***
За пару дней до этого, Волков, пытающийся перелезть через забор и временно сбежать (он бы, наверное, давно сбежал насовсем, но не мог оставить Сергея), зацепился рукавом куртки за какую-то корягу и больно поранил руку. Пришлось идти в медпункт, потому что кровь не останавливалась. Медсестра, цокнув и покачав головой, замотала ладонь и запястье. В тот день, когда Разумовский начал себя странно вести, рука весь день чесалась, Олегу так и хотелось снять повязку, но он понимал, что делать этого не стоит. Повязку окончательно сняли через неделю. И в тот день Волк понял, что не так с Разумовским. Когда медсестра, снимая бинты, хотела еще раз осмотреть почти зажившую рану, Олег заметил какую-то надпись на коже и быстро сбежал на улицу. Отдышавшись, он пригляделся поближе. На его запястье размашистым почерком было написано два слова. Сергей Разумовский. Волк завороженно и испуганно смотрел на надпись. Он слышал истории о том, что у каждого человека в мире есть его соулмейт и что его имя появляется на запястье в подростковом возрасте. Но то ли Олег всегда считал, что это лишь сказки, то ли думал, что у него самого никогда не будет соулмейта, поэтому это открытие его поразило. Теперь Олег очень понимал Разумовского. Стащив у какого-то мальчишки, ждавшего родителей у дверей школы, расположенной неподалеку от детдома, широкий браслет из черной кожи, который был чуть великоват, он нацепил его на левую руку и больше не снимал. Серый, заметив это, смерил его долгим, пристальными взглядом, но ничего не сказал.***
Годы шли, дружба Олега и Сергея не прекращалась. Но вот пришло время, которого жаждали и боялись все детдомовцы — время выпуска. Разумовский готовился к поступлению в университет, Олег же подумывал над тем, чтобы идти в армию. Они часто спорили по этому поводу: Сергей звал Олега с собой, в Москву, тот же смотрел на серое Петербургское небо и раздраженно пожимал плечами. — Ты только представь, — говорил ему Серый, — Новая жизнь! Никакого контроля, делай, что хочешь, живи, как знаешь. Ты и я, вместе, в университете, сидим на лекциях. Делаем домашку. Готовимся к сессии. Представь, как мы заживем! — Сдалась тебе эта Москва, — хмыкнул Волк, заглядывая в тетради на столе Разумовского, исписанные формулами, — Как будто тут нельзя жить и учиться. — Это же не навсегда, — беспечно отвечал Сергей, — А образование — это важно. После вернемся в Петербург, устроимся на работу, будем получать кучу денег! Ну же, Волк, как я без тебя, а? — широко раскрыв глаза и умоляюще смотря на Олега, твердил тот. Конечно, в итоге Олег поддался на его уговоры. Решил, а почему бы не попробовать? В армию он всегда успеет, а оставлять Разумовского одного ему не хотелось, по крайней мере, пока. Счастью рыжего не было предела. На энтузиазме он не только сам сдал все экзамены на максимальный балл, но и сумел подготовить Олега так, что он тоже смог поступить. Москва встретила их ослепительным солнцем и жарой. Разумовский носился по городу, словно сумасшедший, повсюду таская с собой Олега, которому «культурное наследие», интересовавшее Сергея, было побоку. Но он терпеливо следовал за другом, который, казалось, был готов осмотреть каждую, даже самую, казалось бы, незначительную достопримечательность столицы. Волк смотрел на друга, которого в жизни не видел настолько счастливым, и лишь тихо посмеивался.***
С началом учебного года Разумовский нырнул в учебу с головой. Он не пропускал ни единой лекции, всегда был самым активным в группе, а первую сессию и вовсе закрыл на отлично. Волков такими успехами похвастаться не мог, хотя и пытался не особо отставать от друга, благодаря чему не получил ни единой тройки. Единогласно было решено, что это необходимо отпраздновать. Серый притащил в их съемную квартиру, которую оплачивал Разумовский с денег, заработанных фрилансом, бутылку коньяка и торжественно вогрузил её на стол, прямо перед носом Волка. Олег, ни секунды не медля, заржал. — Эх, ты, горе-отличник, — смеялся он, на что Разумовский сначала обиженно фыркнул, а потом засмеялся сам. К бутылке коньяка добавились две большие пиццы, которые