Авалон: Хроники Бессмертных

      Небо хмурится над городом, превращая высотные здания в подобия тёмных готических соборов Средневековья. Но здесь, у самой земли, в лабиринтах улиц и переулков шумно и весело: толпы народа спешат по своим делам, и стекла огромных витрин льют на них свой нескончаемый неоновый свет. Обычные для этого времени пробки заполонили собой всё вокруг. Кажется, машины не едут только разве по тротуарам, запрудив собой всё пространство огромных московских проспектов. В одной из пробок медленно ползёт черный Форд Сандербёрд 1956 года – машина хоть для москвичей и не очень привычная, однако не привлекающая излишнего внимания – как раз то, что нужно тем, кто находится в ней.       За рулём сидела странно одетая женщина, а рядом с нею – не менее чудной мужчина. Женщина была закутана в синие одежды наподобие тоги, а на плечи её ложились густые чёрные волосы цвета воронова крыла, настолько темные, что они почти переходили в синеву. Выглядела она очень бледной, и некоторую мертвенность лицу придавал голубоватый оттенок её кожи, в нескольких местах до того прозрачной, что можно было разглядеть синие паутинки вен и капилляров, переходящие в такую же бледную шею. Благодаря худобе на лице выделялись четко очерченные скулы и большие, удивительно живые глаза: казалось, в них сошлась темная бездна всех земных океанов, а из самых глубин били родники мудрости, которые дает лишь время.       Её спутник был полной противоположностью: могучего сложения огненно-рыжий мужчина в ярко-красной рубашке и лихим задором в глазах. Его волосы были беспорядочно зачёсаны вверх, словно на голове бушевало яростное пламя. Разбросанные по щекам веснушки придавали ему немного ребяческий вид, однако огромная ширина плеч и некая едва уловимая суровость во взгляде скрадывала этот визуальный обман.       Они выглядели здесь удивительно неуместно, как будто некий шутник-художник вздумал вдруг нарисовать веселого клоуна на картине коронации великого Наполеона. Женщина вела машину так, словно впервые села за руль: она крайне неуверенно нажимала рычаги и педаль газа, как будто опасалась, что машина вот-вот рванет с места, как взбесившаяся лошадь. Мужчина с любопытством глядел по сторонам, с особенной пристальностью рассматривая дома и проходящих мимо людей, можно было подумать, что всё это он видит в первый раз.       На светофоре загорелся красный свет. Все автомобили остановились, и только черный Форд едва не влетел во впередистоящий джип. – Сильфида, прошу тебя, дай мне повести это диковинное устройство, – забеспокоился мужчина; его голос был гораздо более звонок, чем можно было бы ожидать от столь могучего человека. – Мы уже в третий раз чудом избежали столкновения! – Я просто никак не могу понять, по какому принципу устроено движение на этих трактах. – Растерянно ответила та. – Флавиус, как они определяют, когда именно необходимо трогаться в путь? – Откуда я могу это знать? – возразил Флавиус. – Когда мы в последний раз были в этом мире, ничего этого не было. Здесь вообще ничего этого не было! Ни этих огромных башен, укутанных в стёкла, ни ослепительного света со всех сторон. Даже эти диковинные колесницы возили большие белые лошади, а теперь они едут сами! Он немного помолчал, а потом добавил: – Всё стало как-то… Хуже… – Не хуже. – Ответила Сильфида, сворачивая с главного проспекта на одну из боковых улиц. – Просто всё изменилось. Конечно, мне тоже больше нравились те уютные двухэтажные домики, утопающие в зелени садов. Но человечество не может стоять на месте в своем развитии. Они стремятся в будущее, а потому разрушили своё прошлое и убили всё то живое, что было вокруг. Они посадили себя в металлических монстров, – она сделала жест рукой, обводя салон автомобиля, – выстроили себе огромные каменные дворцы, которые пронзают небеса острыми, как иглы, шпилями, и заперли себя в этих дворцах. Им удалось уничтожить практически всё, до чего они смогли дотянуться. Надо думать, теперь они абсолютно счастливы. – Счастливы? – Флавиус удивленно вскинул бровь. – Да разве может быть что-то прекраснее бескрайних зелёных полей и залитых солнцем лесов? – Если бы я знала ответ на этот вопрос, друг мой, я была бы человеком. – Чуть улыбнулась Сильфида.       