Ведьминская лавка

— Вообще-то, я самый что ни на есть настоящий человек, — смешно шипит змей, щуря чёрные глаза-щёлки, и важно поднимает гладкую голову, указывая носом в потолок. Айта лениво перебирает колючие травы, и руки у неё все уже зелёные от травяного сока, смешавшегося с густой алой кровью — стебли вонзаются в кожу подобно пикам, и воспоминание об этом неприятно отзывается где-то в груди. — Эт меня просто бабка одна злая в змеюку-то обратила, — продолжает заливаться змей, забавно высовывая язык и прерывая слова то шипением, то скрипом, то ещё чем-нибудь, и чешуя его переливается драгоценностями в редких лучах солнца, пробивающихся сквозь плотные шторы гостиной. Айта слушает своего гостя молча, потому что любой, кто пришёл просить помощи, является гостем, и аккуратно развешивает пучки трав под потолком, наслаждаясь свежим ароматом перемятых листьев. Ладони у неё дрожат, кровь, слившаяся с соком, окропляет деревянные дощечки, а пальцы не могут даже разогнуться, но она спокойно садится возле своего любимого чугунного котелка, просит Криса с Мисой принести брёвен, трясёт руками — и горькие вязкие капли разбиваются о раскалённую поверхность, извиваются ужами, вопят и воют как под пыткой, и змей вдруг умолкает, испуганно прижимая голову к телу, закручиваясь в спиральный узел. Айта усмехается, бросая на него короткий взгляд, и начинает варить зелье. Она не любит говорить, а потому молчит — ей хорошо в тишине, спокойно, — но гость неуютно ежится, ломано подползает к ней, пытается заглянуть в котелок и в итоге осторожно, как-то даже боязно, словно Айта как-то может навредить ему, тугим браслетом обхватывает руку и забирается ей на плечи. Миса протестующе рычит, её распушенный хвост гневно бьёт по полу, она готова в любой момент наброситься на непрошенного гостя, который посмел прикоснутся к той, кто на дух не переносила чужих прикосновений. Айта вздрагивает, скептично приподнимает бровь, бросая на змея безразличный взгляд, но гладкая чешуя приятно холодит кожу сквозь лёгкую ткань блузки, и ей кажется, что ничего страшного не случится, если позволить какой-то странной животине устроиться на своих плечах. Зелье кипит в котелке, запах от него наипротивнейший — кровь вперемешку с травами, лягушачьими кишками и древесным пеплом, — густой дым разъедает глаза и забирается через нос в глотку, оседает на языке горечью, но Айта продолжает настойчиво помешивать булькающую жижу, чувствуя, как щиплет порезы, как ноют дрожащие пальцы, как неприязненно жмётся к её шее змея. И, ей не хочется в этом признаваться, но именно последнее заставляет смешливо хохотнуть. Крис тут же испуганно оглядывается в их сторону и не успевает что-либо сделать, как Айта бросает взвигнувшего змея в котёл. Гость верещит и ругается, вопит и орёт, порывается выскочить, но жижа затягивает его всё глубже и глубже, — и в груди рождается смех, вырывающийся наружу раскатистым хохотом, набухающий в воздухе и лопающийся громом где-то под потолком, оседая инеем шепота на травах. Айта смеётся — и смотрит, как безвыходно и совершенно бесполезно пытается змей выбраться из котла. — Ты, безумная девка! — орёт он, и булькающее зелье накрывает его очередной волной. — Меня жрать нельзя! — ругается он, и едкий дым заставляет его закашляться, вновь обрывая все попытки ухватиться хвостом за ручку. И — вдруг резко замирает, со злым удивлением уставившись на всё ещё хохочущую Айту. — А ну не гогочи, бесовка! — шипит он, скаля острые клыки, и тут же отплёвывается, вынуждая рассмеяться ещё громче. — Что это ещё за шутки тут такие, а? Я тебе не шавка дворовая, чтобы на мне опыты свои сатанинские ставить! — возмущается он, барахтаясь в зелье и расплёскивая во все стороны ледяные капли, и в итоге, успокоившись, хватается хвостом за тонкую ручку, с причитаниями и ругательствами подтягивается и, сердито щурясь, устраивается на перекладине. — Спасибо за такой радушный прием, мегера, — едко бурчит змей, нервно и раздражённо постукивая погремушкой по котелку, и чешуя его вдруг покрывается светящимися рунами. Айта понятливо кивает, аккуратно подхватывает вновь заверещавшего гостя на руки, не обращая внимания на то, как больно ледяная жижа кусает за порезы, и всматривается в незнакомые письмена. Змей, притихнув, испуганно прижимает голову к её ладоням, боязно обтягивает сильным гибким телом руку, непонимающе глядит ей в лицо, и его глаза туманятся агатами в мягкой темноте гостиной. Айта, чувствуя, как что-то жалостливое зарождается в груди, нежно касается пальцами ярко-рыжего обода на обсидиановой голове, проводит ласково до самой погремушки, вычерчивая яркие белые руны, и тяжело вздыхает. Магия на нём мощная, древняя, страшная в своей холодной безразличности, и эта мудрая покровительственность неизвестной ведьмы заставляет в восторженном ропоте сглотнуть. — Ты явно наступил кому-то не тому на хвост, — отвлечённо заключает она, оборачивая змея в пушистое полотенце, тщательно вытирая от грязи, укладывая на стол, и, захватив с полки нужный пузырёк, обращается к гостю: — Я помогу тебе, если согласишься жить со мной и стать моим помощником. Змей непонятливо наклоняет голову набок, оглядывает себя, словно бы спрашивая, в чём это он может помочь с таким телом, и Айта одним резким движением выливает на него зелье, отмечая, что вновь разразившаяся ругань даже начинает ей нравиться. Спустя секунду перед ней на столе лежит широкополая остроконечная шляпа — прекрасно чёрная, переливающаяся сапфирами и морионами, с яшмовой погремушкой, с яркой рыжей лентой и жемчужными зубками по полям. Айта осторожно гладит своего уже-не-гостя по гладкой чешуе, а тот внезапно раскрывает широкие глаза на ленте — ярко-карие, какие-то почти жёлтые, слишком уж кошачьи и хитрые — и спустя несколько секунд ошеломлённого молчания вновь раздаётся гневной ругательской тирадой, смешно подпрыгивая и, кажется, шепелявя. Айта усмехается вслед за ним, берёт Шляпу и осторожно надевает себе на голову. — Добро пожаловать в мою лавку, — обводит она ладонями пространство вокруг себя и, хмыкая, всё же не сдерживает новый приступ довольного хохота. Потому что время в этом застывшем доме, кажется, вновь готово свершить свой полный оборот.