Записки инсайдера

— То есть как это мы «на Соллаль не поедем домой»? — в глазах Тэхена такой праведный гнев, негодование и детская обида пятилетки, что вот просто обнять и плакать. — Повторяю в десятый раз для тех, кто забыл снять шлем на бронепоезде, — устало трет переносицу лидер, — Поскольку среди работников студии была зафиксирована вспышка коронавируса, мы с вами, как лица, контактировавшие с заболевшими, отправляемся в самоизоляцию и будем сидеть в общаге и не высовываться… Так понятнее стало, Тэхен?       По лицу Тэхена видно, что понятнее не стало.       Вернее, понятнее, может быть, и стало, но легче от этого — нет. — Ну мы же не хотим развезти эту заразу по домам, — уговаривает Хосок. — Ты же не хочешь подарить своей семье на Новый год букет бацилл? — Нет, — мотает головой Тэ, — я хочу подарить сладости, и женьшень, и… — Ну вот, — кивает Шуга, — значит, сиди и не отсвечивай. — А если мы сами заболеем? — округляет глаза Чонгук. — А если мы УЖЕ заболели? — Не заболели, я, вон, каким иммунитетом за время реабилитации оброс, — треплет себя по округлившимся щекам Шуга, — на вас на всех хватит. — Я без рисовых лепешек отмечать Новый год не буду, — заявляет Джин. — Это неправильно. — Ой, да для тебя, хён, всё, что не пожрать, — неправильно, — хихикает Чонгук, за что огребает тут же, не сходя с места, потому что садиться в опасной близости от джинова локтя сразу было неосмотрительно.       И вообще, кто бы говорил.       Про пожрать-то. — А кому я буду кланяться? — взвизгивает Чимин. — Мне бабушка с дедушкой всегда деньги дают, я так не играю… — Мне кланяйся, — великодушно разрешает Джин. — Я тебе денег дам… — Ага, — фыркает Чимин, — эти вот бумажки из Монополии, как в прошлый раз? Нетушки! — Ладно, как хочешь, — пожимает плечами Джин, — можешь просто так кланяться, без денег, чего уж там… Только кланяйся как следует, я придирчивый! — Интересно, а ттоккук можно в доставке заказать? — задумчиво ковыряет ногтем столешницу Чонгук. — Сами сварим! — обещает Намджун и бросает косые взгляды в сторону Джина. Тот, правда, делает вид, что временно оглох, потому что суп всегда варила мама, а он как-то не углублялся в суть вопроса. — Главное — не превратить этот праздник в нашу обычную попойку! — нравоучительно замечает Тэхен.       И вот с этих его слов, кажется, все и начинается.       Лунноновогоднее утро врывается в сознание сразу с пинка в голову, во всяком случае, ощущения примерно такие.       Чонгук не уверен, что он жив, но надеется, а надежда, как известно, умирает последней, значит, что-то живое в нем еще есть.       Конечности шевелиться отказываются, поэтому Чонгук пока обходится ресницами, пытаясь их приподнять, и губами, которые, плямкая, функционируют отдельно от организма в поисках хоть какой-то влаги. — Почему так пахнет пожарищем? — задает все еще из положения лежа Чонгук вопрос куда-то в центр Вселенной. — Потому что Джин-хен спалил говяжьи ребрышки и половину кухни, — поясняет утробный голос откуда-то справа.       Голос принадлежит явно Чимину, хотя Чимин, если бы услышал со стороны этот хриплый срывающийся бас, не признал бы данного факта ни за что на свете.       Самого Чимина удается разглядеть не сразу, потому что среди нагромождения плюшевых диванных подушек разглядеть перманентно плюшевого Чимина довольно затруднительно.       В комнату, опираясь на стеночку, вползает Хосок, бормоча на ходу сакраментальную фразу, которую в подобной ситуации произносил каждый хотя бы раз в жизни: — Чтобы я… еще хоть когда-нибудь… хоть что-нибудь выпил…       Довольно бодрый Юнги маячит где-то позади Хоби, громко охая по поводу безвременно почившей общебантаньей кухни. — Не верю, чтобы Джин-хён мог собственноручно ухайдокать кухню, — сомневается Чонгук и все-таки предпринимает попытки встать с дивана. — Ведь это же его святилище еды! — Он и не собирался ее ухайдокивать, — поясняет Чимин, выбираясь из подушек. — Но ребрышки начали полыхать, пожар надо было тушить, и вот уже в процессе тушения… — Ну бля-я-я-ять… — доносится из кухни сильно расстроенный джинхеновый вопль, — ну нет-нет-нет, бля-я-я-ять. — О, — поднимает палец Шуга, — видишь? И Джину-хену тоже не верится.       