В следующую секунду она резко затормозила, а потом начала парковаться к тротуару. – В чём дело? – занервничал Флавиус. – Ты что-то почувствовала? – Один из них здесь! – коротко ответила женщина. – Выходим из машины и соблюдаем все меры предосторожности. Помни, о чём нас предупреждали! По возможности ничего не трогаем и ведём себя так, будто всё это мы уже видели и раньше. Ничему не удивляемся!       Хлопнули дверцы, и загадочная пара покинула машину. Сразу стало видно, что роста они довольно высокого – оба возвышались над людской толпой по меньшей мере на полголовы. Никто из прохожих не обратил на них особого внимания – мало ли чудаков бродит по улицам Москвы пятничным вечером? Сильфида замерла в нерешительности, а затем, шумно вдохнув носом воздух и словно почувствовав что-то, направилась в сторону ближайшего кафе. Флавиус последовал за ней.       Они в нерешительности остановились около входа, разглядывая через витрину сидящих за столиками немногочисленных посетителей. – Ты думаешь, нам придётся войти? – Флавиус был не то чтобы напуган, но вел себя, словно человек в окружении пауков: знаешь, что они не причинят тебе вреда, но испытываешь не слишком приятные ощущения. – Да! – Сильфида взялась за ручку двери и решительно распахнула её. – Я чувствую, как поёт свет её души.       Наконец они вошли внутрь, щурясь от яркого света неоновых ламп. Всё здесь было чуждо и, на их взгляд, немного нелепо. Столики, за которыми сидели люди, были в беспорядке расставлены тут и там в большом зале, а у дальнего конца стены на ромбовидных деревянных полках теснилось множество бутылок, напоминая старинные винные погреба, которые довелось видеть Флавиусу много-много лет назад. – Мы привлекаем слишком много внимания, – процедила Сильфида сквозь зубы и, подхватив своего спутника под руку, повлекла его к ближайшему незанятому столику. Аккуратно присев на замызганные пластиковые стулья, Сильфида наклонилась к Флавиусу и зашептала: – Все эти люди вкушают пищу. Очевидно, нам тоже нужно что-то раздобыть, иначе мы будем обнаружены!       В этот самый момент к ним подошла молодая светловолосая девушка. Сильфида резко выпрямилась на стуле и широко распахнула глаза – очевидно, она нашла, наконец, то, что так долго искала... * * *       Малиновская, подходя к столику со странными посетителями, лениво жевала жвачку и мысленно была уже дома. Ноги за целый день хождения на каблуках жутко болели, да и вообще очень хотелось спать. – Здравствуйте. Что будем заказывать? – безо всяких эмоций произнесла она.       Наступившее вслед за этим молчание затянулось, и Мария в упор посмотрела на женщину; та сидела с абсолютно невменяемым видом и то ли удивлённо, то ли возмущённо глядела на неё. И чего вылупилась? – подумала Машка. – А… А что у вас есть? – неожиданно спросил мужчина. – Нате вам меню, выбирайте, – Мария шлёпнула им на стол папку со списком закусок, почти удостоверившись в том, что под конец рабочего дня ей везёт на шизофреников.       Мужчина недоверчиво взял меню, как будто боялся испачкаться, а потом осторожно понюхал его. Малиновская закатила глаза и обернулась к Мишке, стоящему у бара. Тот, наблюдая за ней, усмехнулся.       В этот самый момент женщина, пользуясь тем, что Мария отвлеклась, сделала молниеносный выпад рукой и бросила ей что-то в карман кофточки. Снова развернувшаяся к ним Малиновская ничего не заметила и спросила: – Ну? Выбрали? – Нам вот это! – Флавиус показал пальцем на картинку, иллюстрирующую салат. – Две! Идиоты! – подумала Машка. – Чего первое увидели, то и выбрали; а вслух, конечно, сказала: – Прекрасный выбор!       Записав в блокнотик «два салата», она направилась через зал на кухню и, зайдя туда, крикнула: – Коль, два салата сделай!       Откуда ни возьмись подскочил Иван Васильевич: – Ну, что заказали? – Два салата. – Просто ответила Малиновская. – Как? И всё? – лицо Ивана Васильевича смешно вытянулось. – А из напитков? – Ой, а я что-то даже и не спросила, – хлопнула себя по голове Малиновская. – Сейчас пойду, узнаю.       Она снова вышла в гостевой зал, но столик, за которым только что сидела странная парочка, был уже пуст. – А где… люди-то… – обращаясь больше к самой себе, чем к кому-либо, спросила Мария. Мишки за барной стойкой не было.       