You're always on my mind.

I don't believe it but I guess it's true Some feelings, they can travel too Oh there it is again, sitting on my chest Makes it hard to catch my breath

Прохлада ночного воздуха, сочащегося из отодвинутой балконной двери, кажется обжигающей. Гарри всегда удивляло, как после удушающей жары, город может укрываться такой прохладной и освежающей ночью. Они с Эггси оба любят свежий воздух и предпочитают спать с открытым окном, но сейчас пришлось разжечь камин, чтобы как-то нивелировать разницу температур. Гарри спускает галстучный узел на несколько дюймов, расстегивает несколько верхних пуговиц рубашки и делает глоток виски, наконец, расслабляясь. Задание прошло настолько успешно, что можно было даже употребить эпитет «блестяще», но сейчас Харта размазывает по креслу навалившейся усталостью. Физическая нагрузка привычна и давно не вызывает особого дискомфорта, но Анвин частенько на совместных заданиях вел себя так, что после миссии оставалось только удивляться: волосы зеркального двойника все оставались привычного тепло-русого цвета с проседью, а не серебрились бесконечной сединой. С появлением Эггси в его жизни изменилось все. Решаясь на первый поцелуй, первый секс, разрешая себе окунуться в притягательный омут безумия охвативших их обоих чувств и соглашаясь жить вместе, Гарри Харт даже представить не мог, насколько изменится его жизнь. Перечислять можно бесконечно, но даже сегодня он любил камин не только за живое пламя, тепло и завораживающие блики, как раньше – он любил этот огонь за те разноцветные мазки, которыми он раскрашивал обнаженное тело Эггси. Поначалу он сопротивлялся желанию Эггси скинуть с себя всю одежду дома (даже если домом временно являлся гостиничный номер), но быстро махнул рукой – глупо было бы отрицать, что ему это нравится. За годы, проведенные в Кингсмене мальчишка обзавелся рельефной мускулатурой, и Гарри это нравилось тоже. Впрочем, он не строил иллюзий и знал, что ему нравится любой Эггси. Его тело прекрасно с ярковыраженным рельефом, его тело было прекрасно с плоским животом и невыразительными мускулами, и оно так же сводило его с ума, когда для одного задания мальчишке пришлось набрать пару дюжин фунтов. – Опять скорбишь о судьбах мира? – Эггси улыбается так, что в номере отеля становится светлее. – Задание уже закончилось, и даже Мерлин расщедрился на похвалу. Гарри делает еще один глоток обжигающего напитка. Просто небольшая передышка, еще одно мгновение равновесия, все равно поговорить придется. В фигуре Эггси тоже просматривается еле заметное напряжение, но Галахад сейчас не знает, так ли это на самом деле, или нервный танец живого пламени играет с ним злую шутку. – Ты чуть не погиб. – Мы постоянно играем со смертью, – Эггси нарочито равнодушно пожимает плечами, – работа такая. – Я полагал, что мы уже все обсудили, – Гарри старается говорить спокойно, но перед внутренним взором снова мелькают картины недавнего прошлого. – Ты не должен был идти один, ты был обязан дождаться меня. – Знаешь, что, Галахад? – Анвин растягивает слова, и Гарри уже знает, что за этим последует - взрыв. Наверное, глупо было рассчитывать достучаться до его сознания, но если есть хоть малейший шанс, что это когда-то спасет ему жизнь, он готов переживать эти взрывы снова и снова. – Ты задолбал! Я – не маленькая девочка, чтобы прятаться за твоей широкой спиной! – Эггси вскакивает на ноги, разъяренный и прекрасный. Гарри осознает, что нужно бы посмотреть ему в глаза, но вместо этого любуется изгибами его обнаженного тела. Эта любовь, как наркотик: он не смог отказаться от Эггси, когда еще был шанс это сделать, сдался на милость этой необузданной стихии и ни разу не пожалел об этом. И чем больше мальчишка бушевал во время скандалов, тем сильнее хотелось сгрести