OPIUM

      Кейтлин курит на кухне; запивает никотин кофеином и чертит из рассыпанного на столе сахара линии, похожие на дорожки кокаина. Она втирает сахар в десны, царапая их, облизывает пальцы и думает, что пора звонить своему дилеру.       — Хоть бы окно открыла, что ли, — ворчит Барри, морщась от запаха сигаретного дыма, который, наполнив кухню, начинает выползать в коридор. — Почему ты не можешь курить в форточку?       — Это и мой дом тоже, Бэмби, так что могу курить хоть в кровати, — Кейтлин хрипловато смеется, но окно все же открывает; на улице сильный ветер, и он залетает в квартиру, треплет волосы. — Ты сегодня на удивление рано.       — Только не говори, что ждала моего возвращения, — хмыкает Барри и подходит к кофеварке, чтобы налить кофе; от его взгляда не укрывается, как оголяются бедра жены, когда она тянется, вставая на носочки. Рубашка, используемая ею вместо домашней одежды, полностью оголяет ягодицы, когда она высовывается в окно, перегибаясь через подоконник.       — Я просто никак не могла решить, из какого ресторана заказать ужин: из итальянского или китайского, — она продолжает практически висеть на подоконнике, рассматривая, как далеко внизу по улицам передвигается людское море. Барри опирается на угол кухонного стола и рассматривает открывающийся ему вид; белья на ней нет.       — Из итальянского, но я сегодня ужинаю не дома: у меня встреча. И когда ты бросишь курить? Здесь просто невозможно находиться: все прокурено. У меня подушка табачным дымом пахнет.       — Ты не такой частый гость, чтобы заботиться о том, чем пахнет наволочка, на которой ты толком не спишь.       — Я забочусь о твоем здоровье. От этого зависит здоровье наших детей.       — Прекрати этот фарс, Бэмби. Мы оба прекрасно знаем, что не от меня ты хочешь детей, — Кейтлин резко выпрямляется и с громким стуком закрывает окно. — А наш брачный контракт не содержит пункта, обязывающего меня родить тебе наследника.       — Это не значит, что наши родители не ожидают его рождения, — Барри неспешно цедит кофе; Кейтлин поджигает новую сигарету, но не курит: просто кладет ее тлеть в пепельницу.       — Моя мать может ждать хоть Второго Пришествия или очередного Ледникового Периода, если ей так хочется. С нее достаточно того, что удалось продать меня с аукциона, на котором твоя семья сделала самые высокие ставки, — она легонько дует на тлеющий огонек, раззадоривая его. Барри практически швыряет чашку с кофе на стол, отчего на столешнице тут же расплываются коричневые пятна. Он тушит сигарету с остервенением, вдавливает в хрусталь так, что белеют фаланги пальцев.       — Ты что, издеваешься надо мной?       — Не принимай на свой счет, Бэмби, — Кейтлин смеется, и ее пальцы скользят по его щеке. — Просто мне скучно.       — Тогда странно видеть тебя здесь. Обычно подобные проблемы ты решаешь, находясь вне дома, — он перехватывает ее руку за запястье и отводит от своего лица; ее это никак не задевает. Она лишь усмехается и вливает в себя остатки кофе.       — Как раз собиралась уходить. Передавай привет Айрис, Бэмби, — она звонко целует воздух прямо возле его уха, и Барри морщится, а после распахивает окно: от запаха табака начинает подташнивать. #       У Линды новое увлечение — картинные галереи, и Кейтлин вынуждена цедить выдохшееся шампанское из бокала, бродя по искривленным коридорам и рассматривая мазню, которую окружающие усиленно называют искусством. Линда куда-то пропала; наверно, ищет материал для статьи.       Кейтлин останавливается возле картины, на которой изображен розовый куст во время грозы: лепестки падают на землю, сбиваемые крупными каплями, и ветки прижимаются вниз, пока вдалеке, среди свинцовых облаков мелькает пронзительно-голубая молния. Кейтлин чуть склоняет голову набок, создавая впечатление заинтересованности; розовые лепестки падают на землю, молния сверкает вдалеке. Если смотреть долго, не моргая, то начинает казаться, будто картинка движется.       — Вам нравится? — основание шеи щекочет чей-то незнакомый голос, и она ежится, чуть прикусывая ободок фужера.       — Я не разбираюсь в живописи, чтобы судить, — пожимает плечами и медленно поворачивается лицом к собеседнику. Им оказывается высокий блондин с заинтересованным взглядом темно-голубых глаз, оттенок которых чем-то напоминает небо на картине.       — А разве нужно разбираться в живописи, чтобы судить о том, что нравится? Проблема нашего общества: все считают, что выносить вердикты могут лишь те, кто получил соответствующее образование.       — Тогда вы считаете, что судить может любой?       — Если речь идет об искусстве, то да. Главное — это эмоции, которые искусство вызывает у человека, а не то, какой смысл в него вкладывает критик.       — А если речь идет не об искусстве, а, допустим, о человеке и его поведении?       — Зависит от поведения. Если человек не опасен для общества, то какая разница, как он себя ведет? Но вы так и не ответили на мой вопрос: вам нравится картина?       — Я отношусь к ней так же, как ко всем остальным картинам в этом помещении: мне они безразличны.       — Или, быть может, вы просто не готовы и самой себе признаться, насколько они вас трогают на самом деле, — незнакомец улыбается и, извинившись, отходит к невысокому латиноамериканцу, активно жестикулирующему для привлечения внимания. Кейтлин хмыкает и допивает содержимое бокала одним глотком.       — Это ты с ним сейчас разговаривала? — спрашивает подошедшая Линда, кивая в сторону блондина, который с легкой улыбкой выслушивает чересчур активный и насыщенный монолог своего собеседника.       — Да, а что такое? — Кейтлин ловит себя на мысли о том, что придирчиво рассматривает размах плеч и задницу незнакомца, не обращая внимания на подругу. Линде приходится ущипнуть ее за предплечье. — Ауч. Что ты творишь?       — Это автор картины, вот что, — Паркер тычет пальцем в небольшую карточку с именем, прячущуюся прямо под массивной рамой. — Джей Гаррик. Надеюсь, ты не наговорила ему гадостей. Он милый, однако не особо талантливый. Крепкий середнячок. Не поднимется выше, чем есть сейчас. Даже жалко его.       — Джей Гаррик, говоришь… — растягивая слова, произносит Кейтлин. — Это может быть интересно. #       Барри любит свою жену. По-своему. Она умна, привлекательна, с ней не стыдно выйти в свет (когда она в завязке), а ее мать — владелица исследовательского биохимического института, с которым у С.Т.А.Р. Лабс многолетний контракт, что делает Кейтлин идеальной. Барри пытается снова полюбить ее как женщину, вернуть чувства, которые испытывал несколько лет назад. Получается отчего-то никак.       Барри ненавидит свою жену, когда ее подруга звонит ему в три часа ночи, потому что у Кейтлин начисто снесло крышу (снова), потому что ему стоит приехать в ночной клуб в центре (снова), потому что он должен забрать ее домой (снова). Целуя сонно ворочающуюся Айрис в лоб, Аллен чертыхается, заводя мотор автомобиля. Он искренне скучает по тем периодам, когда жена встречается с очередным любовником: забирать ее из клуба не приходится.       