Пожав плечами, Машка ещё немного постояла, а потом развернулась и пошла собираться домой. Вынырнувший из коридора Миша услышал, как она тихонько бормочет себе под нос: – Всё, нафиг! Уработалась… * * *       Шумная стайка воробьёв порскнула в стороны, когда из открывшейся двери на улицу выплеснулась компания молоденьких смеющихся девушек, а вместе с ними и Малиновская. Некоторое время они, никуда не расходясь, о чём-то оживлённо болтали до тех пор, пока в дверях не показалась грузная фигура Ивана Васильевича. Чмокнув наспех кого-то в щеку и бросив прощальный взгляд на полутёмную вывеску «кафе-бар ”Луна”», Мария побежала к трамвайной остановке. Главное – успеть сесть в трамвай до тех пор, пока к нему не добрался их начальник – ехать в одном вагоне с Иваном Васильевичем до метро и слушать, как он вспоминает количество проданных сосисок и котлеток – удовольствие малоприятное.       К счастью, из-за поворота тут же вынырнул сверкающий огнями трамвай, и Машка разглядела на лобовом стекле яркие цифры «34». Повезло, её маршрут.       В сумочке зазвонил мобильный – это снова была Настасья. На Машину просьбу прогуляться с ней после работы она ответила: – Да, да, конечно! Мы тебя подождём. Сегодня же пятница, можно сидеть сколько угодно. Да и вечер такой тёплый, замечательная погода. Мы все в нашем дворике, прямо у подъездов. Ждём, целую!       От этого как-то само собой поднималось настроение – приятно думать о том, что тебя кто-то где-то ждёт. Пусть даже и не в дорогом ресторане, и не на шикарном океанском лайнере, а просто семь старых друзей собрались у подъезда и не расходятся, потому что Машка ещё не приехала.       Снова медленно плывёт вдоль окон ночная Москва. Время позднее, поэтому салон полупустой, да и на улице маловато народу. Пролетела блещущая огнями Семёновская площадь с её огромными офисами-небоскрёбами. У метро вышло много пассажиров, и трамвай почти совсем опустел, въехав под своды старого парка. Маша почему-то очень любила именно эту часть пути, когда за окном вместо пыльных дорог только бесконечная зелень вековых лип, а между ними – огромные клумбы, тонущие в море ромашек и анютиных глазок. И почему всем так нравятся розы или орхидеи? Ведь на свете нет ничего лучше, чем букет полевых ромашек. Но Марии никто никогда не дарил ромашек. А жаль…       Так, погружённая в собственные мысли, она незаметно доехала до своей остановки. Выйдя из трамвая и перебежав улицу, Маша направилась к одиноко стоящей семнадцатиэтажной башне. Вокруг, конечно, тоже были дома, но в основном унылые пятиэтажки, одним своим видом нагоняющие тоску в любое время года. А их большой оранжево-белый дом с облицованным плиткой цокольным этажом всегда выглядел довольно мило – или, может быть, Марии казалось так просто потому, что она большую часть жизни прожила в этом доме?       Ветер принялся трепать её волосы, переплетая их между собой – от этого было щекотно и немного приятно. В самом доме светилось множество желтых окошек, разгоняя своим светом сумрак тёплой майской ночи. Она подняла голову на уровень пятого этажа и посмотрела на своё окно – в нём было темно. Значит, мама сегодня на дежурстве и домой не придет. Мария ещё немного порассматривала другие окна, а потом перевела взгляд на большую спортивную площадку и уютный дворик, вплотную примыкающий к подъездам. Несмотря на поздний час, народу во дворе было довольно много – почти каждая лавочка была занята веселой группой молодёжи. – Мань, мы здесь! – она увидела, как с одной из дальних скамеек машет ей рукой Антон, и направилась туда.       Следом за нею во двор медленно въехал чёрный Форд…       Компания старых друзей была в полном составе. Малиновская подошла, и устало улыбнулась: – Привет! Ну что, как у кого день прошёл?       На самой скамейке сидел Бирюк, а у него на коленях – Татьяна. Рядом с ними – Славик, который вообще сидел везде, где только можно было посидеть – он никогда не упускал своего случая. Немного в стороне от него приютилась Настасья, и Малиновская, растолкав Славу и Настю, втиснулась между ними. – Ну всё, пришла боярыня – всех задвинула! – засмеялся стоящий рядом Евген. – Да-да, она всегда такая, – подмигнул Семён, доставая сигарету. – Бесцеремо-о-онная! – Ой, да ну вас нафиг! – отмахнулась Машка. – Вы просто не знаете, что это такое – целый день провести на каблуках. Вы же их не носите! – И слава Богу! – серьёзно заметил Антон.       Почему-то от его прокурорского тона всем стало весело.       