Кухня представляет собой впечатляющие руины, достойные составить конкуренцию даже Афинам, потому что, реши мальчишки зарегистрировать ее как туристический объект, она побила все рейтинги по количеству устремившихся туда паломников.       В принципе, всё довольно приемлемо и даже может быть приведено в первоначальное состояние, но все-таки хорошо, что Пэк Чон Вон-сонбэнним побывал на этой кухне ДО вчерашнего эпичного происшествия, а не после.       Это спорное утешение Джин бормочет сам себе, пока пытается отскрести припаявшуюся к столешнице в процессе стихийного нагревания салфетку.       На Намджуна смотреть больно, особенно незащищенным взглядом, потому что на его лице вина и сожаление смиксованы в гремучую смесь, которая вот-вот рванет. — Да уж, — качает головой Хосок, потом спохватывается, обнимает голову руками и достанывает остаток фразы, — встретили Лунный новый год… — А где Тэхен? — обводит прояснившимся взглядом Чонгук окружающих. — Заперся в своей комнате и не выходит с самого утра, — машет рукой Юнги. — Ему плохо? — встревоженно уточняет Чимин. — Ему хорошо, — смеется Шуга, — судя по звукам, которые из комнаты доносятся.       За дверью Тэхена раздаются голоса. Звенят бокалы и раздается приглушенный смех. — Он там один? — приклеивается ухом к замочной скважине Хосок. — Один. — Он разговаривается сам с собой? — Судя по звукам, он там еще сам с собой ржет, ест и выпивает, — округляет глаза Чимин. — Ой, ну оставьте ребенка в покое, — отгоняет полотенцем мальчишек от двери Джин. — У него, может, психологическая травма! — С чего бы это? — ехидничает Чонгук. — Он же вчера не пил? — Именно поэтому, — качает головой Джин. — Он трезвый смотрел весь вечер на нас пьяных — тут любой депрессию схлопочет. Вспомни, хотя бы, Чикаго… — Не надо вспоминать Чикаго, — просит Чонгук, и Хосок с Чимином согласно бледнеют. — Почему у меня половину окна закрывает красная тряпка? — недоумевает Намджун, оборачиваясь на дверь своей спальни. — Потому что ты вчера отдавал дань традициям, — мрачно хрипит Шуга, помогая Джину запихнуть в мусорное ведро огромный обуглившийся кусок, который вчера был противнем из духовки с мясом и овощами. Что характерно, вчера с этого противня постоянно выпадали куски морковки, а сегодня они не просто не выпадают — их при всем желании от него не отодрать. — Каким ИМЕННО традициям я отдавал дань, прости? — смущенно уточняет Намджун, подозревая, на всякий случай, самое плохое. — Запускал змея, естественно, — поясняет Хосок.       И все вокруг недвусмысленно указывает на то, что естественного вчера здесь не произошло ровным счетом ничего.       За Тэхена начинают беспокоиться всерьез, когда все предыдущие звуки, доносившиеся из его комнаты, смолкают, а вместо них начинают раздаваться глухие удары чем-то очень тяжелым, перемежающиеся громкими звуками, отдаленно напоминающие истерику мобильных оповещений. — Я думаю, надо ломать, — постановляет Юнги. И поясняет в ответ на испуганный взгляд Чимина, — дверь, разумеется. — И откуда в тебе, хен, такая неуемная кровожадность? — качает головой Чонгук, аккуратно вставляя в замочную скважину пилочку для ногтей, — есть и другие способы. — Воспитали жулика на свою голову, — заинтересованно смотрит на то, как макнэ проявляет скиллы домушника, Джин. — Да я просто в его комнате часто забываю… — поясняет Чонгук и вдруг смущается, — … ну… наушники… допустим… — Допустим, — пристальным взглядом Джина можно расстреливать дезертиров. — И что, это вот любую дверь можно… вот так вот? — Ага, — кивает Чонгук, ухмыляясь, а потом спохватывается, — то есть, не любую, конечно… Многие, но вот твою, хен, нельзя… Она у тебя нестандартная… — Слава богу, — вздыхает Джин с облегчением, но тут же суровеет, — То есть? А ты пытался, что ли? — Ага, — снова кивает Чонгук, и снова спохватывается, — Нет, конечно. Зачем бы мне? — Я понял! — поднимает лидер указательный палец вверх, — он там…       Впрочем, договорить он не успевает, потому что Чонгук справляется с замком. Ну как, справляется, — выламывает его к ебеням.       