Линда сбрасывает на него Кейтлин в прямом смысле слова: она и сама-то еле держится на ногах, как еще подругу смогла удерживать. Барри сгружает жену на заднее сидение седана, аккуратно подгибая ноги, чтобы не защемить дверью, и вызывает для Линды такси.       — Все же Кейт повезло с тобой, — заплетающимся языком говорит Парк и оставляет на его щеке маслянистый след от помады; Аллен старается как можно быстрее закрыть за ней дверь.       — Вот бы и мне с ней так же повезло, — отвечает он вслед отъезжающему такси, а после возвращается к своей машине.       Кейтлин тошнит прямо в салоне, когда до дома остается полквартала.       — Опять обдолбалась, сколько можно, — вопрос звучит как риторический, потому что Кейтлин смотрит на него расфокусированным взглядом и шмыгает покрасневшим от кокаина носом; ее снова тошнит уже в ванной, когда он пытается смыть размазанную тушь с лица мокрым полотенцем. — Какого черта ты опять творишь?!       — Мне скучно, а муж предпочитает трахать свою сестру, а не меня, что еще остается, — невнятно бормочет она, и Барри может разобрать лишь единичные слова: «трахать», «скучно» и что-то похожее на «атаеся». Он вздыхает и скидывает ее на кровать, стаскивает туфли, путаясь в застежке на лодыжке.       Кейтлин хватает его за руку, когда он отходит; тянет на себя, тычется губами в ширинку, пытаясь справиться с застежкой ремня. Барри решительно бьет ее по рукам.       — Угомонись уже, а, — она смотрит на него снизу-вверх и часто моргает, округляя губы в удивленное «О». Барри кажется, что в какой-нибудь другой жизни это могло бы казаться милым, но сейчас он может думать лишь о том, как от нее пахнет алкоголем, рвотой и мешаниной из запахов чужого одеколона и табачного дыма. — Спи.       — Ты не останешься со мной? — она почти плачет; Барри знает, чем все закончится, и ему этого больше не нужно. Барри толкает ее на кровать и закрывает дверь в комнату. Свет на кухне горит до самого утра: спать он так и не ложится. #       Кейтлин ходит в картинную галерею, как на работу; торчит по несколько часов в разное время суток, и Линда растерянно крутит пальцем у виска, когда ее подругу начинают узнавать охранники и работники. Кейтлин настойчивая, так что она рассматривает картины, до которых ей нет никакого дела, преследуя одну-единственную цель.       Цель находит ее сама спустя неделю.       — Мне казалось, вы говорили, что не любите искусство, — Гаррик опять застает ее врасплох, и Кейтлин вздрагивает, пойманная возле той же картины с грозой и розовыми кустами, только на этот раз с трудом скрывающая собственное ликование.       — Не люблю, — соглашается она и облизывает губы, на мгновение позволяя себе самодовольную улыбку.       — Тогда зачем вы здесь?       — Интересуюсь художником, — ноготок с алым лаком упирается в буквы на табличке, подчеркивает имя «Джей». — Вот этим.       — И чем же вызван ваш интерес?       — Хочу заказать у него свой портрет, — она подходит к нему впритык; так близко, что можно почувствовать кедровые нотки одеколона и масляный привкус краски. — Так что скажете, мистер Гаррик? У меня есть шанс на его согласие? — Кейтлин обводит пальцем пуговицу на его рубашке, тычет им в грудь и смотрит исподлобья, чуть приоткрыв рот.       — Думаю, оно у вас уже есть, миссис… — его взгляд падает на ее обручальное кольцо.       — Просто Кейтлин. Зови меня Кейтлин, — она достает из сумочки визитку и вкладывает в его ладонь. — Позвони — договоримся о времени.       Гаррик звонит ей тем же вечером.       Она берет трубку во время ужина с мужем. Барри лишь выдыхает с облегчением, когда понимает, что, кажется, у его жены появилась новая жертва. #       — Не думаю, что моя мастерская — подходящее место, — Кейтлин не слушает его, лишь молча поднимается по старой винтовой лестнице на чердак старинного дома в историческом квартале города. Джей следует за ней и немного стесняется — лофт, служащий одновременно квартирой и студией, не то жилье, которым стоит хвастаться, однако миссис Аллен не выказывает своего пренебрежения. Наоборот, зайдя в помещение, начинает активно осматриваться. — Здесь немного грязно, прости, у меня нечасто бывают гости.       — Нет, не извиняйся. Здесь мило, на самом деле, — она бросает сумочку прямо на пол, возле входной двери, подходит к столу, на котором разбросаны неоконченные рисунки. Гаррик вспоминает о том, что не убрал наброски, но слишком поздно: Кейтлин уже держит в руках свой портрет. Она стоит в картинной галерее с бокалом в руках, губы сомкнуты на стекле, во взгляде мечтательность. На другом наброске изображены ее руки — изящные кисти с черным ремешков часов возле выступающей на запястье косточки. Выгнутая шея, напряженные мышцы, прорисованные с тщательностью. Нога, закинутая на ногу, болтающийся на носке туфель. Мягкая волна волос, разбросанных по плечам. Множество неоконченных рисунков, разнообразие поз.       — Не подумай ничего такого. Просто в последнее время ты часто была в галерее. На самом деле, я видел тебя там всю последнюю неделю, просто ты меня не замечала. Ты красивая. Мне нравится рисовать тебя. Не сочти меня за маньяка, пожалуйста, — ей нравится неловкость, с которой он сжимает в руках неоконченный рисунок с изображением ее улыбки. Бумага мнется, и Кейтлин вытаскивает ее из его сжатых пальцев.       — Тогда рисуй, если так хочется, — она откидывает волосы со спины на грудь, тянет собачку молнии платья на спине. Ткань падает на покрытый каплями краски пол, и она переступает через нее, оставшись в одном нижнем белье и туфлях. — Или ты предпочтешь, чтобы я разделась полностью?       — Думаю, это успеется, — улыбается Джей. Кейтлин садится прямо на стол, немного ерзает по наброскам с самой собой, чтобы принять наиболее удобную позу.       Гаррик трахает ее в первый раз на этом столе спустя полтора часа. #       Джей пересчитывает ее позвонки, обводит каждый, любуясь плавными изгибами тела. Кейтлин нежится под его руками, щурится от заходящего солнца, светящего через окно прямо в глаза; она лежит на животе, бедра прикрыты простыней, и тело приятно ломит после хорошего секса. У нее несколько засосов на плечах, и нужно будет какое-то время воздержаться от ношения блузок без рукавов (хотя Барри все равно плевать). Гаррик лежит рядом, подперев голову ладонью.       — Послушай, твой муж, — его рука дергается в такт словам, и Кейтлин переворачивается на спину, откидывает волосы назад. Его действительно волнует ее муж, и это забавляет: обычно всем плевать, всем всегда плевать.       — Брак по расчету. У него с самого начала есть любовница. Ему нет никакого дела, с кем я сплю. Старая договоренность, — отбрасывает все сомнения, а после гладит его лоб пальцем: прямо там, где появляется морщинка. — Не хмурься, тебе не идет.       Джею хочется сказать: «А тебе идет все: от смеха до слез». Джею хочется сказать: «Твой муж идиот, что завел любовницу». Джею хочется сказать: «Значит, у меня куда больше шансов, чем я думал». Джей просто валит ее на спину, беспорядочно целуя лицо. Кейтлин смеется, выгибается под ним и ластится, как кошка.       Он думает, что должен нарисовать ее такой: улыбающейся, сияющей в лучах заходящего солнца, распластанной на его кровати.       