Евген как бы незаметно присел на краешек скамейки, поближе к Настасье, хотя отчаянно делал вид, будто очень увлечен разговором с Семёном. Маша и Антон обменялись улыбками.       Чёрный Форд остановился под одним из уличных фонарей, и тот моментально погас… – Насть, Насть, – Татьяна трогает её за плечо. – Представляешь, я в те выходные такую умопомрачительную кофточку видела: там вот здесь оборочки, – она встает с колен Бирюка и начинает показывать на себе. – А вот тут бантик такой красный. Я прямо как увидела? так сразу влюбилась! Вот стипендию получу, точно её себе куплю.       Настасья одобрительно хмыкнула.       Семён и Евген обсуждают будущую курсовую работу по теории сопротивления материалов: – Слушай, а ты точно уверен, что у твоего друга не осталось черновика? – волновался Семён. – Он же должен был её как-то сохранить. А то мне очень надо! – О, вообще-то и мне тоже надо! – оживился Слава, придвигаясь к ним поближе. – Ну, я спрошу у него, – пообещал Евгений. – Может, и сохранилось чего…       Антон тем временем присел на корточки напротив Малиновской: – Мань, ты чего так долго сегодня? – Да вообще какой-то идиотский день, – жалуется Малиновская, ковыряя землю носком туфли. – Хорошо, что сегодня пятница, а то бы я точно умерла! Всё-таки не надо мне было все четыре пары отсиживать, мы на последней такой долгий и нудный тест писали, и я уже на работу буквально никакая поехала. – Вообще-то тест – это очень важно, – серьёзно заметил Антон. – Этого нельзя пропускать. – Ой, вот только не надо занудствовать! – ласково улыбается Маша, одновременно делая страшное лицо и отталкивая бутылку с пивом, которую ей протягивает Евген. – Ну не хочешь – как хочешь, – Евген ставит пиво обратно на скамейку. – Я сам всё выпью. – Вот ты так годика два попьёшь, и у тебя вырастет пивной живот, – говорит ему Бирюк. – Да, и станешь толстым, пузатым и некрасивым, – добавляет Татьяна. – Да он и сейчас-то не красавец, – ехидничает Антон. – Ну, уж куда тебе-то со мной тягаться! – восклицает Евгений, картинно проводя рукой по волосам.       Всем снова дико весело.       Переднее боковое стекло Форда медленно опускается, и внимательные глаза Сильфиды неотрывно смотрят на компанию молодых людей, веселящихся на дальней лавочке. – Ты думаешь, наш план сработает? – спрашивает рядом мужской голос. – Люди падки на драгоценности. Нам остаётся только ждать… – загадочно отвечает та.       Малиновская наклоняется, чтобы поправить сползшую с ноги туфлю, и у неё из кармана что-то со звоном падает на асфальт. Что-то круглое и золотистое. – О, шоколадка! – восклицает Бирюк, поднимая предмет с земли. – Где? Где? – оживляется Слава.       Татьяна выхватывает у Вовы из рук блестящий кругляш и, повертев его, потрясённо произносит: – Это не шоколадка! Это… это… монета… – Это же золото! – удивлённо говорит подошедший вплотную Антон – И… Чума просто! Смотрите, – он показывает пальцем на край монеты: – Вот здесь. По ободку. Это же рубины! – Чтоб я сдохла! – шепчет Настасья. – Да небось бижутерия какая-нибудь, – не верит Семён. – Эй, дайте мне-то посмотреть, – возмущается Машка – Вообще-то это выпало из моего кармана!       Все дико оживились и начали показывать друг другу золотую монету, украшенную рубинами. Друзья настолько увлеклись находкой, что даже не замечали, как каждый раз, передавая её из рук в руки, за монетой тянулось странное золотистое свечение.       Евген, взявший монету последним, попробовал её на зуб и сказал: – Да, это реально настоящее золото! Люди, я в шоке! – Маш, а откуда это у тебя? – спросил Антон.       Все озадаченно повернулись к Малиновской, и наступила полная тишина. – Я… Я… Я не знаю, – пролепетала Машка. – Может, это мне кто-то подарил? Ну… вроде как тайный подарок… От поклонника…       Татьяна тихонько хмыкнула – видимо, не поверила.       Настасья усмехнулась: – У тебя миллионер, что ли, поклонник? – Ребят, ну я честно не знаю! – оправдывалась Мария, забирая монету у Евгена. – Какой мне смысл-то скрывать? Допустим, подарил бы мне это Мишка с работы. Ну и что, я из этого тайну бы сделала? Я бы так и сказала, что Мишка. – Ладно, я думаю, эта история скоро прояснится, – сказал Слава, снова садясь на лавочку. – Я думаю, человек, подарив столь дорогой подарок, в ближайшее время сам расскажет об этом. – Ты хочешь сказать, – Семён обернулся к нему, – что это сделал кто-то из нас? – Ничего я такого не хочу сказать, – махнул рукой тот. – Я просто говорю, что скоро всё выясниться, вот увидите!       