше сюда.       И поцеловал меня первым, словно вдохнул ещё немного жизни.       Секунду спустя я прижимал тебя к стене, краем сознания немного удивляясь тому, каким хрупким кажется твоё сильное тело, когда я обнимаю тебя так крепко.       Наверное, можно было остановиться, но мне не хотелось, да и тебе, кажется, было незнакомо слово «Стоп». И если вчера я мог сомневаться, мог представить, что на самом деле всё произошедшее — лишь раз, необходимый, чтобы удостовериться, что мы ещё не пережёваны Пандорой, что она ещё не обглодала наши кости, не выпила нас до конца, то сегодня всё было не так.       Призраки, терзавшие меня, спрятались в самых тёмных и далёких норах, я пил твоё дыхание, и ничего важнее этого не было. Когда твои ладони проскользили по моей спине, пробираясь под футболку, когда мои пальцы рванули ремень твоих джинсов, когда мы снова сорвались, и сплелись, и вжались друг в друга… Разве не было это большим, чем всё, что мы знали прежде?       — Это ты зовёшь жизнью? — ты жарко дохнул мне на ухо, когда я вжал тебя в стену, удерживая под ягодицы.       — Не похоже, по-твоему? — едва сумел произнести я, и в этот момент мы оба застонали, хотя прежде старались сдержать беспомощный, слишком открытый и откровенный звук.       — Ладно тебе, — и ты запрокинул голову, открывая горло моим поцелуям…       ***       Позже…       Много позже мы сидели рядом, слишком близко, совсем не как обычно. Где-то носилась Бладвинг, и порой я замечал, как ты следишь за ней, почти улыбаясь. Наверное, именно поэтому Мокси некогда ревновала тебя? Во мне, впрочем, не было ни капли ревности. Пожалуй, я в чём-то понял тебя много лучше, чем кто-то ещё.       — Так что изменилось? — вспомнил ты.       Порыв ветра взметнул пыль. Солнце садилось, тени стали лиловыми, а пыль осыпалась алыми каплями. Здесь всё так или иначе связывалось с кровью. Даже вкус жизни был солоновато-стальным. Но я, как и все мы, к этому давно привык. А вот к тому, что творилось со мной сейчас — уже не так сильно. Да и не хотелось мне к этому привыкать, незнакомая прежде острота чувств хоть и раздирала на части, но приносила мне странное удовлетворение, почти радость.       — Ты веришь в любовь? — хмыкнул я, так глупо это прозвучало. Почему прежде мы никогда не говорили так много, как сейчас, Мордекай? Почему? Потому что я всегда боялся сказать тебе лишнее? Теперь, похоже, лишнее если не было высказано, то всё равно явно проявилось между нами. И страха во мне больше не было, ведь всё уже произошло. Закончилось? Я сомневался, пусть даже ты чересчур долго молчал, прежде чем ответить.       — Не слишком, — пожал ты плечами наконец.       — Тогда, может, ничего и не изменилось, — я перевёл взгляд вдаль, где дрожала линия горизонта, всё же день сегодня был жарким. Внутри всколыхнулась ледяная и безжалостная волна, почти обрушилась…       — Да ладно, — твой голос звучал всё так же насмешливо, но…       — Знаешь, — попробовал я снова, быть может, в последний раз, — иногда так и хочется выбрать, ради чего продолжать жить. Цели, стремления… Желание докопаться до правды, чего-то достичь, кого-то убить, быть может? Разными могут оказаться причины. Вот, наверное, именно это и изменилось.       — И какая теперь у тебя причина оставаться в живых? — а вот теперь ты был серьёзен.       — Ты?.. — пусть звучало вопросом, пусть я всё ещё ощущал себя незначительным, бесконечно маленьким перед огромной волной, что готова была смести и меня, и все мои мысли, и все мои чувства, но на самом деле я не мог сказать больше, чем уже сказал, и оттого мне стало спокойно.       — Я? — перепросил ты, впрочем, без удивления.       Твоя ладонь легла мне на плечо. Мы молчали. Ветер всё также носил пыль, а небо стремительно угасало, на Пандоре наступала ночь. Бладвинг шумно опустилась на перекладину над нами.       — Пожалуй, мне нравится такая причина, — прозвучал твой голос в наступающих сумерках.       Я усмехнулся. Что-то нывшее, терзавшее меня изнутри, внезапно утихомирилось, а может, и вовсе исчезло. Волна улеглась, будто секундой прежде не грозила меня размазать.       В опрокинувшейся на нас тьме Пандоры мы были удивительно живы.