Shepard Sees the Sky

Громкий, раскатистый стук вырывает Шепард из сна, но, будучи слишком уставшей и измотанной, она оказывается способна разве что сонно заморгать, приходя в себя. — Черт! Черт, черт, черт! Прости! — шепчет Кайден где-то у нее за спиной. Следом раздается приглушенный смех Гарруса — звук, который успел стать слишком ей знакомым. Они застряли под обломками одного из военных объектов на Тучанке, едва сумев пережить внезапный кошмар, воцарившийся на поверхности под обстрелом Церберовского крейсера прежде, чем недавно взломанные кроганские пушки взрывом смели эту чертову штуку с горизонта. Один из бункеров у них под ногами обвалился и, столкнувшись с тяжелым падением, после тщательной проверки на наличие несовместимых с жизнью травм, они обнаружили, что на своей шкуре могут опробовать, каково это — быть замурованными. Радиосигнал на поверхность не пробивался, а любые попытки расчистить путь наверх с их стороны заканчивались подозрительным грохотом и угрожающим треском камней внутри тесной пещерки, в которой они оказались. Поэтому было принято решение дожидаться, пока на их поиски не отправят подкрепление. Шепард как раз наслаждалась своим заслуженным по праву очереди сном, вверив дежурство в надежные руки Гарруса, когда звук, с которым Кайден уронил свою винтовку, эхом отразился от камней вокруг и вытащил ее из глубоких сновидений. За промахом Кайдена последовало долгое напряженное молчание, и Шепард снова попыталась сфокусироваться на реальности. Она лежит спиной к двум мужчинам, прислонившимся к противоположной стене пещеры. Перед глазами — другая глухая стена, едва виднеющаяся в темноте. Шепард собирается было издать тяжелый усталый вздох и подняться, как вдруг осторожный голос Кайдена останавливает ее. — Думаешь, я ее разбудил? Она подавляет в себе невольный смешок, но решает повременить и посмотреть, как долго до них будет доходить, что она давно проснулась. Гаррус усмехается: — Нет, конечно. Женщина может спать в любых условиях. Шепард хмурится на подобное заявление, хоть никто этого и не видит. — О, я знаю, — раздается смех Кайдена. — То есть, я помню, как однажды ночью она буквально свалилась с кровати и я подскочил, перепуганный до смерти, честно говорю, а она только просопела что-то... — смех вдруг срывается на низкое "оу", а потом звучит вздох и едва различимый шорох, как если бы он провел рукой по волосам, как он часто делал, испытывая неловкость. Она помнит эту ночь. По большей части потому, что он рассказал ей об этом следующим утром. И хотя память вещь ненадежная, от нее все еще веет тем непередаваемым чувством, которое не опишешь никак иначе, кроме как "почти". Недостаточно. Все их совместное прошлое дышало этим словом. Она едва сдерживается от того, чтобы поежиться, когда сердце болезненно сжимается. Но больше этого болезненного укола ее волнует ответ Гарруса, поэтому она лежит неподвижно. В неуловимый момент причины, по которым она не желала выдавать свое пробуждение, становятся совсем иными. — Не волнуйся, — голос турианца напряженный и выверенный, но она не слышит в нем жесткости, и от этого чувствует облегчение. — У вас двоих была своя история. Глупо было бы притворяться, будто это не так. До нее доносится легкий шаркающий звук брони, соприкасающейся с камнем в попытке владельца пристроиться поудобнее, а затем на время снова воцаряется тишина. — Иногда просто трудно представить, как все повернется, да? — в голосе Майора не звучит ничего, кроме тихого благоговения. Быть может, совсем немного боли. Быть может, едва заметная капля сожаления. — То есть, еще тогда, много лет назад, кто бы мог подумать, что у вас с командором что-то может быть. Снова тишина, в которой Шепард слишком отчетливо может представить, как меняется в лице Гаррус, всем видом выражая неверие в услышанное, и тихонько улыбается сама себе. Кажется, это ее никак не компрометирует, потому что когда Кайден кидается оправдываться, он все еще старается не повышать голоса. — О, я не имел в виду... то есть, не то, чтобы... В смысле, я не хотел сказать, что это невозможно или странно, просто... Ладно, черт, я сам копаю себе могилу, — он издает короткий печальный смешок. — Не так я хотел, чтобы это обнаружилось. Гаррус хмыкает, коротко и сдержано, а потом осторожно говорит: — Не так хотел, чтобы обнаружилось что, Кайден? Очередной вздох. Приглушенный шорох. — Думаю, я... Многое не могу выкинуть