Потом разговор плавно перешёл на другие темы, и все вроде бы как на время забыли о странной находке. Только Малиновская продолжала думать о монете: ей в голову пришла дурацкая мысль – уж не Иван Васильевич ли ей это подложил? От этой идеи её начало слегка подташнивать…       Вскоре все засобирались домой: ночь была хоть и по-летнему тёплая, но всё-таки понемногу начал наползать сырой и зябкий туман, да и спать тоже было надо. Пожав друг другу руки и расцеловавшись, каждый направился к своему подъезду. Маша и Настя – к первому, ведь у них соседние квартиры; а вместе с ними и Антон, который жил на шестом этаже, прямо над квартирой Марии. Во второй подъезд пошли Слава и Семён, только вот Славик жил на третьем этаже, а Семён – аж на одиннадцатом, и у него – единственного из всех – окна выходили на проспект, а не во двор. В последний, третий, забежал Евген, который поселился выше всех – на семнадцатом, под самой крышей, что не мешало ему, как он часто любил говорить, «со снисхождением относиться к низшим существам», а также Татьяна и Бирюк. Вообще-то квартира Тани находилась в первом подъезде, но она уже более полугода жила вместе с Бирюком, и для этого имелся ряд веских причин. Во-первых, оттого, что Вова жил только с бабушкой, которая совершенно им не мешала, ибо большую часть времени проводила на даче. В отличие от шумной квартиры Татьяны – у неё было целых шесть младших братьев – Вовин дом казался ей, как она сама говорила, «раем тишины». Ну а во-вторых, просто потому, что влюблённым сердцам всегда невыносимо разлучаться даже на короткое время – это вредно для неокрепших организмов. – Ладно, пока, Марусь, – Настасья чмокнула её в щёку на лестничной площадке. – Завтра спишемся, если чего. В крайнем случае, я зайду. – Да, давай, пока, – ответила Машка, открывая входную дверь. Справившись с замком, она услышала, как звонит домашний телефон, и, обернувшись к Настасье, которая тоже возилась с ключами, сказала: – Слышишь? Это, наверное, уже мама волнуется… – Я бы тоже хотела, чтобы за меня хоть кто-нибудь волновался, – довольно холодно произнесла Настасья, рывком открывая свою входную дверь.       Мария смутилась и промолчала. Эта тема была для Настасьи очень болезненной, впрочем, как и для самой Маши – в тот страшный день почти десять лет назад нелепая и шокирующая случайность одновременно забрала у них самых близких людей: у Насти – маму, а у Марии – отца. Волею случая их родители оказались в одном автобусе, когда ехали с работы домой. Обычно Машин папа всегда пользовался метро, и можно было только гадать, почему именно тогда он вдруг изменил своей всегдашней привычке...       В то время темнело рано. Стояла очень холодная зима, а дело близилось к новому году. К тому же была метель и сильный гололёд. Всё случилось на Электрозаводском мосту. Видимость крайне плохая, и водитель автобуса, видимо, не справился с управлением. Его занесло, и, пробив чугунное ограждение моста, машина с высоты рухнула в Яузу и провалилась под лёд. Хотя река в этом месте достаточно мелкая, её глубины вполне хватило, чтобы утопить автобус целиком. Выплыть удалось не всем. Об этом потом ещё долго писали во всех газетах – как позже из реки доставали оказавшихся замурованными внутри пассажиров.       Сама Мария помнит этот день довольно смутно. Ей в память врезался лишь один-единственный момент: раздавшийся звонок; как её мама берёт трубку телефона, а затем её лицо мгновенно становится белым и она медленно оседает в кресло в прихожей…       Мария ещё довольно нескоро узнала все подробности произошедшего, а, узнав правду, долго приходила в себя. Эта общая боль каким-то непостижимым образом ещё больше сблизила её с Настей: девочки часто вспоминали случившееся и плакали в обнимку. Такое случается в жизни – горе объединяет людей гораздо сильнее, чем радость или счастье. Настасья стала для Марии сестрой, и Маша была уверена, что точно такие же чувства испытывает к ней и Настасья: хотя она никогда не задавала ей напрямую этот вопрос, тем более в последнее время, когда Настя нередко бывала сухой и раздражённой. Мария, отчасти, знала причину: Настин отец был капитаном корабля Морского флота России, и его частенько не бывало дома, иногда по два-три месяца. Поэтому Настя зачастую была предоставлена самой себе, в отличие от Маши, чья мама хоть и находилась с головой в работе, и иногда выходила на ночные дежурства (как, например, сегодня) но, тем не менее, у Малиновской всегда были в холодильнике сваренный суп или свежеприготовленные котлеты. – До завтра, – сухо буркнула Настасья, хлопнув дверью немного громче обычного.       