Дверь распахивается, и взору изумленной публики предстает сидящий ровненько на коленках Тэ, улыбающийся широко таким же широко улыбающимся в мониторе ноутбука лицам родителей, а также периодически страстно кланяющийся лицам в экране, гулко стукаясь лбом о паркет. — Здрасьте, — растерянно кланяются разом шесть его изумленных сообщажников. — Ты чего там делал? — теребят они Тэхена после, когда он все-таки покидает пределы собственной комнаты, на ходу с негодованием тыча пальцем в сломанный замок. — С родней общался, — поясняет Тэ и проверяет что-то в телефоне, — старшим кланялся, они мне деньги давали… скидывали на карту… все как обычно. Эх, жаль, домашние угощения нельзя вот так переводом прислать. — Опаньки! — моргает изумленно Чимин. — А что, так можно было???       И, резко развернувшись, стартует в комнату. — Да уж, — вздыхает Хосок, — помнится, на Новый год можно было неплохо подзаработать… да, хён?       Джин кивает и задумчиво улыбается.       Кста-а-а-ати… — вдруг тянет Хосок, все еще вглядываясь в лицо старшему хёну, — хё-о-о-он!       Джин вздрагивает. Как и все остальные, потому что ничем хорошим обычно такое выражение лица у Хоби не грозит. — Доставай кошелек, я сейчас к тебе кланяться приду! — ржет тот и открывает верхнюю полку, где, кое-как запихнутые, ютятся светло-розовые ханбоки. — Джуни, ты вчера отпариватель не доломал? — Доломал, — чешет кончиком пальца сморщенный лоб лидер, — но не до конца. Иди, приводи одежду в порядок. И мой тоже захвати. А то у меня как раз наличка на подсосе. Хорошо, что у нас у всех есть старший хен, правда? — Так! — старший хен, вообще-то, против, только его как-то никто и не спрашивает, — А чего это все на меня сразу? Вон, у тебя, Намджун, Хосок тоже старший. Ему и кланяйся.       Намджун заинтересованно оборачивается к Хосоку: — Подожди, — выставляет тот ладошку вперед, — не кланяйся, я сначала к Сокджинни-хёну схожу, а то у меня налички нет.       И пока они препираются, в комнату неестественно юрко для человека, мечтающего о карьере камня, проскальзывает Юнги. — Ну, а пока вы тут разбираетесь, — говорит он, присаживаясь на колени и расправляя полы ханбока, — я, пожалуй, начну. У меня хён всего один, мне идти больше не к кому, так что…       Джин обреченно раскрывает кошелек. — Ну, неплохо, — констатирует Тэ, проходя мимо кухни, в которой — Джин, восседающий в позе лотоса на барной стойке, как достигший дзена представитель среднего корейского класса (потому что футболка растянутая, прическа взъерошенная и все еще следы похмелья на лице), перед Джином — коленопреклоненный Шуга, который и рад бы встать, но старческую поясницу заклинило, а помогать ему никто не спешит. Во всяком случае никто из ржущих до истерики за диваном намсоков — точно. — Кто последний в очередь за монетками? — Вали нахрен отсюда, ты уже свое с родственников по интернету сдоил, — показывает ему кулак Джин. — Помогите кто-нибудь подняться этому шипящему, а то его на повторную реабилитацию придется посылать.       Шуга поднимается сам, пересчитывает довольно монетки, а на его место заступает Хосок: — Я перед всеми арми в вивёрсе обещал, я не могу не выполнить, сам пойми, — ржет он, устраиваясь на подушке, — отсюда снизу ты выглядишь как божество, хён.       Джин краснеет от такого сравнения, бормочет что-то типа «Вообще-то, всегда» и отсчитывает Хоби парочку купюр. — Блин, — слышится из коридора чиминий визг, — это только у Тэхена родня такая, к технологиям лояльная, с моими такой номер не прокатывает. — А чего? — интересуется Юнги, пряча полученные купюры в карман, — Не хотят денег прислать? — Бабушка с дедушкой не умеют, а родители говорят: «Вот приедем, поклонишься как следует, тогда и получишь свои монеты, заодно проверим, нормально ли ты там питаешься». Можно, я за Намджуном следующий, а, хён? — Давай, конечно, хен старший, хена не жалко, — ворчит Джин уже в полный голос, перетряхивая кошелек, а потом поднимает глаза на усевшегося рядом за стол Тэхена. — Не пристраивайся даже, у меня наличности больше нет, вот, последнюю для Чимини выгреб. — Ничего, — улыбается Тэтэ, — я согласен на