из головы в последнее время. Многое из прошлого. Моего прошлого с Шепард в частности и... Я не знаю, это... Видеть тебя с ней... — Неприятно? — высказывает предположение Вакариан. Шепард представляет себе, как ее дорогой турианец стискивает ствол винтовки, чтобы скрыть эмоции, вырывающиеся на поверхность. Она не видит, но Кайден качает головой. — Нет, но... необъяснимо знакомо. — Что в этом может быть знакомого? Могу тебя заверить, что у нас с Шепард ничего не было, когда она была с тобой. — Нет-нет, я знаю это. И я знаю Шепард. Она бы так не поступила. Но, думаю, какая-то часть меня всегда знала, что вы двое были в определенном смысле близки, и то, что теперь это стало более личным... не кажется неправильным, вот, что я хочу сказать. Может, я хотел, чтобы оно таким казалось. Может, думать так было... больно. Шепард бессознательно зарывается пальцами в перчатках в землю, слушая это признание, и ее пронзает дрожь. А Майор продолжает тихим, приглушенным голосом. — Я знаю, что вы не ищете моего благословения или чего-то в таком роде, и что вам вообще на самом деле не нужно какое-либо признание от меня, потому что это ваше личное дело. И что вы взрослые люди, и у меня, к тому же, был шанс, но я... Я упустил его и... — он почти раздраженно выдыхает. — Я просто хочу сказать, что я не против. Если это вообще имеет для тебя какое-то значение. Я не против и... думаю, с тобой ей может быть куда лучше, чем когда-либо могло бы быть со мной. Дыхание Шепард становится глубже и тяжелее, пока она лежит на грязной сыроватой земле, отчаянно вглядываясь в темноту. Пещерка вдруг кажется слишком маленькой. Слишком тесной и холодной, и в ней совсем не хватает воздуха, и... — Иногда я боюсь, что она оставит меня. Голос Гарруса такой низкий и нерешительный, что ей приходится прикусить костяшки, чтобы подавить внезапный всхлип, застрявший в горле. Она тут же щурится, хмуря брови, как если бы это помогло ей не упустить ни слова. — О чем ты говоришь? — спрашивает Кайден, и в голосе его звучит очевидная озадаченность. Раздается короткий, низкий щелчок позади нее и глаза Шепард совсем сужаются. Этот звук все еще непривычен для нее, в отличии от всей его бравады, дерзости или обаяния. Это признак нервозности, напряжения, непреодолимой тревоги. Страха. Страха, которого она еще ни разу не слышала в его голосе. — Однажды она любила тебя, Кайден. Могла бы полюбить снова. И это... Что ж, — он откашливается и слышно, как он сдвигается вдоль пещерной стены. — Не стану скрывать, что порой это лишает меня сна. — Гаррус... — Только не говори мне, что не думал об этом. Не думал вернуть ее. В его голосе нет обвинения, насколько она может слышать. Это... это странная потребность увериться в этом. Проверка. — Нет... не в том смысле, в котором ты думаешь. — А может быть в каком-то другом? Звучит нервный, раздраженный вздох. — Предположим, что я не мог не задумываться об этом, я признаю, ладно? Я думал о том, чтобы вернуть ее... Но это была бы уже не та Шепард, которую я любил. Та женщина погибла над Алкерой. Женщина же, которой она стала... она не смогла бы любить меня. И это простая правда. Это препятствие. Наше с ней время прошло, вот и все. Теперь она не та, кого я хотел бы вернуть. И ничто и никогда этого уже не изменит. На Шепард накатывает какое-то печальное осознание его правоты. Она разжимает руку, переставая нервно впиваться пальцами в землю, и медленно, глубоко вдыхает, стараясь, чтобы не вышло слишком шумно. Ее веки закрываются. Кайден вздыхает в ответ на долгое молчание Гарруса. — Я имею в виду, разве твои чувства, они... не изменились необъяснимо в тот момент? Когда она буквально вернулась из мертвых? Когда она... изменилась? — Нет. Ответ такой уверенный и лаконичный, что она невольно улыбается в темноту на одно лишь слово. — Если в моем отношении что-то и изменилось, то разве что сила чувств, — отвечает Гаррус. — Она никогда не была для меня "старой Шепард" или "новой Шепард". Она просто... была. Всегда. Была той, которую я полюбил, просто... может, чуть жестче, чуть грубее, если подвести к грани, но... Нет, в самом главном она всегда оставалась прежней и не думаю, что я мог бы когда-либо ее разлюбить. Для меня всегда была только одна женщина. Ей приходится приложить все усилия, чтобы просто не обернуться и не броситься к нему. Не обвить руками его шею, вдыхая его запах, и никогда — никогда — не отпускать. Что-то