Машка, несколько расстроившись, тихонько прикрыла свою входную дверь и подошла к телефону, который стоял тут же, в прихожей. Не успела она поднять трубку, как на неё буквально обрушился мамин рёв: – Господи, где ты была?! Я уже тут чуть с ума не сошла! Дома никто не отвечает, мобильный недоступен. Ты вообще на часы смотрела? Где ты бродишь? – Мам, успокойся, – Малиновская устало посмотрела на своё отражение в зеркале. – Я сидела с ребятами, здесь, у нас во дворе. А мобильник просто разрядился, вот и всё. – Дорогая моя, ты знаешь, сколько в наше время чокнутых маньяков по улицам бродит? – не унималась мать. – Да сейчас же каждый второй с придурью. Ночь она для того и ночь, чтобы дома спать, а не шляться где попало! – Ой, мам, ну я тебя умоляю, – Машка достала из сумки мобильник и поставила его на подзарядку. – Ты серьёзно что ли думаешь, что, сидя в окружении семи человек, на меня нападёт маньяк? Да ещё при условии, что пятеро из них – парни. Это ещё кому кого бояться надо! – весело закончила она. – Смотри у меня! Прийду завтра к обеду – чтобы дома была! – Хорошо, хорошо, – проворчала Малиновская и поскорее повесила трубку, чтобы мама не успела ей больше ничего сказать.       Разувшись и скинув лёгкую курточку, Мария поставила чайник и взяла с кухонного стола ватрушку. Повертев ту в руках, она положила её на место, есть совсем не хотелось. Малиновская подошла к окну и, немного отодвинув занавеску, устало смотрела в ночь. Двор был почти пуст, и ласковый ветер, шевеля листьями за окном, тихонько колыхал край скатерти, проникая в комнату через открытую форточку.       В голову лезли дурацкие мысли. Они всегда приходили в тот момент, когда Мария оставалась наедине с собой. Почему всё так уныло и безрадостно? Почему ничего не меняется в этой жизни? Иногда у неё складывалось впечатление, что она вообще случайно оказалась в этом мире. Или не в то время. Или не в том месте. Как будто все люди – это один народ, а она – это другой народ. То есть внешне она, конечно, на них похожа, вот только начинка у неё какая-то другая… Начинка. Антон называет это красивым словом «внутренний мир». Но это больше похоже на ватрушки. Все люди – ватрушки. Некоторые красивые и румяные, а другие – корявые и чёрствые. И у кого-то внутри малиновое варенье, у кого-то черничное, а у некоторых и вовсе пусто – так, один мякиш… А у меня внутри цветы! – подумала Маша. – Полевые ромашки. Безо всякого там идиотского варенья!       Взгляд её упал на подоконник и стоящий на нём цветочный горшок, в котором одиноко торчала палочка без листьев. – Бедный цветочек. Всё-таки завял… – она произнесла это вслух, наверное, больше для самой себя, ведь её всё равно никто не слышал в этой пустой квартире.       Она взяла горшок и понесла в прихожую. Открыв входную дверь, Машка поставила его рядом с мусорным мешком, решив, что завтра вынесет засохший кустик на помойку. Блюдце звонко звякнуло о лестничную плитку.       Вернувшись на кухню, она налила себе чаю и всё-таки развернула упакованную ватрушку. Задумчиво жуя, Малиновская смотрела, как кружится в чашке белая пенка.       Говорят, время меняет всё. На самом деле ничего оно не меняет! Меняют друзья и любимый человек. Меняет шумная улица и бесконечные огни фонарей. Меняет любовь. А время… Время ничего не меняет. Оно спешит мимо, беспощадно крутя стрелки часов, но всё остаётся по-прежнему. * * *       Бирюк крепко обнял Татьяну и поцеловал. Какое-то время они стояли в коридоре, не разрывая объятий, и Таня, прижавшись к Вовиной груди, слушала размеренные и спокойные удары его сердца. Она могла бы стоять так целую вечность. Её разум молчал, а душа напевала давно забытую мелодию из тех времен, когда они только познакомились: «Рай – там, где ты, что ещё мне искать? Пусть нас в раю только двое…» Вова снова притянул её губы к своим губам.       