безналичный расчет. Или, знаешь, хён, я даже проще придумал…       Чимин, уходящий со своим уловом, заинтересованно оглядывается: обычно, после того, как Тэ произносит подобные фразы, следует что-нибудь либо веселое, либо разрушительное. — Озвучивай, — милостиво склоняет голову Джин — Я тут в интернете одну монетку себе приглядел, ее как раз у меня в коллекции не хватает… — Не знал, что ты нумизматишь, — поднимает голову с дивана Юнги. — Да я недавно начал, — машет рукой Тэ, — но зато со всей страстью! — Насколько недавно? — недоверчиво лыбится Чимин. — Минут пять назад, — лыбится Тэхен в ответ. — Что за монетка? — интересуется Джин, на всякий случай засовывая свою кредитку поглубже в бумажник. — Да ничего особенного… доллар… серебряный… — А, доллар? — облегченно выдыхает Джин, — Всего-то? — Ага, — у Тэхена подозрительно хитро блестят глаза, — 1804 года… старенький… невзрачненький… не думаю, что он будет стоить дорого… — Всего-то-навсего четыре лимона баксов, — подает голос из-за хосокова кресла Намджун. — Так, пошел вон отсюда, — психует Джин. — Всё! Лавочка закрыта! — Как это «закрыта»? — раздается возмущенный голос макнэ. — Я, значит, тут родителей успокаиваю, чтобы они не переживали, что я остался без монеток, ведь у меня есть целых шесть старших хёнов, и уж они точно не бросят своего малыша в Новый год без наличности, а тут, оказывается, вот оно как… Никому до меня и дела нет?       И вид у этого поганца такой обездоленный, такой разнесчастный, как у того дракончика, который «шъел» маму, «шъел» папу и теперь печально называет себя «сиротинушкой».       Шестеро хёнов, усаженные в рядок поперек гостиной, в ханбоках смотрятся трогательно и мило. Настолько, что у Чонгука руки чешутся сделать парочку фоточек и слить в сеть. И только угроза незамедлительных пиздюлей немного охлаждает его пыл. — Итак, дорогие хены, кто из вас не располагает наличностью, может перечислить свои сто долларов на мою карту, номер привязан… — А в какой это момент у нас сто баксов вдруг обозначились? — возмущается Тэхен. — В тот момент, когда я их обозначил, — мягко поясняет ему Чонгук. — Мне нужно купить тебе новый замок, ну и на чипсы чтобы еще осталось… — Наш мелкий нам дорого обходится, вам не кажется? — складывает руки на груди Юнги. — Нам проще убить его, чем прокормить… — О, а вы чего это тут? — фигура менеджера Седжина возникает сначала в квартире, а потом в кухонном дверном проеме, совершенно незаметно для всех семерых. — Репетируете? — Ага-а-а — выдыхают хёны разом. — А я к вам с хорошей новостью, — улыбается Седжин. — Ковид у стаффа не подтвердился, можете ехать по домам и еще два дня праздника провести со своими семьями. Здорово, да? — Ю-ху! — суетится Чимин в прихожей, — Я еще и к бабушке успею, и к дедушке успею, и к тете успею, и ко второй тете успею… — Сильно срач после себя не оставляйте, — орет в недра общаги Юнги, — ко мне мои сами приедут, чтобы я потом ваши носки под диваны не запихивал впопыхах… — Сначала ко мне, потом — к тебе? — уточняет Хосок, поправляя на Намджуне капюшон. — Нет, сначала — к тебе, потом — ко мне, — возражает Намджун, потом секунду соображает и смеется.       И вместе вываливаются в лифт. — Интересно, по второму кругу прокатит или это уже прям перебор? — задумчиво запихивает в сумку коробки с подарками Тэ. — Мам, я будут часа через два, — информирует родителей в телефон Чонгук. — Бабушке скажи. И деду тоже. Да, и тетю Сувон пригласи, и ее брата этого, да… И бабушкину сестру… Как это бабушкину сестру зачем? Я же говорю, я замок в двери Тэхена сломал… Что значит «Причем тут это?». Ай, ладно, мам приеду — объясню. Ты, главное, родственников побольше зови. Соскучился, да.       Когда дверь захлопывается за Чонгуком, со стороны все еще восседающего на своем импровизированном троне Джина возникает невнятное шевеление. — Какая тишина, — слышится его удовлетворенное бормотание, — какая благословенная тишина… И я даже знаю, какое желание я загадаю во время салюта…       И, удовлетворенно жмурясь, замирает на мгновение, зная, что, как и предыдущие семь новых годов подряд, загадает совсем другие желания.