разгорается у нее в груди, там, где — она чувствует это — взволнованное сердце бьется чаще. И она чувствует себя такой внезапно, отчаянно любимой. Без условностей и ограничений. Без бремени прошлого, которому она не нужна, но которое преследует ее, подобно омертвелой тени. Без необходимости быть кем-то другим, лишь бы не той, кем она является. Шепард. Подбитой, израненной, местами срывающейся, но... свободной. Гаррус любит в ней все это, и подобная любовь всегда вызывала у нее необъяснимое смущение. Кайден коротко и мягко усмехается. — Может, это и есть причина, по которой ты ее заслуживаешь. Шепард думает, что, быть может, Кайден все-таки понимает. Она позволяет этому осознанию осесть внутри, прижиться там, привязываясь к этому моменту. — Думаю... — Гаррус осекается, а потом звучит шорох и после его голос раздается ближе, прямо позади нее, и она чувствует, как он опускается на землю рядом с ней. Чувствует, как его взгляд скользит между ее лопаток, и задерживает дыхание. — Думаю, в свое время вы были друг для друга как раз тем, в чем вы оба нуждались. — Хмм, — Кайден пару мгновений размышляет. — Думаю, я могу жить с такой философией. В конце концов, я ни о чем не жалею. — Знаешь, мы все — совокупность прошлого опыта. И, может быть, любовь к тебе и привела ее в конечном итоге ко мне. Так что, в этом плане... — Гаррус делает паузу и Шепард ощущает тепло его руки, опустившейся на землю совсем близко. — Думаю, я бы мог сказать тебе спасибо. Кайден издает смешок, но по-доброму, и, судя по движениям позади нее, толкает Гарруса в плечо. — Это ты уже глубоко копнул, Гаррус. Давай попроще. Гаррус приглушенно смеется и мысль о знакомо заходивших мандибулах, о темных блеснувших глазах, о кривоватой усмешке (если это можно было назвать усмешкой по человеческим меркам) заставляет ее поспешно сморгнуть проступившие на глазах слезы. — Мне просто... жаль, что для тебя все кончилось так. Правда. Ты хороший человек, Кайден. И я считаю, что ты заслуживаешь именно той любви, которую ищешь. Тишина, следующая за этим, не напряженная и не неловкая. Это просто момент, чтобы свободно выдохнуть. Момент, чтобы погрузиться в спокойное безмолвие пещеры и просто... запоминать. Потому что она хочет запомнить все это. Каждое слово. Все это имеет значение. — А мне не жаль, — наконец говорит Кайден и Шепард слышит в его голосе улыбку. — В конце концов, она заполучила своего парня. Внезапное движение каменных пластов у них над головой заставляет пещеру содрогнуться и Шепард инстинктивно вытягивает руку, чтобы, не дай Бог, не провалиться еще куда-нибудь. Но все быстро затихает и она чувствует тепло руки Гарруса на своем плече, даже сквозь его перчатку. — Шепард? Решение прикрыться сонливостью приходит само собой. — Гаррус? — проговаривает она с деланной неуверенностью, оборачиваясь и садясь, потирая глаза, как если бы только проснулась. — Ты в порядке? — спрашивает он, и она чувствует как он близко, и что его тепло, так или иначе, всегда — всегда — рядом. — Я видела тебя во сне, — говорит она, сама не зная, зачем. Она не лжет. Она видела его во снах задолго до того, как их пути пересеклись. До того, как они узнали имена друг друга, до того, как они стали дышать одним и тем же воздухом. До того, как она узнала, что ощущение его рук в ее руках значит больше, чем можно выразить словами. Она всегда во снах видела его. Он скользит рукой вдоль ее предплечья, склоняя к ней голову с дразнящей ухмылкой. — Сон был из тех, что можно повторить в компании, или... — он позволяет предложению повиснуть незавершенным, но мандибулы его щелкают, а глаза блестят. Она смеется, толкая его в плечо. Гаррус хмыкает в ответ и это почему-то напоминает ей, что он любит ее, целиком и без условий. Она оглядывается на Кайдена, и даже в темноте ей удается встретиться с ним взглядом. Она смутно видит его движение — кивок, едва заметный в густом полумраке, и вдруг задается вопросом, знает ли он. Знал ли все это время, что она слышала... Но вокруг слишком темно, чтобы можно было сказать наверняка. Слишком тихо, чтобы стоило спрашивать, слишком тесно, слишком холодно, и слишком... все. В конце концов, это неважно. Потому что когда подоспевший экипаж пробивается к ним сквозь камни, а солнце врывается в их маленькое царство руин, и мир вдруг становится снова ярким и теплым — Шепард видит небо. Невероятное, голубое и бесконечное. И она не оглядывается.