показались Олегу и Сергею самым вкусным, что они когда-либо пробовали. — Волк, — позвал его Разумовский, на что тот повернулся, не выпуская из рук последний кусок пиццы, — Прости меня. Не успел Олег как следует удивиться, как Сергей оказался рядом, схватил его за руку и сорвал браслет. Волк пытался отмахнуться, но было слишком поздно — Разумовский успел разглядеть своё имя. — Ты… — завороженно прошептал он, после чего вцепился руками в воротник Олега, притягивая его к себе и целуя. Пицца полетела куда-то на пол, руки Волка оказались на талии Сергея, а тот неловко перебрался к нему на колени. — Ты идиот, знаешь? — выдохнул он почти у самых губ Олега, пытаясь отдышаться, — Какого хрена ты молчал? — А ты? — тут же вторил ему Волк. Затем они единогласно решили, что это дело десятое, Серый прижал Олега спиной к стене, жадно срывая с его губ короткие поцелуи, Волк же сдавленно рычал на такую открытую провокацию. Остаток ночи пролетел незаметно. Бутылка коньяка на столе осталась нетронутой.***
Следующие полгода, как казалось Олегу и Сергею, стали самым счастливым временем в их жизнях. Больше не было этой недомолвки, висевшей между ними годами, было лишь тепло и острая нехватка времени, проведенного друг с другом. Казалось, они уже исходили всю Москву вдоль и поперек, но никак не могли нагуляться, и каждую ночь проводили вместе, но никак не могли насытиться друг другом. Весь мир каждого свелся до одного-единственного человека, без которого жизнь теперь не представлялась возможной. Хотя никто не говорил, что это было легко. Особенно трудно было Разумовскому, пытавшемуся успевать везде и с треском проваливающему этот план. Он засыпал везде, где только можно: на кухне, на плече у Волкова, на подоконнике в университете, на паре. Он физически не мог справиться со всем тем, что навалилось на него. Обычно по вечерам он засыпал на диване над конспектами, после чего Олег относил его в постель и ложился рядом, согревая. Сергей довольно закидывал на него ноги и прижимался всем телом, окончательно проваливаясь в сон. Летняя сессия пролетела, словно кошмарный сон, предоставив Олегу и Сергею полную свободу действий. Волков хотел вернуться в Петербург на лето, Разумовский же явно не был в восторге от этой идеи. Даже после окончания семестра он продолжал постоянно что-то делать, проводя ночи за компьютером. Олегу это не нравилось, но Серый отвечал на это коротким «Я занят». Волк, посомневавшись неделю, рванул в северную столицу. Сергей провожал его обиженным взглядом. — Ну, не дуйся, — потрепал его по макушке Олег, — Скоро вернусь, обещаю. Хочу хоть месяц провести подальше от этой нескончаемой жары. — Обещаешь? — тихо прошептал Разумовский, обняв его, — Обещаешь, что вернешься? — Обещаю. Месяц в Петербурге прошел стремительно. Волк бродил по знакомым местам, понимая, что без Разумовского ему все кажется более серым и тоскливым, чем он помнил. Поэтому в Москву он возвращался, скорее, с облегчением, чем с нежеланием. Увидев на перроне ожидающего прибытия поезда Сергея, Олег понял, что уезжать ему не следовало. Разумовский выглядел так, будто не ел и не спал неделю, не меньше. Круги под глазами были огромные и черные, лицо осунулось, кожа стала бледная, бесцветная. В глазах читалась усталость. Заметив вышедшего из вагона Олега, Серый, несмотря на его внешний вид, резво бросился Волку на шею. По дороге домой он рассказывал ему о своей идее: создать глобальную сеть для общения людей. Он говорил с таким жаром и энтузиазмом, что у Олега не осталось сомнений о причине такого состояния Сергея. — Ты вообще спишь? — между дело поинтересовался он, когда они уже вернулись домой, — Отдыхаешь? — Пару часов в день приходится, — зевнув, ответил ему Разумовский, — Мне нужно закончить тестовую версию к сентябрю, во время учебы мне не хватит на нее времени. — Ты сошел с ума, — констатировал Волк, качая головой, — Тебе необходим сон! Погоди, а это что?.. — Олег заметил лист, запачканный большой черной кляксой. В отличие от всего остального на столе Разумовского, он не валялся под завалами, а лежал на видном месте. Взяв его в руки, он понял, что