Eifersucht

Имена и иные данные – плод воображения автора. Все совпадения случайны и никакой смысловой нагрузки не несут. “Женщины выбирают чутких, деликатных, верных, благородных, умных, романтичных, отзывчивых и сговорчивых мужчин. Так утверждают поэты и заявляют сами женщины. Однако ученые говорят иное...» Януш Вишневский «Зачем нужны мужчины» Все мы пугливы, как кошки – стоит только едва сделать простое резкое движение. Максим не любил показывать виду, что ревнует Дарью Алексеевну, свою жену к кому бы то ни было. Не любил и не показывал. И когда послышался негромкий звон ключей и скрип входной двери, он даже не шелохнулся с дивана, на котором устроился еще три с половиной часа назад с томиком Ницше, однако же ни страницы ни прочел, с еле скрываемым раздражением поглядывая на часы. Только закрыв дверь, Дарья поняла, что атмосфера в квартире недружелюбная. И в частности по отношению к ней. Румяная после быстрой ходьбы, с озорным блеском в темных глазах, алыми губами, поцелованными январским морозцем, она ловкими пальцами освобождала пуговицы белой дубленки с широким воротником от петлей и бросала осторожные взгляды на мужа. -Гутен Абенд, - добавив в голос побольше веселости и тепла, поприветствовала она даже не взглянувшего в ее сторону ревнивца. -Вечер добрый, Даша, - отозвался тот, не подняв головы к ней. Повесив дубленку в гардероб, она наклонилась, расстегнула высокие замшевые сапожки на каблуке – вжик! – и прошла в комнату. -Не встречаешь меня. Совсем не любишь, смотрю, да? – она присела рядом и ласково провела тонким пальчиком от виска до темной щетины на щеках супруга. Он никак не отреагировал на нее. -Послушай, в чем дело? – Дарья отстранилась и с удивлением посмотрела на него. – В чем я перед тобой провинилась, что ты ведешь себя, будто не родной? Максим? Он взглянул на нее, когда она произнесла его имя. -Хорошо отдохнула? – его голос сочился нескрываемой обидой. А вот Дарье, похоже, такое поведение было не в новинку, потому как она усмехнулась, покачала головой и встала с дивана, не желая более сидеть рядом с этим человеком. -Отлично. Отлично отдохнула. -Всех соблазнить успела? Она тотчас изменилась в лице. -Слушай, меня изводит твоя ревность. Ты прекратишь или нет?! Ну сколько можно?!. Как мне еще доказать то, что я не просто так с тобой? Объясни, я хочу знать! Максим смотрел на нее с нескрываемым восхищением: красавица – черные глаза горят (воистину, когда она вне себя, она еще прекраснее, а глаза чернее бездны – он это еще давно заметил), кудрявые волосы в гордом беспорядке лежат на покатых плечах, ладони сжаты в кулаки. Мужчины оглядываются на нее, когда они идут вместе. А что уж говорить, когда без него… Мучение, мучение любить такую женщину и не быть ей подходящим ни внешне, ни по статусу, ни по социальному положению. -Никак, - и снова невидящим взглядом уткнулся в свою книжку. Дарья Алексеевна еще пару секунд стояла, ошеломленная его реакцией; грудь ее быстро вздымалась, сердце бешено колотилось – она все эти сцены знала наизусть, только вот заканчивались они в другой комнате и при других обстоятельствах, но теперь в глазах мужа читалось не «я тебя разозлю, потому что исцарапанная спина зажила», а «я тебе не подхожу, я опять в этом убедился». -Знаешь что, - начала она тоном, не предвещающим ничего хорошего, - я ухожу. К своему любовнику. Короткий вздох вырвался из его груди. Он поднял мучительный взгляд на нее. -Значит, все-таки, он у тебя есть… -Именно. -Что ж… Жаль. Я говорил, что ни к чему хорошему этот брак не приведет. И тут же пожалел о своих словах – на глаза Дарьи навернулись слезы. -Как ты…смеешь… - она изо всех сил боролась со слабостями и слезы были одними из них. -Прости меня, я не могу дать тебе того, что тебе нужно, - в его голосе не было ничего: ни извинений, ни надуманного раскаяния, ни даже сожаления о чем-либо. Ни-че-го. Это был совершенно пустой, лишенный всех эмоций голос, но именно он резал слух острее стального клинка, острее лезвия. -Ненавижу тебя. За то, что ты кретин. Бессердечный, чокнутый, ненормальный философ, лишившийся всего из-за своих глупых убеждений, - в ее глазах было что-то, отчего ему сделалось не по себе, - Тебе тридцатник скоро! Неужели, ты и дальше хочешь рассуждать о бренности этой жизни вместо того, чтобы менять ее в лучшую сторону?! Я рядом, я, понимаешь? Я искренне люблю тебя, пытаюсь сделать тебя счастливым, но ты сам убиваешь все то хорошее, что есть во мне. -А ты спрашивала меня, нужно ли мне это счастье?.. – таким же тихим голосом спросил он, отложив Ницше в сторону и вставая с дивана. Он уже знал, как она отреагирует и заранее был готов к этому. Но прогадал. Слезы брызнули из ее глаз. Она бросилась прочь, когда он протянул руки, дабы обнять ее, и закрылась в ванной комнате, включив воду, чтобы заглушить рыдания. Он постоял еще немного, глядя ей вслед, а потом подошел к окну, за которым мирно падал пушистый снег; желто-оранжевый свет фонарей провожал его стеклянными глазами в дорогу до белой земли. Она слишком хороша для него. Слишком. Он любил ее, но не мог отдаться в волю чувствам и всласть насладиться ее пылкой любовью. Те, что были до нее, имели только что-то немногое, за что он особенно их отмечал. А ее он любил иначе – каждое ее движение, каждый непослушный локон на ее темно-русой голове, каждый прищур ее глаз, когда она вслушивалась в его слова и готовила аргументы в споре, каждый ее смех, звоном отзывавшийся в его каменном сердце. Она была совсем еще ребенком, совсем еще двадцатилетняя… Дикая девчонка, гордая, самоуверенная, но влюбчивая как кошка. А он ей не верил до последнего. Хотя, что там, и сейчас не верит. И она уйдет, оставив его, и найдет себе более достойного, можно не сомневаться. Придется вытерпеть очередной бракоразводный процесс… А снег все падал и падал, спокойно и беззвучно… Что-то умиротворяюще-жуткое было в этой тишине, что-то неприятное… Он вздрогнул, когда услышал, как хлопнула входная дверь. Оказывается, он впал в какое-то оцепенение и даже не почувствовал, как она спешно приводит себя в порядок в соседней комнате, одевается, шмыгая носом, и уходит, оставив его одного. Он вышел в прихожую ненавистной ему квартиры, откуда уходила не одна женщина. На тумбе подле платяного шкафа лежал листок бумаги. Медленным движением руки он взял его, поднес к глазам. Черной ручкой красовались размашистым почерком выведенные слова: «Я за ужином. Сегодня будет рыба. И размораживать я ее буду о твою каменную голову, мой дорогой. Твоя Д.»