Что может быть прекраснее в этом мире, когда среди тревог, волнений и забот два любящих сердца находят друг друга, чтобы больше никогда не расставаться? Когда каждое мгновение, проведённое с любимым человеком, кажется важнее всего на свете. Когда ты можешь просто подойти и обнять его, и, чувствуя тепло его тела, заключить в объятия, передав через них всю свою нежность. Любишь? – шептали глаза Татьяны. Люблю. Люблю! Люблю!! – отвечали глаза Вовы.       Этот нескончаемый диалог мог продолжаться часами, превращаясь в сладкую бесконечность. Хотя не все из нас верят в любовь, всё же не стоит недооценивать её силу и могущество… – Заинька, ты будешь кефирчик? – спросила Таня получасом позже, возясь на кухне. – Не, можно мне лучше чаю, – ответил Бирюк из комнаты, развалившись в кресле перед телевизором.       Танька молча пожала плечами и полезла в стол за пакетиками Липтона. Она копалась не меньше пяти минут, прежде чем нашла их в самом дальнем углу стола. И чего вечно всё запрятывать, как будто их кто-то съест? – подумала она и тихонько улыбнулась сама себе. Затем налила в чайник воды и включила его в розетку. Точнее, попыталась включить.       Буквально за секунду до того, как она сделала это, её рука, а вместе с ней и шнур с электрической вилкой охватило странное золотистое свечение, а в следующий миг из розетки потоком хлынули искры. Яркая вспышка. Всю кухню осветило что-то очень похожее на молнию. Громкий хлопок – и весь свет погас.       Татьяна в этот момент еле успела дёрнуть за шнур, и он, выскочив из розетки, упал на пол. – Чё эт было? – в ужасе произнесла она.       Взгляд её машинально упал в сторону окна, потому что за ним неожиданно стало неестественно темно. Сквозь лёгкую тюль она посмотрела на левое крыло их дома, которое всегда очень хорошо было видно, и поняла, в чём дело – нигде в соседних окнах не горел свет. – Вов, я, кажется, весь дом вырубила! Как такое может быть? Ой, блин! – Таня попыталась пройти в комнату, но в темноте наткнулась на табуретку.       Ответа не последовало.       В тот самый момент, когда всё огромное здание погрузилось во тьму, на улице происходило вот что: дверца чёрного Форда медленно открылась, и высокая, закутанная в синие одежды женщина произнесла: – Вот теперь – пора, – и двинулась к одному из подъездов.       Как только она зашла внутрь, автомобиль быстро отъехал прочь, растворившись в ночи.       Антон как раз собирался ужинать. Моя руки, он тихонько напевал себе под нос. Внезапно что-то громко булькнуло, и струя из-под крана начала бить заметно сильнее. Ему показалось, что вода немного поменяла цвет, как будто в неё добавили чернил. Эх, ведь только на прошлой неделе сантехник приходил! – недовольно подумал Антон, поднося руку к лицу и пытаясь понять, что такое случилось с водой. Буквально через секунду он застыл от удивления – капли на его ладони начали подниматься вверх, к кончикам пальцев, просто-напросто наплевав на все законы физики! Переведя взгляд на кран, он совершенно обалдел: струя воды, вместо того, чтобы утекать в раковину, лилась вверх, под потолок! Он и опомниться толком не успел, как весь свет в квартире погас.       Татьяна тем временем, споткнувшись об ещё одну табуретку и ударившись локтем о дверной косяк, наконец добралась до комнаты. Вовин силуэт виднелся в кресле. Руки раскинуты в стороны, голова свесилась набок – кажется, он успел уснуть. Таня полезла в карман за мобильным и включила подсветку. Мягкий синий свет дисплея озарил комнату, и девушка в ужасе застыла на месте: все мелкие предметы в помещении, начиная от ручек и заканчивая карманными часами, летали вдоль стен подобно маленькому торнадо, большей частью кружась вокруг спящего Бирюка. Мимо Таниного лица медленно проплыла серебряная ложка из серванта, а в следующий миг она дико завизжала от страха. Этот визг мгновенно разбудил Вову. Но как раз в тот момент, когда он открыл глаза и ошалело вскочил на ноги, все эти предметы вдруг утратили способность летать и с жутким грохотом рухнули на пол. Танька с перепуга забилась в угол, а Вова так и продолжал стоять в растерянности, не понимая, привиделось ли ему это на самом деле, или он всё ещё продолжает спать…       У Настасьи зазвонил телефон. Это был Антон: – Слушай, Настька, извини, что так поздно. Ты ещё не спишь? – Нет-нет, – голос Насти слегка дрожал. – Всё в порядке. Почти. Послушай, Тош, тут у меня вырубили свет, но перед этим произошло нечто очень странное… – У меня тоже, – перебил её Антон. – Я пытался дозвониться Машке, но она не берёт трубку. Насть, послушай, никуда не выходи! Здесь какая-то чертовщина творится! Я сейчас сам к тебе спущусь, – и он положил трубку.       