ВОЗВРАЩЕНИЕ

– Ян, скажи: «Ты идиот!», – облокотившись на стол, Джон подпирает ладонью подбородок, в синих глазах улыбка и ожидание. – Ты идиот… – сидя напротив него, бубнит Шерлок. – Нет, не так. С большим презрением: «Ты идиот!»… – Ты идиот! – повторяет детектив с требуемой интонацией. – У тебя опять зуб болит? – невозмутимо интересуется Джон. – Нет, – ухмыляется в ответ Шерлок. – Тогда чего так скривился? – Изображаю презрение. – Плохо изображаешь. Давай еще раз. Пару минут Холмс на разные лады склоняет сакраментальную фразу, и к концу «репетиции» Джон неудержимо хохочет, чуть ли не сваливаясь со стула. Друг утирает выступившие от смеха слезы, а Шерлок смотрит на него и думает, как же могло так случиться, что он раньше не знал, насколько это удивительно приятно – просто заставлять Джона смеяться. – Ладно… – откашлявшись, терпеливо предлагает тот, – давай по-другому. Понимаешь, глупость – это то, что вызывало у него… отвращение. Скажи, у тебя что-нибудь вызывает отвращение? Сейчас, когда Джон так близко – только руку протяни, и детектив мог бы дотронуться, прикоснуться к мягкому хлопку рубашки, почувствовать через нее тепло кожи, – и смотрит на него без неприязни, с участием, почти ласково, у Шерлока решительно ничего не может вызвать отвращения. Он так и говорит: – Нет. – Неужели совсем ничего? – посмеивается Уотсон. Шерлок старательно задумывается, сознание методично перебирает факты, элементы картотеки под грифом «отвратительно», но состояние его души таково, что даже Андерсон воспринимается милейшим человеком. – Вареный лук? – внезапно вопрошает Джон. – Вчера миссис Хадсон сварила нам луковый суп... Воспоминания о мерзком сладковатом вкусе, наполнившем его рот с первой же ложкой классического французского блюда, тут же отражаются на лице детектива, и Джон радостно щелкает пальцами: – Вот оно! Думай «луковый суп», а говори: «Ты идиот!»... – Идиотский суп... – морщится Шерлок, вызывая у друга очередной приступ хохота, и, не выдержав, смеется вместе с ним... * * * В тот день, когда Шерлок застал его в ванной, Джон вернулся с работы неожиданно рано. Заслышав его шаги на лестнице, детектив поспешил укрыться в своей спальне и за весь вечер так больше из нее и не вышел. * * * – Ян?.. – Джон стучит в запертую дверь. – Ужинать будешь?.. Шерлок кутается в одеяло, ощущая во всем теле противную мелкую дрожь. Он все еще не пришел в себя после сделанного утром открытия и точно не готов смотреть другу в лицо. – Ян? С тобой все в порядке? – в тоне Джона явно проскальзывает беспокойство, что лишь усиливает нервозное состояние Шерлока. – Открой дверь... – Я заболел! – хрипло выпаливает Холмс и тут же понимает, что это плохая идея. – Заболел? – Джон перестает дергать ручку двери. – Что у тебя болит? Мысли Шерлока мечутся, пытаясь выбрать часть тела, которая не потребовала бы профессионального внимания Джона, и, наконец, его осеняет: – Зуб. – Зуб?.. – переспрашивая, друг явно улыбается, и детектив очень четко представляет себе, как от его глаз при этом разбегаются крохотные морщинки. – Выпей таблетку, и пусть Майкрофт сведет тебя к своему стоматологу. Джон еще некоторое время гремит посудой на кухне, а потом поднимается в свою комнату, а на следующее утро, крадучись выбравшись из спальни, Шерлок обнаруживает на кухонном столе записку: «Выходные проведу у сестры. ДУ». * * * Итак, он чувствует физическое влечение к Джону. На то, чтобы смириться с этим фактом, Шерлок тратит два дня и две ночи. Два дня и две ночи тщательного самоанализа и многочисленных перепроверок полученных данных. Изображения обнаженного Джона старательно маркируются и помещаются на особо секретную полку чертогов, откуда периодически достаются с целью экспериментального подтверждения результата. К концу первой ночи неизменность этого результата позволяет сделать неутешительный вывод – эрекция не была случайным, одиночным явлением, Шерлок действительно воспринимает Джона как потенциальный сексуальный объект. Очередная трещина в основательно просевшем фундаменте его прежнего существования на целый день вводит Шерлока в ступор. Он не встает с постели, не ест и не пьет, не отвечает на звонки старшего брата и робкие увещевания квартирной хозяйки. На вторую ночь он вдруг понимает, что упустил из виду одну очень существенную деталь. Резко садится на постели, хватает телефон, ищет в Интернете фотографии обнаженных мужчин и женщин. Пытливо рассматривает, прислушиваясь к реакциям тела. Безрезультатно. Он вновь откидывается на подушки и в отчаянии закрывает глаза. Похоже, его так некстати проснувшееся либидо все-таки умудрилось сосредоточиться только на одном человеке. На Джоне. Весь второй день уходит