его в охапку, даже если Эггси доводил его до состояния белого каления. Стоило признать, что этим искусством тот владел виртуозно. – Я не считаю тебя трусом, Эггси, – Галахад, наконец, отрывается от созерцания соблазнительных изгибов и поднимает недоуменный взгляд. – Просто я старше… – Умнее и опытней! – заканчивает за него парень, прожигая взглядом. – Один ты здесь умный, все остальные идиоты, да? Наверное, поэтому ты ведешь себя, как бессмертный?! Ты вечно лезешь в самое пекло, Гарри! Да тебя чуть трижды не пристрелили сегодня! Трижды – сильное преувеличение, максимум, дважды, да и опасность во втором случае смертельной не назовешь, однако Галахад не ожидал такой бурной реакции, когда начинал этот разговор. – Я… – Заебал ты! Я не хочу тебя хоронить, мне одного раза хватило! – Эггси швыряет в него полотенце и выходит из комнаты. Двери в номере закрываются бесшумно, иначе Анвин точно хлопнул бы ей со всей силы и дури в его голове. Звук внутренней защелки ванной комнаты явственно сообщает, что его видеть там не хотят, значит, идти за ним бесполезно. Галахад сдирает с себя галстук, залпом допивает виски и запрокидывает голову, упираясь затылком в высокую спинку кресла. Хоронил, орал, дрался и целовал, как безумный. Его Эггси… Во всем виновато остаточное действие адреналина. Гэри и так был на взводе, вся эта расслабленность – всего лишь маска. Возможно, стоило отложить разговор до лучших времен, но Гарри тоже ощущал нестабильность внутренней системы. За десятилетия работы научился игнорировать это состояние, абстрагироваться от него. И так преуспел в этом занятии, что даже не замечал, когда напряжение спадало – Эггси еще только предстояло этому научиться. Однако, когда опасность угрожала мальчишке, Галахад ощущал, как шатается земная твердь под его ногами, грозя опрокинуться. В бою тот бывал безрассуден, как пьяный ландскнехт, и часто откровенно рисовался на совместных заданиях. Но оба они учились. Заботиться о родном человеке было в радость, но заботиться о себе, чтобы не причинить ему боль - это гораздо сложнее. По этому пути они шли вместе. Спотыкались, падали, но продолжали двигаться вперед, опираясь друг на друга. Поэтому, когда стихает звук льющейся воды, Гарри складывает полотенце и аккуратно кладет его на край кровати. Эггси не будет тянуть паузу. Первая вспышка гнева уже погасла, а остальное они будут решать вместе. Тяжелые капли срываются с мокрой кожи и расползаются по паркету темными лужицами. Эггси уже не злится, но все еще хмурый, как предгрозовое небо. Анвин славился своим чувством юмора и бодрым расположением духа, но когда он хмурился, в помещении словно сгущались тучи. Светлые глаза, напоминающие обычно яркое горное озеро или уютную зелень пронизанной солнечными лучами листвы, подергивались мутной болотной дымкой, становились похожими на зыбкую трясину. Сейчас мальчишка балансирует на грани сгущающихся туч и вызова, искрящегося в глубине зрачков. Он вытирается нарочито медленно, демонстрируя изгибы тела со всех известных и парочки неизвестных ракурсов. Гарри знает, что Эггси дразнит его специально, а Эггси знает, что Гарри не сводит с него глаз. Полотенце стекает на пол бесформенной массой, дорогая древесина чуть слышно поскрипывает под весом тела. Всплеск ночной прохлады, тихий шорох балконной двери – и комната снова погружается в тишину, прерываемую только хрустом горящего дерева. Галахад встает, оставляет стакан на каминной полке, бесшумно проскальзывает на балкон и прислоняется к стене. Мальчишка стоит, облокотившись на перила, и всматривается в темноту небоскребов. Их связь похожа на хрустальный мост: искрится и сверкает при ярком солнечном свете и почти исчезает в темноте – можно только знать, помнить, чувствовать, что она есть. Они чувствуют. – Трахни