Настасья подошла к входной двери, чтобы услышать, когда подойдёт Антон, ведь звонок в прихожей теперь тоже не работал. За дверью слышались какие-то странные звуки, словно там ворочалось что-то огромное, неповоротливое… Настя протянула руку к дверной ручке и остановилась в нерешительности. Она никогда не считала себя трусихой, но тут ей вдруг неожиданно стало очень страшно.       Малиновская сидела на кухне в тот момент, когда Татьяна обесточила весь дом. Она тоже расслышала подозрительные, чем-то похожие на шуршание звуки за входной дверью. Может, это соседская кошка? – пришла ей в голову странная мысль, но тут совершенно отчётливо услышала, как кто-то будто бы провёл с той стороны по обивке двери острым ножом. Звук длился достаточно долго и оборвался неожиданно, и оттого ещё более странно. В отличие от Насти, Малиновской почему-то совершенно не было страшно – скорее, любопытно. Подойдя к двери, она тихонько клацнула замком и приоткрыла её. На лестничной клетке было совершенно темно. Она вернулась в коридор и, порывшись в комоде, достала фонарик, припрятанный там специально для таких случаев. Как раз в этот момент зазвонил телефон, но она почему-то решила не возвращаться, а сначала добраться до электрощитка на лестнице и посмотреть: может быть, просто выбило пробки у неё одной. Тогда можно было бы всего лишь переключить рычажок на щитке-автомате, и всё бы снова заработало, как бывало уже не раз. Выйдя из квартиры с фонариком и не успев сделать и двух шагов, Машина нога наткнулась на что-то мягкое, пружинистое. Она посветила себе под ноги и в неверном мерцающем свете фонаря разглядела, что весь пол завален какими-то толстыми чёрно-зелёными шлангами. Остановившись, она никак не могла понять, откуда они тут взялись, если буквально полчаса назад, когда они прощались с Настасьей, ничего этого здесь не было и в помине. Свет от её фонаря заскользил по стенам и потолку, и она с удивлением обнаружила, что точно такие же шланги оплетают всё вокруг. Прямо из них росли огромные зелёные листья. Господи, да это же лианы! Вся лестничная клетка теперь походила на гигантскую оранжерею и была затянута, словно паутиной, стеблями огромных лиан, как будто Мария находилась сейчас в тропическом лесу! Она стояла и смотрела на эту странную картину, водя лучом от фонаря в разные стороны, и совершенно не могла понять, откуда всё это взялось и что вообще происходит. Машка снова направила луч фонаря себе под ноги. В некоторых местах гибкие стебли буквально раздробили плитку на полу. А это что ещё такое? Фонарь высветил расколотый цветочный горшок, который она выносила буквально только что, но вместо жиденькой засохшей палочки оттуда выходил огромный коричневато-зелёный стебель толщиной, наверное, в четыре человеческие руки! Неужели этот чахлый цветок, который она собиралась выбросить, превратил лестничную клетку в тропический лес? – подумала Машка. – Нет, этого не может быть! Я, кажется, схожу с ума…       Протяжный скрип за её спиной заставил Малиновскую резко обернуться. Приглядевшись, девушка поняла: это неожиданно распахнулась дверь, ведущая на общую лестницу, к лифтам и мусоропроводу. Но она не слышала, чтобы кто-то поворачивал в замке ключ. В открывшуюся дверь медленно вползали клочья не то дыма, не то тумана. Запаха гари не чувствовалось, но и туману здесь вроде неоткуда было взяться. – Насть, это ты? – спросила Маша, делая шаг назад и понимая, что это, скорее всего, не её подруга.       Но то, что в следующее мгновение высветил луч фонаря, заставило её оцепенеть: в дверной проём медленно вплыла (именно вплыла, а не вошла, как сделал бы обычный человек) высокая, закутанная в саван фигура. Лицо пришельца закрывал капюшон. Она медленно поворачивала голову в разные стороны, словно искала кого-то. Наконец та часть капюшона, где должно было находиться лицо, обратилась к Малиновской. – Кто… кто вы? – Машка сделала ещё два шага назад, ища руками дверную ручку, но пальцы её нащупывали за собою лишь упругие, холодные стебли лиан. Фигура в саване словно неуловимо приблизилась, а затем высокий и холодный голос произнёс: – Я пришла за тобой!