на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью и решить, как вести себя дальше… * * * Джон возвращается вечером в воскресенье. Проходит в гостиную, бросает небольшую спортивную сумку рядом с диваном. – Как зуб? Сидящему в кресле Шерлоку достаточно одного взгляда, чтобы уловить произошедшую с ним перемену. Стали свободней движения, меньше напряжения в линии плеч, даже лицо словно разгладилось – как будто непосильный груз, который друг нес все это время, возможно, и не исчез совсем, но определенно стал значительно легче. – Все прошло, – он прикусывает губу, потому что видеть Джона вживую и не думать о том, как он выглядит без одежды, оказывается неожиданно трудным. – Ян... – Джон присаживается на журнальный столик. – Я тут подумал... Шерлок Холмс обязательно бы съязвил по поводу сказанного, но Ян Сигерсон не ощущает никакого желания насмехаться. – Ты же не виноват. Это твоя работа... – друг смотрит так, как будто все уже объяснил, и Шерлок понимает, что опала закончилась и что Яну Сигерсону больше не вменяется в вину то, что он позаимствовал на время место Шерлока Холмса... * * * Звук льющейся воды – самый возбуждающий на свете звук. Шерлок откидывает одеяло, слегка разводит колени, мягко поглаживает ладонью пах. Наверху Джон принимает душ. Рука ныряет под резинку штанов, обхватывает горячий, туго налившийся кровью член, ненавязчиво скользит, едва касаясь, пока еще только обещая удовольствие. Детектив запрокидывает голову, приоткрывает рот, позволяя воздуху свободно циркулировать между губами, пристально смотрит в белеющий в полумраке потолок, но видит не его, а Джона, голого и мокрого. Брюки мешаются, и Шерлок, приподняв зад, приспускает их левой рукой. Теперь он мастурбирует каждое утро и всегда одновременно с водными процедурами Уотсона. Предпочитая подходить к решению проблем вдумчиво и детально, детектив и к сеансам самоудовлетворения подходит так же. Единственный сексуально окрашенный опыт общения с другом связан у него с ванной, а потому Шерлок в течение ночи гасит возбуждение усилием воли, дожидаясь того мгновения, когда Джон проснется и пойдет в душ. Мысль о том, что как раз в данный момент друг выглядит именно так, как его навсегда зафиксировало в то знаменательное утро сознание детектива, создает у Шерлока призрачное ощущение обоюдности, иллюзорной взаимности, делает его неразделенное желание менее унизительным. И Шерлок дрочит, жадно прислушиваясь к шуму воды. Он бы и сам очень хотел стать этой водою, что с силой вырывается сейчас из лейки, горячим каскадом падает на плечи Джона, лаская и раззадоривая, заставляя краснеть светлую кожу, а потом скользит вниз по спине, по бокам, добирается до ягодиц, обтекает их, слегка забираясь в ложбинку… В его воображении Джон всегда повернут к нему спиной. Теперь Шерлок почти зол на себя за то, что не решился оглядеть Джона спереди. Ограниченное количество данных нервирует, заставляя совершать сомнительные в своей разумности действия, вроде того, чтобы провести несколько часов, исследуя правомерность найденного в Интернете совета: «Как определить размер пениса по размеру ноги». Джон плещется в ванной недолго, примерно десять минут, но измученному добровольным воздержанием Холмсу хватает. Под конец он лихорадочно толкается в ладонь, до боли в мышцах напрягая ноги, едва слышно постанывая сквозь стиснутые зубы, и кончает в тот миг, когда Джон выключает воду. * * * Утренний оргазм помогает держать себя в узде целый день. Шерлок не допускает даже мысли, чтобы хоть как-то обнаружить свое влечение перед Джоном. Оно неуместно в принципе, с учетом гетеросексуальной ориентации Уотсона, и более чем опасно сейчас – когда любой неловкий жест способен разрушить установившуюся между ними хрупкую симпатию… Их вечера теперь проходят совсем по-другому. Джон старается вернуться с работы пораньше. Шерлок старается подготовиться к его возвращению. С помощью миссис Хадсон накрывает на стол, помогая ей принести снизу кастрюльки и сковородки. Домовладелица так рада воцарившемуся в квартире покою, что каждый раз стряпает на ужин что-то особенное, но ее крайне тревожит ложное положение Холмса. – Шерлок, скажи ему, он поймет… – она смотрит почти умоляюще, искренне веря в возможность благополучного разрешения ситуации. – Нет, – упрямо качает головой детектив. Он еще не готов. Джон еще не готов. Они оба еще не готовы… * * * – У тебя отлично получается копировать жесты… – Джон домывает последнюю тарелку и, завернув краны, оборачивается. – Но мне кажется, тебе не хватает настроя. С настроем у Шерлока точно проблемы, особенно сейчас, когда Джон, присев на стол, скрещивает лодыжки, отчего ширинка на джинсах у него слегка оттопыривается, ненавязчиво подчеркивая