очертания клякса напоминали крылья. — Дай сюда! — рыкнул Сергей, вырвав лист из его рук, — То есть, Олег, прости. Мне действительно нужно работать. Волк две недели честно старался помогать Сергею по мере сил и не давить на него. Но время шло, и все становилось только хуже — завалы разрослись по комнате, повсюду валялись листы с неразборчивыми каракулями, отдаленно напоминающие рисунки, Разумовский доводил себя на его глазах. Он больше не мог на это смотреть, на то, как любимый и дорогой ему человек так истощает себя. — Серый, мы можем поговорить? — осторожно обратился Волк к нему. Разумовский в ответ угукнул, — Серый, блин, посмотри на меня, это важно! Дернув его за плечо, Олег повернул его лицом к себе. Два золотистых глаза взирали на него с презрением и почти ненавистью. Волк отшатнулся. — Да что с тобой! — Что со мной? — взвился Разумовский, обратив наконец свое внимание на Олега, — Это с тобой что? Вместо того, чтобы помочь мне, ты только мешаешь! А я ведь делаю это ради нас! Чтобы мы могли жить нормальной, обеспеченной жизнью! — Дурак, — грустно усмехнулся Волк, — Кто сказал, что мне нужны деньги, чтобы быть счастливым? Вокруг тебя она и есть — нормальная жизнь! Почему ты не можешь просто жить, почему всегда тебе чего-то не хватает, почему?! — Олег, — голос Сергея впервые за весь разговор дрогнул, — Олег, пожалуйста… Волк подошел к нему и крепко стиснул в объятиях. Разумовский нервно выдохнул, спрятав лицо у него на груди. — Я не могу смотреть на то, как ты себя изводишь, — прошептал Олег, на что Сергей напрягся и замер, едва дыша, — Не могу, прости. Это выше моих сил. Объятия исчезли так же быстро, как появились. Олег, не оборачиваясь, быстрым шагом вышел из комнаты, взял у порога сумку с вещами, которую приготовил заранее, и ушел. Разумовский услышал лишь хлопок входной двери. — Олег! — крикнул он в пустой коридор, но было поздно.***
С тех пор они не виделись несколько лет. Разумовский, надеявшийся, что Волк вернется, глубоко разочаровался в ту же ночь, когда понял, что вещи Олега пропали вместе с ним. В сердцах он послал его, куда подальше, и забылся в работе и учебе на следующие несколько месяцев, лишь бы не думать. Олег же забрал документы из вуза и отправился в армию, как хотел год назад. После армии был спецназ, потом все пошло по наклонной, и спустя несколько лет он обнаружил себя работающим наёмником. Только ему до этого не было никакого дела. Убивать ему не нравилось, это просто было его работой, за которую хорошо платили. Постепенно он вообще перестал о чем-либо задумываться. Олег сознательно не следил за Разумовским, не узнавал, как он, чтобы не совершить ошибку. Но несколько лет спустя игнорировать личность, настолько известную, стало невозможно. Смотря на фотографии с различных пресс-конференций, Волк не мог разглядеть за маской успешного бизнесмена своего друга, которого он защищал, когда они были детьми. Словно тот перестал существовать, на его место пришел кто-то другой. В своих опасениях Олег убедился, когда Сергей нанял его для того, чтобы вытащить его из СИЗО, и еще какого-то дела, о котором он пока умолчал. Голос Разумовского, когда тот позвонил ему, не дрогнул ни секунды, в отличие от Волка, который, кажется, на мгновение забыл, как дышать. Но он быстро взял себя в руки, сказывались годы тренировок, и решил для себя: работа есть работа. Совершенно не важно, кто тебя нанял, если тебе заплатят, а заплатить Разумовский обещал щедро. Когда Олег впервые увидел его после стольких лет, ему показалось, что сердце прямо сейчас разорвется на куски. Во встревоженном взгляде Сергея промелькнуло что-то до боли знакомое и такое родное, но затем он быстро надел маску равнодушия. — Что так долго? — раздраженно спросил он, на что Олег никак не отреагировал. Он дал себе слово, что не будет поддаваться на провокации, и черта с два он его нарушит. После этого жизнь Олега превратилась в сплошной хаос, временами ему казалось, что Разумовского просто переклинило на этом чертовом Громе. Передать Грому телефон, похитить близких Грома, следить за Громом, Гром, Гром, Гром. Это бесило. А