Он рисует, когда она спит, утомленная, выглядящая по-детски невинной во сне. #       — Знаешь, Джей Гаррик — это псевдоним. На самом деле меня зовут Хантер Соломон, — неожиданно признается он, когда сидит перед ней на корточках и яростно, будто боясь не успеть поймать ускользающее вдохновение, наносит контур ее тела карандашом. Кейтлин сидит на подлокотнике старого выцветшего кресла, как на троне, и снисходительно взирает на него сверху; губы трогает легкая улыбка.       — И почему ты решил назваться другим именем, Хантер? — она пробует новое имя на вкус, смакует на языке: это имя более резкое, в нем больше опасности, чего-то маняще-запретного. Оно нравится ей сильнее, чем милое до приторности «Джей».       — Хотел сбежать от прошлого, начать жизнь с нового листа, — у него затекает шея, но он не обращает внимания: свет на ее скулы ложится идеально, отчего они становятся острыми, гротескно-очерченными. Хантер пытается перенести резкость черт на бумагу, пытается воссоздать ее образ до капельки пота у линии волос.       — Получилось? — не без интереса спрашивает она, игнорируя звонок телефона.       — Наверное, я ведь встретил тебя.       — Считаешь меня чистым листом?       — Скорее вторым шансом.       — Подожди, пожалуйста, — она не выдерживает и берет трубку с пренебрежительно-милым «Бэмби, я занята, давай быстрее». Хантер переносит на чистый лист ее нахмуренные брови, поджатые губы и сжимающие телефон пальцы. — Я буду, когда освобожусь. Ой, да ладно, ты сможешь утешить свою сестренку, как никто другой. Просто посмотри на нее своими оленьими глазками, и она забудет о своем муже, как и раньше бывало. Позже, я сказала, — Кейтлин разве что не бросает телефон на пол, но сдерживается. Спрыгивает с кресла и валит Хантера на пол; карандаш выпадает из его пальцев и откатывается в сторону.       — Что-то случилось? — он гладит ребром ладони ее висок, пачкая кожу грифелем, в котором перепачканы его пальцы.       — Муж любовницы — тире — сестры мужа был убит. Не смогу сегодня переночевать с тобой, прости, — она чмокает его в нос: звонко, слишком жизнерадостно для человека, который только что узнал о смерти своего знакомого, даже родственника. — Ничего серьезного, говорю же. Не хмурься, — Кейтлин расстегивает несколько верхних пуговиц на его рубашке и касается оголенной кожи груди. — А теперь как насчет знакомства, Хантер? Надеюсь только, что Джей не будет сильно ревновать, — она кусает его нижнюю губу, целует подбородок и переходит на шею, параллельно расстегивая молнию на джинсах.       — Думаю, я смогу с ним договориться, — усмехается Хантер, пока Кейтлин опускается все ниже, оттягивает зубами резинку боксеров и берет в рот так глубоко, что он давится воздухом.       Он рисует всю ночь напролет после ее отъезда, пока кисть не начинает сводить судорога. #       Хантер обрастает рисунками, набросками, холстами, на которых написано маслом, как обрастают мхом: одна стена полностью завешена ее улыбками, пальцами, спиной с выступающими лопатками. Кейтлин называет его лофт «храмом имени себя» и звонко расцеловывает щеки, сидя на его коленях. Он обнимает ее за талию одной рукой, другой пытаясь завершить набросок.       — А что, мне бы пошел русалочий хвост, — она внимательно следит за движениями его руки, из-под которой на бумаге появляется силуэт маяка в отдалении, камня и русалки с ее чертами. Кейтлин болтает ногами, ерзает, а после засыпает, уткнувшись носом ему в шею. От ее горячего дыхания щекотно и хочется ежится, но Хантер держится, прижимает ее к себе сильнее и сидит, не шевелясь, несколько часов.       Кейтлин просыпается в кровати; на соседней подушке лежит красный мак и записка: «Ушел на лекцию. Позавтракай сама». Она не сразу вспоминает, что он преподает в местном колледже историю живописи или что-то такое.       Мак она вставляет за ухо; за ночь на столе добавляется набросков. #       Когда Хантер возвращается домой, то Кейтлин там нет, хотя ее сумка лежит на привычном месте у входа, а туфли разбросаны по студии. У него холодеет где-то под ребрами, перед глазами проносится миллиарды возможных путей развития событий от похищения до перелома в результате неудачного падения в ванной.       Кейтлин находится на крыше — выбралась через старую пожарную лестницу у окна. Лестница скрипит и опасно шатается, когда он только наступает на первую ступеньку, но тут же застывает, заслышав знакомый голос.       — Ну конечно, ты останешься с ней на несколько дней. Я и не ждала другого, Бэмби, ты ведь у нас герой. Как ты можешь бросить свою сестру в такой сложный момент. Нет, я не дома. И не собираюсь туда. Утешь Айрис хорошенько, говорят, что вдовы — самые раскрепощенные любовницы, — телефон летит с крыши вниз и разбивается где-то у подножья дома о мостовую. Когда Хантер все же поднимается, щелкает зажигалка; Кейтлин затягивается глубоко, держит дым в легких долго, а после медленно выдыхает. У нее от слез блестят глаза, от чего тушь немного расплывается.       — Не знал, что ты куришь, — он садится рядом с ней на нагретую солнцем черепицу; ноги скользят.       — Из-за мужа. Он доводит иногда, — она сбрасывает пепел себе под ноги, но его тут же уносит ветер.       — Порой мне кажется, что он не заслуживает тебя, — Хантер обнимает ее за плечи и прижимает к себе. — Будь я на его месте, мне бы больше никто не был нужен. Тебя более, чем достаточно, — у нее волосы пахнут медом, и он целует макушку, волосы на которой под слепящим солнцем кажутся золотыми.       — Жаль, что он, не как ты, — она горько усмехается и поджигает новую сигарету, отодвигаясь от него. У нее мерзнут стопы, и Хантер греет их в своих ладонях, пока Кейтлин лежит на спине и выдыхает дым через нос. — Ты когда-нибудь пробовал кокаин? — неожиданно спрашивает она и садится.       — В колледже.       — Время возвращаться в колледж, Хантер, — воодушевляется она. — Дашь свой телефон?       Через два часа Кейтлин, приняв дозу на грани с передозировкой, седлает его бедра и целуется так, будто хочет достать языком до гланд. Хантер думает, что в ее расширенных до невозможного зрачках можно увидеть, как зарождаются новые вселенные. #       Кейтлин нервно выстукивает ножкой по асфальту; она островок среди моря студентов, которое обтекает ее, высматривающую среди множества людей одного. Хантер говорит много и размеренно, идет медленно, явно подстраивается под шаг молоденькой внимательно слушающей девушки. Он улыбается мягко, когда она начинает говорить и качает головой, а после поправляет сделанные ею ошибки. Кейтлин чуть стягивает солнечные очки по переносице вниз, смотрит на открывшуюся ее взгляду картину с легким прищуром.       У студентки чересчур длинные ноги, грамотный макияж, выглядящий максимально естественно, и декольте на грани фола; она стоит слишком близко, идет слишком близко и говорит наверняка тихо — Хантер вынужден чуть наклоняться к ней, чтобы хоть что-то расслышать. Кейтлин эту миловидную блондинку ничуть не осуждает: будь у нее такой учитель, она бы сама нашла более вульгарный способ привлечь его внимание. Кейтлин даже лестно: любовник привлекает интерес, что свидетельствует о правильном выборе.       