то, что скрывается под ее защитой. – В смысле? – с досадой уточняет детектив, крайне недовольный низким уровнем собственного самообладания. – Я говорю об уверенности в себе. В гостиной натоплено, в камине весело пляшет огонь, и Джон расстегивает рубашку, а потом и вовсе снимает ее и аккуратно вешает на спинку стула, оставаясь только в белой футболке. В горле у Шерлока пересыхает, когда его взгляд натыкается на просвечивающие сквозь тонкую трикотажную ткань пятнышки сосков. – Он был очень уверен в себе, я бы даже сказал, очень самоуверен… – Джон на секунду опускает глаза, на его лицо набегает тень, но тут же исчезает, стоит ему снова посмотреть на Шерлока. – Эта уверенность чувствовалась во всем, что бы он ни делал или говорил, в каждом движении, в каждом слове… А ты двигаешься так, словно… – он пожимает плечами, глядя на детектива с мягкой улыбкой, – …словно боишься что-то разбить… * * * К концу недели Холмсу начинает казаться, что Джон почти совсем оттаял. «Уроки» все больше увлекают обоих. Копируя самого себя, Шерлок тщательно дозирует похожесть и непохожесть, стараясь не переигрывать, наслаждаясь каждый раз, когда ему удается вызвать у Джона смех… * * * – Что ж, надо будет сказать миссис Хадсон, чтобы она больше не варила нам луковый суп… – отсмеявшись, Джон поднимается из-за стола. – Ян, ты не против, если мы на сегодня закончим?.. Закончим?.. Они же еще только начали… Шерлок хмурится, ощущая, как настроение стремительно падает. – Что-то не так? – Нет, просто я обещал Майку Стэмфорду выбраться с ним в бар. В бар. Навалившееся чувство обиды так похоже на то, что он испытывал прежде, когда Джона не оказывалось под рукой в тот момент, когда он был особенно нужен, что Шерлок едва удерживается от того, чтобы презрительно фыркнуть. В бар… Уотсон поднимается к себе, чтобы собраться, а детектив размышляет о том, что сегодня пятница, и, следовательно, бары полны ищущих развлечения женщин. Сердце тревожно сжимается, нарушая кровоснабжение кожных покровов, и Шерлок бледнеет, не справляясь с приступом ревности. – Не скучай… – прежде чем совсем уйти, Джон заглядывает в гостиную, и его плохо выбритый подбородок слегка облегчает Холмсу душевные муки. Джон явно не собирается заводить интрижку. Однако все может случиться спонтанно. Пока друг развлекается в баре, Шерлок валяется на диване и с достойным мазохиста упорством представляет, каково это будет – лежать в одиночестве в своей постели и знать, что Джон у себя с кем-то занимается сексом. * * * Джон вваливается в освещенную лишь камином гостиную ближе к полуночи. Он один и сильно нетрезв. – Твою мать! – наткнувшись в полумраке на журнальный столик, Уотсон сердито шипит, отпихивает ногой провинившуюся мебель и неловко наклоняется, потирая ушибленную лодыжку. – Ты почему еще не спишь? Шерлок не отвечает, потому что сначала слишком занят считыванием Джона в поисках доказательств «особенно» хорошо проведенного времени, а потом потому, что склонившийся в три погибели Джон внезапно теряет равновесие и плюхается на диван. Детектив едва успевает подвинуться, уберегая живот от раздавливания, и тут же застывает, потому что поясница друга сейчас тесно прижата к его боку, и это их первый физический контакт с тех пор, как Шерлок вернулся. Джон смотрит на танцующее пламя, и он так близко, что дыхание Холмса неминуемо сбивается, и ему остается лишь надеяться, что в том состоянии, в котором находится Уотсон, тот ничего не заметит. Они оба молчат. И эта пауза так невыносима, что Шерлок уже готов вскочить и спастись бегством, но тут Джон внезапно оборачивается и берет его за руки. Чертоги разума мгновенно окутывает туман, глазам становится горячо, а тело немеет. Задумчиво улыбаясь, Джон складывает покорные ладони Шерлока вместе, прижимая их ребром к его груди, стискивает своими ладонями. Потом робко тянется к лицу, костяшки пальцев с нежностью скользят от скулы к подбородку. – Так похож… Так похож… – шепчет он, продолжая поглаживать Шерлоку щеку. Детективу кажется, что он сейчас умрет, и, наверное, поэтому он пропускает тот миг, когда губы Джона оказываются слишком близко от его собственных. Секунда, и их губы соединяются, а мир вокруг проваливается в тартарары, еще секунда – и Джон резко отстраняется, вскакивает с дивана, вновь наталкиваясь на многострадальный столик. – Черт! Черт! – его трясет так, что Шерлок ощущает вибрации в воздухе. – Господи… – вцепившись обеими руками в волосы, он сгибается, словно пронзенный мучительной болью. – Прости меня, прости… Я не имел права… Что я наделал… Господи, какой же я идиот… Черт!!! И Джон стремительно выбегает из комнаты, оставив Шерлока окончательно потерявшимся в затянутых непроглядным туманом чертогах…