добивало Олега бесконечное спокойствие Сергея, ни разу тот не проявил какой-либо эмоции по отношению к Волкову, словно не было всех тех лет, словно не было тех шести месяцев, проведенных вместе. Олег пытался заставлять себя не думать, но это сводило с ума. Разумовский заметно изменился, и трудно сказать, в лучшую ли сторону. В каждом его движении, каждом жесте, каждом слове сквозило что-то неестественное, нечеловеческое. Сергей смотрел на мир не как человек, он смотрел на него как хищник смотрит на жертву, загнанную в угол. Олег не замечал всего этого. Он долго убеждал себя, что он не замечает всего этого. Пока в один день Сергей не вышел из своей комнаты с перебинтованными руками. Сердце Волка рухнуло куда-то вниз и разбилось там о скалы. Не думая, что он делает, он подошел к Разумовскому, схватил его за руку и прошептал: — Что случилось?.. — но ответа не последовало, Сергей вырвал его руку их своей, чуть ли не шипя, и быстро скрылся на лестнице. Олег же встал на месте, словно вкопанный. Впервые в жизни он увидел на запястье Разумовского его собственное имя, написанное его почерком. Он всегда понимал это головой, но Сергей продолжал скрывать рукава за манжетами и тогда, когда они были вместе. Теперь же он собственными глазами увидел это. Все тщательно выстроенное равнодушие рассыпалось, словно карточный домик. Волк не знал, что ему делать: продолжать делать вид, что его ничто не заботит? Побежать прямо сейчас к Сергею и сдаться? Он еще не знал, что Разумовский решил все за него. Придя в себя в камере и поняв, что происходит, Олег сначала пришел в ужас от того, как Сергей мог так с ним поступить, а затем горько усмехнулся. А чего он, собственно, ждал? Что после стольких лет, после его фактического предательства Разумовский как ни в чем не бывало кинется ему на шею? Вот же идиот. Ты лишь шахматная фигура в его Игре, которой он не побоится пожертвовать. Потом Олег будет долго убеждать себя, что страх, который ему показался на лице Разумовского, когда пришлось жертвовать Олегом, ему лишь показался. Да и это подтверждало то, с какой легкостью Сергей затем достал пистолет и всадил пулю ему в живот. Волк выжил почти чудом. А это не оправдать никакими выражениями лица.***
Когда та чертовщина, охватившая мир, закончилась, Олег позаботился о том, чтобы закрыть Разумовского нахрен ото всех. Пришло его время мстить, и он не будет его упускать. Массивная железная дверь со скрипом открывается, являю взгляду Олега жалкое зрелище. Сергей, тянувшийся к свету, словно мотылек к огню, не вызывал никаких эмоций — лишь презрение. Бросив ему бутылку воды и булку хлеба, Олег быстро закрыл ее, чтобы не видеть это жалкое существо, которое было ему омерзительно. По крайней мере, Волков очень старался убедить себя в этом. Очень. Но это нихрена не работало. Фактически, он сбежал от взгляда Разумовского, за который Олег был готов не только убить, но и отдать собственную жизнь, лишь бы никогда больше не видеть его таким. Слабым. Беззащитным. Олегу хотелось закутать его в одеяло и никогда больше не отпускать, никогда не дать его больше в обиду, никому. В конце-то концов, он попросил прощения! Но ведь это лишь слова, которые ничего не значат для тех, кто не жалеет ничего и никого, даже самых близких людей, чтобы достичь цели. Но… Олег разрывался между этими бесконечными «но», не прекращающимися «за» и «против». Ему нельзя было жалеть Разумовского, и он успешно проваливал это задание. Прислонившись затылком к холодной двери, Волк слушал сбивчивое дыхание Сергея. Это было пыткой — слушать, как он страдает, и не помочь. Этой пыткой он наказывал себя за жалость, наказывал себя за то, что после стольких лет он все еще… любит? Любит этого самовлюбленного засранца, который променял его на работу, который без заминки пожертвовал его жизнью ради своей бестолковой мести. Это было больно, и это было неправильно, но он ничего не мог с этим поделать. Бросив короткий взгляд на свое запястье, где красовался размашистый автограф, Волк вздохнул и пошел к себе. Завтра ему придется вновь увидеть его, и у нет ни единой идеи, как с этим справиться.