Хантер замечает ее издалека, обрывает фразу на полуслове и начинает улыбаться. Студентка сначала смущенно тупит взор, начиная накручивать локон на палец, думая, что он так ведет себя из-за нее, но потом замечает Кейтлин, которая улыбается снисходительно, манит Соломона к себе пальчиком, не делая и шага навстречу.       Хантер спешно извиняется, ссылается на срочные дела и предлагает продолжить их разговор завтра. Кейтлин целует его развязно, бесстыдно засовывая язык в рот, кусая губы; кто-то в толпе даже присвистывает. Наконец отрываясь от него, она берет его под руку и уводит прочь, не забывая напоследок обернуться и бросить на незадачливую студентку уничтожающий взгляд, исполненный презрения и наслаждения очередной победой. #       — Как я смотрюсь? — с улыбкой спрашивает Кейтлин, поправляя цветы на своем теле. Она лежит на кровати, обсыпанная маками, и чувствует, как чуть кружится голова от их запаха. Джей смотрит на нее сверху со стремянки и не может связать слов: только и успевает отображать плавные изгибы и резкие переходы.       — Как самая прекрасная муза, — шепчет он и смотрит с обожанием, в котором она купается, под которым она нежится и плавится. — Но почему именно маки?       — Ты первый это начал, — просто отвечает она, лениво обводя кромки лепестков подушечками пальца. — Я подумала, что тебе просто нравятся маки.       — Мне нравишься ты, — говорит он вслух.       «Я тебя люблю» — добавляет отчего-то про себя.       — А мне нравится тебе нравиться, — в ее словах потайного смысла нет, все как на ладони, но она улыбается, и губы у нее цветом, как маки, и дурманят голову также. Хантер спрыгивает на пол, отбрасывая планшет. Она сладкая на вкус и такая податливая, когда обхватывает его шею руками, подставляется под поцелуи, не обращая внимания на то, что они мнут цветы.       Маки ломаются и темнеют, кровавыми язвами окружают их тела, пока она стонет, подаваясь навстречу каждому его движению. #       Барри называет свое имя и фамилию на стойке информации в больнице, а после идет на поиски палаты №346. В последний раз ему приходилось это делать два года назад, и тогда все закончилось реанимацией; до гроба не хватило нескольких грамм и менее расторопных врачей скорой помощи. Позднее именно тот день он назовет днем, когда его брак рухнул окончательно.       Кейтлин уже в сознании, когда он заходит в палату. Она облизывает пересохшие губы, поднимается на кровати выше, стараясь не тревожить капельницу. Барри не садится на кровать, не садится в кресло рядом с кроватью. Он просто стоит и смотрит на то, как некогда лучшая студентка курса, победительница олимпиады штата по химии, женщина, на которой он захотел жениться не только из-за деловых отношений между их родителями, лежит в кровати с мутной после передозировки кокаином головой и смотрит на него слезящимися глазами с черными кругами под нижними веками, чересчур сильно контрастирующими на фоне бледной кожи.       — Сдохнуть хочешь? — у Барри болит голова: боль давит череп где-то в районе затылка, и он чертовски устал от ее выходок, от истерик и этих слезливых взглядов. — Если будешь так продолжать, все именно этим и закончится.       — А ты и рад будешь, — шипит Кейтлин и сжимает руки в кулаки; слезы катятся по щекам. — У тебя же есть твоя дорогая сестричка, твоя распрекрасная Айрис, от которой никаких проблем. Никаких больше преград, когда я сдохну. Так может, мне умереть прямо сейчас? Хочешь? Этого хочешь?       — Я хочу, чтобы ты успокоилась, иначе мне придется позвать врача, — обрывает начинающуюся истерику он. — Кейтлин, что с тобой случилось? Когда ты дошла до такого? Скоро за дозу будешь тело свое предлагать?       — Тебе-то какое дело, а? У тебя есть Айрис.       — Айрис тут совершенно не причем. Мы говорим о тебе и о твоей зависимости.       — У меня нет зависимости. У меня есть только муж, которому плевать на меня. Почему ты не можешь любить меня так, как любишь ее? А? Чем я хуже?       — Ты прекрасно знаешь, что я любил тебя, Кейтлин. Я любил тебя так, как никого не любил, когда мы поженились. Но я чертовски ошибся, когда стал позволять тебе слишком много. Я просто хотел сделать тебя счастливой, но проморгал тот момент, когда счастье, в твоем понимании, стало синонимом кокаина. Я виноват перед тобой, Кейт, и хочу помочь все исправить, но я не смогу спасти тебя, пока ты сама не захочешь спасения.       — Мне не нужна твоя помощь, — она ударяет кулаками себя по коленям. — Я хочу, чтобы ты любил меня! Я хочу, чтобы ты любил меня, как раньше.       — Разве? Ты хочешь, чтобы я любил тебя? Сомневаюсь. Ты хочешь, чтобы я снова был твоим ручным псом, которым ты можешь крутить, как тебе вздумается, а он только и будет, что заглядывать тебе в рот. Этого с меня хватит. Я слишком долго любил тебя, в то время как ты путала любовь с обладанием, — Барри целует ее в лоб. — Если захочешь хоть что-то изменить в своей жизни, позвони мне, хорошо?       — Иди к черту, Бэмби, — она бросает в него подушкой, глотая слезы. Игла капельницы вырывается из вены. Барри вздыхает и выходит из палаты, набирая номер ее матери.       — Прости, Кейт, я не хотел до этого доводить, но ты вынудила меня, — бормочет он, слушая длинные гудки. #       Кейтлин сбегает из больницы: улучает момент, когда медбрат, которому было сказано следить за ней, теряет бдительность, и, быстро переодевшись в заранее принесенную Линдой сменную одежду, петляет коридорами, спускается по пожарной лестнице. Она чуть не сталкивается с Барри в холле, но он слишком занят разговором по телефону в ожидании прибытия лифта, чтобы заметить ее. Ей было бы обидно, не будь она настолько поглощена желанием уйти отсюда, пока, сославшись на якобы существующую зависимость, муж не упек ее в реабилитационный центр.       Идти некуда; она идет к Хантеру.       Он удивляется, когда находит ее сидящей на полу возле своей двери. У нее полопавшиеся капилляры вокруг радужки, бледные губы и какое-то затравленное выражение лица. Глаза мгновенно начинают блестеть от слез, стоит ей увидеть его.       — Мне просто больше некуда пойти, — шепчет она, цепляясь за него; у нее подгибаются колени, растрепаны волосы, и Хантер не знает, что и думать. Его затапливает страх вперемешку с яростью, когда он заводит ее в свою квартиру. — Только не отдавай меня им, — Кейтлин шепчет, усаживаясь в кресло, кусая губы и прижимая дрожащие руки к груди.       — Что случилось? — он подает ей стакан с водой, и она пьет жадно, давится.       — Они хотят запихнуть меня в лечебницу, я знаю. Это все Бэмби. Он считает меня наркоманкой, но я не наркоманка, Хантер! Я не наркоманка! Я нюхаю кокаин, но это баловство! Мне не нужно в больницу! Я сама справлюсь! Ты веришь мне, Хантер? — стакан выпадает из ее рук, когда она хватает его ладони, сжимает пальцы. — Мне не нужно в лечебницу!       — Я не отдам им тебя, — он прижимает ее к себе, гладит лопатки, целуя волосы. — Я никому тебя не отдам. Никогда.       Стук в дверь заставляет Кейтлин вздрогнуть. Она смотрит затравленным зверем, вжимаясь в кресло.       — Не отдавай меня им, — безмолвно шепчет, и в ее голосе столько мольбы, что у Хантера сжимается сердце, когда он идет открывать; стук повторяется.       На пороге стоит высокая подтянутая женщина, смотрит холодно, скользит по нему без интереса; холодные голубые глаза больше похожи на льдинки, отколовшиеся от айсберга.       — Где Кейтлин? — без предисловий переходит к делу, проходит в квартиру. Хантер преграждает ей путь. Женщина смеряет его оценивающе-высокомерным взглядом, словно увиденное заставляет ее прийти к неутешительным выводам: стоящий перед ней мужчина не того социального положения, чтобы была необходимость любезничать. — Вы, я полагаю, мистер Соломон. Бартоломью рассказывал о вас. Я мать Кейтлин. Где она? — не дожидаясь ответа, женщина обходит его и идет в комнату. — Вставай. Мы уезжаем, — презрительно бросает она дочери.       — Я никуда с тобой не поеду.       — Разве похоже, что я спрашиваю? — женщина скептически приподнимает бровь.       — А разве похоже, что я собираюсь тебя слушать? — парирует Кейтлин. — Я с тобой никуда не поеду. И с Бэмби тоже, можешь ему так и передать.       — Тебе нужна помощь, Кейт, — голос женщины чуть смягчается.       — Мне нужно, чтобы вы все оставили меня в покое, — шипит Кейтлин. — И ты, и твой дорогой Бартоломью, — передразнивает тон матери. — Мне не нужна помощь. У меня все отлично.       — Не заметно. Собирайся. Я жду.       — Я никуда с тобой не поеду, — Кейтлин вскакивает с кресла, но стоит позади Хантера. — Выметайся отсюда. Видеть тебя не хочу. Ни тебя, ни его. Никого. И в больницу я не вернусь.       — Никого, значит? Еще скажи, что знать нас не хочешь. Прекрати вести себя как маленький ребенок. Мне стыдно за тебя.       — Ну уж прости, что твоя дочь, на которую тебе всегда было плевать, выросла такой дрянью, заставляющей тебя стыдиться.       — В том и проблема, — вздыхает женщина, — что не выросла. Я так вижу, к конструктивной беседе ты не готова. Хорошо, сама приползешь, когда наиграешься в ребенка, которому отказали в покупке очередной игрушки. Только учти: все твои кредитные карты уже заблокированы. Мне давно следовало так поступить, раз уж я такая дерьмовая мать.       — Мне ничего от тебя не нужно, я же сказала. А теперь уходи, — Кейтлин демонстративно отворачивается и отходит к окну; Хантер провожает ее мать до двери, даже не пытаясь сдержать осуждение, которым пропитаны взгляд и вся его поза.       — Если вы действительно хотите помочь ей, мистер Соломон, то позвоните Бартоломью — он знает, что нужно делать, — тихо говорит женщина.       — Не думаю, что это та помощь, в которой она нуждается, — грубо обрывает ее Хантер. Мать Кейтлин лишь вздыхает и качает головой.       — Да, она всегда умела очаровывать. В таком случае я надеюсь, вы знаете, что делаете, мистер Соломон, — она уходит, и ему кажется, что Кейтлин достойна много больше, чем такие мать и муж. #       Хантер знакомится с Барри возле ночного клуба в центре города в половину пятого утра. Ему звонит Кейтлин, Барри — Линда, которая поддерживает подругу возле выхода, хоть и сама еле держится на ногах. Все идет по привычной схеме.       — Я заберу ее, — с нажимом говорит Хантер, и Аллен лениво скользит по нему взглядом, поддерживая жену за талию, не давая ей упасть на асфальт. — Она позвонила и попросила ее забрать.       — А, так ты тот художник, — наконец понимает Барри, но он тут же отвлекается, чтобы вызвать Линде такси. Кейтлин в это время предпринимает попытку подняться на ноги, но лишь неудачно ударяет мужа по носу, бормоча что-то наподобие: «Отпусти меня, Бэмби, я еще не закончила». — Она сейчас не в лучшем состоянии, но если ты так хочешь, то пожалуйста.       Хантер берет Кейтлин на руки, прижимает к груди, пока Барри помогает упавшей Линде встать на ноги. Он смотрит на Соломона долго, с толикой сочувствия и презрения, а после поднимает упавшую с ноги жены туфлю, чтобы вручить ее ему.       — Я знаю этот взгляд. Все они — те, кто был до тебя — тоже так на меня смотрели, когда я не настаивал, что сам отвезу ее домой. Все они считали ее несчастной жертвой, а меня монстром, которому плевать на собственную жену. Так было до тех самых пор, пока они не надоедали ей. Лови момент, художник, пока ты хоть что-то для нее значишь. И осторожнее там: после кокаина и водки ее будет много рвать, — Аллен помогает Линде усесться в такси, а после уезжает, даже не поинтересовавшись, какой у нового любовника жены номер телефона.       Хантер сидит возле Кейтлин все утро, вытирает испарину со лба и пытается влить в нее как можно больше жидкости. Она упорно называет его Бэмби и пытается склонить к сексу. #       Рука Кейтлин идеально ложится в его: такая изящная, с тонкими и длинными фалангами пальцев. Он сжимает ее бережно, целует ногтевую пластину, пока она прижимается щекой к его груди. Хантер чувствует умиротворение, когда может чувствовать биение ее сердца рядом со своим, и на его лице расцветает улыбка.       — Почему ты улыбаешься? — она поднимает голову и выворачивает шею, чтобы посмотреть на него; ее дыхание щекочет подбородок.       — Потому что ты рядом, — пальцы у нее холодные, и он греет их своим дыханием. Кейтлин в ответ лишь молчит. — Знаешь, ко мне на лекции ходит один студент, и он не может отличить цвет слоновой кости от цвета сливок. Он называет их бежевыми, — Хантер тихо смеется, и вокруг его глаз собираются мимические морщинки, которые она разглаживает подушечками пальцев.       — Ты забавный, — шепчет она и целует его в щеку; выбирается из его объятий и направляется в ванную. — Хотя, Барри тоже никогда не умел отличать алую помаду от коралловой, — Кейтлин на мгновение задерживается в дверном проеме, и на ее губах мелькает подобие нежной улыбки. Хантер ловит это мгновение, и смех застревает у него в глотке. Ему отчего-то кажется, что путай оттенки помады он, для нее это было бы неважным. #       Кейтлин идеально вписывается в его небольшую кухню, наполняет ее по утрам запахом кофе и жаренного бекона. Она небрежно опирается о потертую тумбу, прижимая стопу одной ноги к колену другой, стоит, будто не замечает неудобства позы. Хантер смотрит на то, как она снимает турку с огня, ожидая, пока пена опадет, чтобы вернуть на плиту. Хантер слушает, как она мычит прилипчивый популярный мотив себе под нос. Хантер думает, что хотел бы встречать каждое утро именно так: рядом с ней под запах свежесваренного кофе.       — Выходи за меня замуж, — он делает ей предложение в половину десятого утра на тесной кухне, и она замирает от неожиданности, совершенно забывая о кофе. — Я хочу, чтобы ты была моей женой, — спокойно повторяет Хантер, когда Кейтлин оборачивается и смотрит на него широко распахнутыми глазами. Молчит. А после начинает смеяться.       — Я уже замужем, дурачок, — она отвечает ему, как отвечают на детские глупые вопросы наподобие: «А правда, что луна сделана из сыра?». Кейтлин смеется над ним и, кажется, даже выдыхает с легкостью. Хантер хмурит лоб.       — Не похоже, что твой брак можно назвать счастливым. Скорее наоборот. Выбери меня. Останься со мной. Я сделаю все, чтобы ты ни в чем не нуждалась, — он соскальзывает со стула и встает перед ней на одно колено; ее пальцы холодные, от них пахнет свежемолотым кофе. Он целует ее руки и смотрит снизу-вверх, не моргая, не отводя взгляда. Так смотрят религиозные фанатики на иконы своих богов. — Я сделаю все ради тебя. Я стану любым ради тебя. Выходи за меня замуж.       — Ох, Хантер, — Кейтлин решительно отрывает руки от его губ; нежно ерошит волосы — так ерошат шерсть на загривке любимых псов. — Я не могу выйти за тебя замуж, потому что я не могу развестись. Я повязана брачным контрактом, а Бэмби никогда не подпишет добровольное соглашение на расторжение брака, потому что слишком сильно заботится о семейном бизнесе, — она говорит и продолжает путать пальцы в его волосах, пропускает пшеничные пряди между фаланг; в ее голосе ему чудится печаль и смиренная обреченность. — Но ты такой милый, мой дорогой Хантер, — Кейтлин опускается на колени рядом с ним, обхватывает ладонями лицо, — слишком милый, — это звучит, как приговор, но она целует его: медленно, словно впервые пробует на вкус. Он кладет руки ей на спину, прижимая к себе, а она продолжает исследовать языком его рот.       Они отрываются друг от друга, когда на плите начинает с шипением вылезать из турки кипящий кофе. Кейтлин с легкостью поднимается на ноги, снимает турку с огня и снова начинает напевать себе под нос. Хантер стоит рядом, обнимает ее со спины, уткнувшись носом в макушку, и думает, что встреться с ней первым он, все могло быть иначе. #       Кейтлин будит звонок посреди ночи; она выбирается из-под руки Хантера, лихорадочно жмет на «отбой», чтобы он не проснулся. Хантер лишь сонно ворочается, переворачиваясь на другой бок; звонок повторяется практически тут же. Кейтлин вздыхает, соскальзывает с кровати, принимая вызов.       — Кейтлин, — хрипло надрывается пьяный голос с английским акцентом, — Кейтлин, ты там? — она уходит на кухню, закрывает за собой дверь, прежде чем ответить.       — Я же просила тебя не звонить больше, — говорит, как рубит с плеча: каждое слово пропитано усталой раздражительностью. — Так какого черта ты опять это делаешь?       — Ты такая сука, — ее собеседник игнорирует вопрос. — Ты просто тварь, но почему я так сильно скучаю по тебе?       — Потому что ты пьян, Джулиан. Ты напился. Опять. И достаешь меня. Снова. Мне что, обратиться в полицию?       — Ты с Барри? Он тебя не бросил еще? Если ты не с ним, то можешь приехать ко мне. Даже если с ним, все равно можешь приехать. Я достал немного кокаина из хранилища для улик специально для тебя, — он явно хочет добавить что-то, однако раздается звук бьющегося стекла и ругань.       — Я с Барри, Джулиан. Больше не звони мне, — Кейтлин сбрасывает звонок, но возвращаться в кровать не спешит — стоит безмолвной темной фигурой напротив окна, в которое проникает тусклый свет уличных фонарей.       Хантер бесшумно отходит от двери и ложится в кровать; он притворяется спящим, когда она возвращается, пахнущая табачным дымом. Кейтлин прижимает ледяные ступни к его ногам, жмется к боку: замерзшая, дрожащая, и практически сразу засыпает.       Когда Хантер с утра спрашивает, кто ей звонил ночью, она врет, что какой-то пьяница просто перепутал номер. #       Кейтлин впервые не берет трубку с начала их знакомства. Его постоянно перебрасывает на автоответчик, а после вместе гудков начинает крутиться «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Хантер переворачивает мольберт с неоконченной картиной, срывает все рисунки с ней, которыми заклеена стена лофта, и снова набирает номер.       Она отвечает на звонок лишь поздним вечером.       — Боже, Хантер, ты там с ума сошел? Нет, я не валяюсь мертвая в канаве, у меня нет передоза, и я даже не похищена маньяком. Прекрати мне названивать. Я занята, — она сбрасывает звонок до того, как он успевает что-либо ответить. Соломон готов поклясться, что на заднем плане слышал смех ее мужа.       В голове против его воли всплывают слова Барри: «Лови момент, художник, пока ты хоть что-то для нее значишь».       Хантер пьет до утра и сбивает в кровь костяшки пальцев, когда колотит стену от раздирающей внутренности ярости. #       — Тебя ограбили что ли? — Кейтлин пинает носком туфли пустую бутылку из-под виски, и та катится прямо к ногам сидящего на полу Хантера; он медленно поднимает голову и смотрит на нее затуманенным взором.       — Ты где была? — хрипло спрашивает он; руки бессильно лежат на бедрах, пальцы в запекшейся крови. Кейтлин садится рядом с ним и саркастично хмыкает, осматривая разбитые костяшки.       — Даже мой муж не выражает столько интереса к моим делам, — отвечает она, обводя разбитые места ногтем, словно очерчивая их. Хантер резко хватает ее за подбородок и тянет на себя. Кейтлин шипит от боли. — Отпусти меня.       — Я волновался за тебя. Почему ты не отвечала? — ему хочется видеть совсем иное в ее глазах, но никак не легкую усталость, нотку безразличия и океан равнодушия.       — Потому что отвечать любовнику во время разговора с мужем и матерью, с которыми хочешь помириться, — так себе идея, — раздраженно отвечает она и все же вырывается. — Ты выглядишь жалко. Пойдем, тебе нужно умыться, — она тянет его на себя, помогая встать. Наступает на листок бумаги, а когда поднимает, видит, что наступила на свой портрет; чуть дальше валяется еще один, еще. Кейтлин хмыкает, когда понимает, что весь пол усыпан ее изображениями, которые раньше были на стенах. — Решил начать собирать новую коллекцию? Жаль, эта тоже была неплоха.       Она помогает смыть кровь и обрабатывает раны, после забинтовывая его кисти. Хантер все это время молчит, только смотрит пристально, старается не моргать, будто отвернись он — она в то же мгновение исчезнет. Кейтлин ежится под его тяжелым, душащим взглядом.       — А ты, оказывается, собственник, — неловко сводит все к шутке она и чмокает его в щеку перед уходом. Хантер хватает ее пальцы и сжимает в ладони, не желая отпускать.       — Ты даже не представляешь, — он улыбается, но смотрит пугающе: не моргает, а радужки толком не видно из-за расширенного зрачка.       Кейтлин говорит, что пришла попрощаться: нужно уехать на несколько дней по делам. Хантер думает, что она врет. #       Найти Барри оказывается не так уж и сложно: Хантер подстерегает его возле дома его сестры — симпатичной мулатки, так и льнущей к Аллену, когда они выходят на улицу и чему-то смеются.       — Аллен, — мрачной тенью возникает на их пути Соломон, и Барри вмиг мрачнеет, целует Айрис в макушку и просит подождать его в машине. Айрис смотрит испуганно, но слушается. — Нужно поговорить.       — О Кейтлин? — чуть устало спрашивает Барри, будто проходит через это не в первый раз. Он снимает солнечные очки и сжимает переносицу большим и указательным пальцем, делает глубокий вдох, а после кивает. — Ну давай, только побыстрее: я тороплюсь.       — Ты должен отпустить Кейтлин. Дать ей развод, — серьезно говорит Хантер и совершенно не может понять, почему Аллен начинает смеяться. — Я абсолютно серьезно, Аллен. Ты должен дать ей развод. Она несчастна с тобой.       — Я? Отпустить ее? — Барри давится истерическим смехом, но все же берет себя в руки. — Ты сам-то говорил с ней об этом? Спрашивал, хочет ли она уйти от меня? Черт, да я бы подписал все необходимые бумаги сразу же, как только бы она заикнулась о чем-то подобном, но это Кейтлин против, понимаешь? Кейтлин — та, кто никогда не подпишет эти бумаги. Что бы она тебе ни наплела, что бы ты себе ни напридумывал, Кейтлин ни за что не уйдет от меня, потому что она сама этого не хочет. Все это: ты, муж Айрис, парень-пожарный, чьего имени я не помню, регулярный секс с коллегой — доктором Уэллсом, роман с криминалистом, забавным таким англичанином, — для привлечения внимания, понимаешь? Она как чертов подросток: пьет, курит, нюхает кокс и изменяет со всеми подряд, потому что ей нужно внимание. Нет никакой великой любви, понимаешь? Есть ее эго. И все.       — А ты чем лучше? Спишь со своей сестрой…       — Она не моя сестра. Она мне как сестра. Это разные вещи. Мы знакомы с самого детства. Кейтлин любит приукрашивать действительность, чтобы все выглядело так, как выгодно ей. Мне даже жалко тебя, правда. Никто до этого не велся на ее игру с такой серьезностью. А теперь мне действительно пора идти. Лучше поговори об этом с ней, а то я вижу, ты мне не веришь, — Аллен водружает солнечные очки обратно на нос.       — Подожди, — Хантер хватает его за рукав. — Последний вопрос. Она правда уехала по делам?       — Да. На конференцию с доктором Уэллсом, — Барри дергает рукой и уходит к машине.       Хантер думает о словах Аллена; фраза «регулярный секс с коллегой — доктором Уэллсом» на монотонном повторе крутится в голове. #       Квартира Хантера встречает ее затхлым воздухом и застоявшимся запахом алкоголя; сам хозяин небритый, в заляпанной краской рубашке встречает ее у порога, смотрит то ли устало, то ли разочарованно. От него пахнет потом, и она кривит нос, когда он пытается ее поцеловать; резко отворачивается, и его губы смазано скользят по щеке, промахиваясь.       — И какой повод на этот раз? — она осматривает критическим взглядом разбросанные по всей комнате наброски, небрежно поддевает один ногой.       — Настроения не было, — хрипло отвечает он. — Как прошла конференция с Уэллсом? — Хантер чувствует, как начинает учащаться пульс, как ярость свербит на кончиках пальцев. Он отчаянно жаждет, что она скажет, что это все просто работа. Что ей на самом деле плевать на Уэллса, на своих бывших и, что самое главное, на своего мужа. Кейтлин лишь щурит глаза, а после равнодушно бросает:       — Только не говори, что ты ходил к Бэмби, чтобы выяснить, куда я уехала, — кажется, даже закатывает глаза, когда понимает, что попала в яблочко. — И что он еще тебе наговорил?       — Что это ты не хочешь развода. Что ты регулярно меняешь любовников. Что ты скоро бросишь меня, потому что я тебе надоем, — Хантер сжимает и разжимает кулак. Этот разговор совершенно не похож на тот, что он придумывал в своей голове раз за разом. В том разговоре Кейтлин смеется над словами своего мужа, нежно целует в щеку и убеждает, что это все несусветная чушь, очередная попытка Аллена выглядеть лучше, чем он есть на самом деле. В реальности Кейтлин лишь усмехается, даже не делая попыток оправдаться.       — Бэмби все никак не научится держать язык за зубами, — она садится на его рабочий стол, и на пол падает еще несколько листов с набросками. Достает сигарету и закуривает, сбрасывает пепел прямо на собственное изображение.       — Так это правда? — его голос дрожит; ей кажется, что от неожиданности и обиды — на самом деле от гнева.       — А ты думал, что у нас тут великая любовь? — насмешливо спрашивает она, выпуская дым через нос. — Посмотри вокруг, дорогуша, — Кейтлин обводит рукой комнату. — Ты бедный, никому не нужный художник, преподающий в каком-то задрипанном колледже. Это даже не твой лофт. Ты отличный любовник, лучший, что был у меня за последние годы, но давай будем честными, Хантер, ты явно не тот мужчина, за которого я бы вышла замуж, — она хмыкает, будто до сих пор не может поверить, что он всерьез думал, что у них может быть совместная жизнь в этой дыре.       — То есть если бы я был богат, ты бы ушла от него ко мне? — Хантер подходит к ней вплотную, упирается ладонями в столешницу, не давая ей слезть со стола и уйти. Кейтлин на мгновение задумывается над его вопросом, делая глубокую затяжку.       — Нет, — выдыхает свой ответ дымом ему в лицо. — Не думаю. Я не хочу разводиться с Бэмби. Я не стану разводиться с ним, пока он снова не станет моим, — Кейтлин облизывает губы, и Хантеру на мгновение кажется, что язык у нее тонкий и раздвоенный, как у змеи. — Раз уж у нас сегодня вечер неожиданных откровений, то я расскажу тебе один страшный секрет, Хантер, — она игриво кусает его верхнюю губу, оставляя на ней привкус табака. — Ты хреново справился с той задачей, которую я на тебя возлагала: Бэмби ни капли не ревновал меня к тебе. Так много слов о любви, так много идиотских фантазий о нашем будущем, и никакой пользы. Печально, не находишь? — она хрипло смеется и тушит сигарету о свое нарисованное лицо, которое тут же начинает разъедать тление. Кейтлин сдувает разгорающийся огонь, и пепел летит в лицо Хантера.       — Кейтлин… — его голос похож на мольбу, когда она отдирает его пальцы от стола, освобождая себе проход. — Кейтлин, остановись, пожалуйста, Кейтлин! — он хватает ее за руку, и она смеряет его ледяным взглядом, смотрит на пальцы, обхватывающее запястья, так, словно видит змей.       — Нам стоит расстаться, Хантер. Спасибо за то время, что мы провели вместе. Это было неплохо, — Кейтлин целует его в щеку и пытается освободиться, но он лишь усиливает хватку.       — Кейтлин, пожалуйста, останься со мной. Я буду таким, каким ты хочешь меня видеть. Просто останься со мной.       — Ты жалок. Отпусти меня, я сказала, — шипит она. — Ты что, не слышишь?       — Я не отпущу тебя так просто, — он дергает ее на себя. — Даже не думай бросить меня. Ты моя, слышишь? Ты моя! — Хантер срывается на крик; звук удара звучит как разорвавшаяся бомба. От неожиданности он отпускает ее руку, прижимает ладонь к горящей щеке.       — Не смей повышать на меня голос. Никогда. Совсем с ума что ли сошел? Все кончено, Хантер. Просто прими это, — она брезгливо морщится, когда начинает тереть запястье. — Чокнутый, — бормочет себе под нос, а после резко разворачивается и уходит. #       Хантер просыпается с головной болью и сушняком. Он не без труда разлепляет губы; на языке чувствуется сукровица. Солнце бьет прямо в глаза сквозь незадернутые шторы, и он щурится, на ощупь ища телефон, который находится под соседней подушкой, хотя обычно лежит на тумбочке. У него три пропущенных вызова и два голосовых сообщения. Когда он воспроизводит его, то голова взрывается новой порцией резкой боли от слишком громкого и воодушевленного голоса агента.       «Ты куда пропал? Я звонил тебе, но ты был вне зоны, а ведь у нас выставка завтра, картину на которую ты так и не отдал мне, хотя сказал, что она готова. Хорошо, что у меня есть ключи от твоей квартиры, так что я заберу картину сам. Надеюсь, в этот самый момент ты не занят сексом с той потрясной шатенкой, которая в последнее время ошивается рядом. Это будет неловко. И перезвони мне.»       Хантер затравленно стонет, вспоминая о выставке в одиннадцать часов. На часах четверть одиннадцатого. Второе голосовое сообщение начинается с восторженного вопля, из-за чего ему приходится убирать телефон как можно дальше от уха.       «Черт бы тебя побрал, Хантер Соломон! Это шедевр! Как ты смел столько времени скрывать от меня свой талант?! Завтра эта картина произведет фурор, я тебе гарантирую! Ты станешь знаменитым, мой друг! Черт, просто шикарно. Нет слов. Увидимся завтра. А, кстати, ты бы прибрался что ли, а то весь пол краской заляпан. Но если ты и дальше будешь писать такие картины, то можешь хоть все стены заляпать. Разрешаю тебе, как твой арендодатель. До завтра.»       Хантер совершенно не понимает, о чем говорил Циско, кроме того, что он сам забрал картину на выставку; в голове стоит густой туман, события вечера и ночи ускользают, как песок сквозь пальцы. Когда он встает с кровати, то запинается о пустую бутылку с виски.       — Теперь ясно, откуда эта мигрень, — он разминает плечи и бредет в сторону ванной, по дороге отыскивая, где же это он умудрился разлить краску, о которой говорил Рамон, однако пол в студии такой же, как и всегда: беспорядочные пятна, но никаких луж. Хантер пожимает плечами, думая, что агент что-то напутал; в ванной свет уже горит, но он не придает этому значения.       Из зеркала над раковиной на него смотрит осунувшаяся версия самого себя с синюшными мешками под глазами, будто он заснул несколько часов назад, а на лбу видны капельки красной краски. Хантер пытается вспомнить, когда он рисовал что-то красным, но не может; умывается ледяной водой. Под ногтями черная грязь, а спину ломит, словно таскал что-то тяжелое. У него недельная щетина и трясутся руки, отчего он режется, когда бреется. Хантер зарекается пить и спать в неудобных позах, когда чистит зубы, надеясь избавиться от гнилостного привкуса во рту.       Кейтлин в первый раз он набирает спустя пять минут. Номер оказывается недоступен. Соломон вспоминает об их ссоре, произошедшей накануне, и думает, что она таким образом наказывает его, пока заваривает кофе.       Когда Кейтлин не отвечает и в пятый раз, у него начинают трястись руки. Хантер звонит ей по дороге в галерею, раз за разом оставляя голосовые сообщения.       «Прости меня. Я не хотел кричать на тебя. Я просто боюсь потерять тебя. Пожалуйста, ответь мне.»       «Ты совершенно права. Я сошел с ума. Я совершенно сошел с ума от любви к тебе. Но я исправлюсь. Пожалуйста, ответь. Я волнуюсь.»       «Знаешь, я заслужил ту пощечину. Если хочешь, можешь ударить меня еще раз. Можешь бить меня, пока не устанешь. Только ответь. Пожалуйста, Кейтлин.»       «Это не может так закончиться. Кейтлин, пожалуйста. Дай мне шанс все объяснить. Приезжай в галерею. У меня выставка. Ты должна это увидеть. Ради того времени, что мы были счастливы. Хотя бы в последний раз. Просто приезжай. Умоляю.»       «Я буду ждать тебя в галерее, пока ты не приедешь. Я буду ждать, сколько нужно, только приезжай. Кейтлин. Пожалуйста.»       «Я люблю тебя. Прости меня. Буду в галерее.»       Циско подлавливает его у самого входа. Он сияет, как начищенный пятак, и хлопает его по плечу.       — Это просто бомба. Я не ожидал такого от тебя. Никто не ожидал. Признаться, я начал думать, что ты теперь до конца жизни будешь рисовать только свою новую музу, но то, что я увидел, поразило меня, — Рамон говорит, говорит и говорит, не замолкая, ведя его за собой, пока Хантер пытается понять, о чем агент вообще говорит: на той картине, что была создана для этой выставки, изображена как раз Кейтлин в окружении маков. Он только хочет спросить, какую именно картину Циско забрал из его квартиры и не перепутал ли ничего случаем, как видит среди посетителей Барри. Не без труда вырвавшись из хватки агента, Соломон стремительно подходит к Аллену; тот кривится, едва завидев художника, однако сбежать не пытается.       — Ничего личного. Айрис любит живопись, — вместо приветствия произносит Барри, не желая слушать очередные обвинения в том, как ужасно он обращается со своей женой, и, кажется, хочет что-то сказать, но Хантер перебивает его.       — Ты знаешь, где Кейтлин? — от беспокойства у него сводит желудок; под ложечкой скребется дурное предчувствие, вызывающее тошноту.       — Это я хотел у тебя спросить, — усмехается Аллен. — Не волнуйся. Еще объявится, а когда это произойдет, скажи ей, чтобы позвонила мне. Мои юристы, наконец, нашли способ расторгнуть наш брачный контракт и без ее согласия. Можешь забирать ее, раз она тебе так нужна. Она отныне твоя забота, — он кивает в знак прощания и отходит, пока Хантер пытается переварить полученную информацию.       Кейтлин больше не принадлежит своему мужу. Теперь она только его. Только его. Облегчение это знание отчего-то не приносит; появляется ощущение, будто он упускает какую-то важную деталь, центральный кусочек мозаики, без которого картина выглядит неполной.       Хантер достает телефон и в очередной раз начинает набирать ее номер. Рамон вырывает мобильный из его рук, не давая нажать на кнопку вызова, и злобно шипит, бормочет что-то многословное про опоздание, а после подводит к картине, стоящей на мольберте в центре зала. Вокруг собираются заинтересованные посетители.       — Дамы и господа! — начинает говорить Циско, а у Хантера отчего-то подкашиваются ноги и кружится голова. Он смотрит на стоящих полукругом людей и понимает, что не видит лиц: лишь размазанную акварель, закрученную разноцветную спираль в том месте, где располагается нос. Хантер трясет головой и улыбается, едва вслушиваясь в хвалебные оды, которые возносит ему агент, а после срывает с холста белое покрывало.       Хантер давится воздухом, сглатывает тошноту и не может отвести взгляда от картины, чье авторство приписывают ему: на белоснежном фоне буро-алыми язвами расцветают маки с мятыми лепестками. Они будто гниют, и ему начинает казаться, что от них пахнет железом и солью. Маков много, маки увядают, скрывая под собой женскую руку, руку Кейтлин — он рисовал ее слишком много раз, чтобы ошибиться. Пальцы сжимают единственный не увядший мак, но сжимают так сильно, что можно видеть, как ломается стебель.       Кто-то в толпе аплодирует. Хантер зажимает рот рукой и убегает прочь.       Его рвет в мужском туалете.       Когда он смотрит на то, как смывается вода в унитазе, то вспоминает, каким скользким было древко кисточки, как сильно пахло металлом, как губы разъедал привкус соли. Он сползает на пол, опирается спиной о дверцу кабинки.       Хантер смотрит на руки и видит на них кровь. Хантер смотрит на руки и видит землю под ногтями. Хантер закрывает глаза и чувствует, как острозаточенный карандаш входит в плоть, как дергается под его ударами Кейтлин, как кричит и пытается вырваться, как царапается окровавленными пальцами и пытается убежать.       Как она замирает под ним, безрезультатно пытаясь зажать разодранное горло.       Кисточка выскальзывает из рук, когда он опускает ее в рану на шее, а после водит по холсту. Кровь мешается с акварелью; еще теплая кровь.       Хантер сжимает голову в ладонях, вспоминая ее дрожащий от страха и боли голос, умоляющий о пощаде. Хантер бьется затылком о дверцу кабинки в мужском туалете, думая, какой его агент идиот — перепутал кровь на полу с разлитой краской. Хантер бьется затылком о дверцу кабинки, пытаясь вспомнить, где закопал тело и как так получилось, что никто его не заметил.       Хантер бьется затылком о дверцу кабинки, а после начинает смеяться. Все же Циско был прав: он действительно станет знаменитым сегодня.