меня. Вечерний бриз мгновенно уносит шепот, но Гарри уже отклеивается от стены и кладет руку на поясницу. Шелковистая кожа все еще напитана влагой, податливая и упругая; Галахад невесомо поглаживает небольшие ямочки ниже поясницы и соскальзывает в ложбинку между ягодиц. Эггси прогибается, подаваясь навстречу ладони, и беззвучно выдыхает. Гарри чуть надавливает на пальцы, погружая их в горячую влажность, делает шаг навстречу и прижимается губами к плечу. Они знают тела друг друга лучше, чем свои собственные. Давно изучили, исследовали ощупью каждый – действительно, каждый! – дюйм кожи. Подушечки пальцев, губы, язык помнят каждый волосок, морщинку, шрам – любое так называемое несовершенство кожи. Но для них это не было несовершенством – создавало индивидуальность любимого человека, и было невероятно прекрасным поэтому. Первые прикосновения – это всегда беззвучный вопрос. «Как ты хочешь? Нежно, страстно грубо – как?» И ответ – такой же беззвучный – в большинстве случаев: «Неважно. Я хочу тебя». Их движения похожи на танец: когда ты знаешь, как будет двигаться партнер, предугадываешь каждое его движение. Эггси разгибается, и Гарри отодвигается от него ровно настолько, чтобы тот мог развернуться в его руках, но тактильный контакт не рвется. Рассвет понемногу отвоевывает пространство у сизого грозового взгляда. Мальчишка больше не выглядит рассерженным или хмурым, скорее, немного печальным. Если бы нужно было загнать его состояние в плен вербальных рамок, Гарри бы проронил лаконичное: «Светает». Гэри прижимается, зарывается пальцами в волосы, требовательно сжимает затылок и с невыносимой нежностью целует его в шею. Галахад не чувствует себя старым рядом с Гэри. Без него – случается, но рядом с ним – нет, никогда. Как можно чувствовать себя старым, когда в этих юных предрассветных глазах плещется такая любовь, которая, того и гляди, махнет через край и затопит весь мир? Как можно чувствовать себя старым, когда твое тело реагирует на прикосновения оглушающими вспышками эйфории? Он притягивает Эггси ближе, пока тот снимает с него рубашку. Мягко поглаживает округлые ягодицы и наслаждается каждым его прикосновением. Есть время для дикой страсти, а есть – как сейчас – чтобы балансировать на самом краю, наслаждаться этой тягучей истомой, и когда ты можешь разделить это с любимым человеком – этот сладостный наркотик сводит с ума. Обычно аккуратному Галахаду сейчас глубоко параллельно, что происходит с его одеждой. Эггси мог хоть за балкон выбросить его рубашку, тот бы и не заметил, потому что не сводит глаз с мальчишки. Мозг отказывается участвовать в этом безобразии и просто фиксирует факты: Эггси присел. Брюки валяются на полу. Губы Эггси… Системная ошибка. Гарри тянет его наверх, рывком, резко, судорожно. Кажется, если не сделать этого сейчас, мир рухнет. С Гэри Анвином все всегда на излете. Каждое утро вместе. Каждый сон в обнимку. Каждое задание. Каждый секс. Податливое тело послушно обмякает в его руках, упирается напряженным членом в бедро, закидывает руки на шею и выдыхает так резко, словно парень задерживал дыхание несколько минут. Гарри и хотел бы прижаться к его губам аккуратным поцелуем, чувственным и дразнящим, но последние несколько дюймов – рывок вперед, прыжок в воду. Невозможно затормозить и замереть. Можно только вгрызаться в жаркое дыхание, ласкать обжигающе горячий язык и сжимать руки так сильно, что мышцы начинают дрожать от напряжения. Проходит несколько минут обжигающего влажного жара прежде, чем Галахад осознает – дрожит не он, а это Эггси бьет крупной дрожью в его неподвижных руках. Это возбуждение? Или он замерз? Мир теряет привычные очертания, отказывается от знакомой системы координат, но Гарри находит силы еще несколько секунд прислушиваться к рациональной части своего сознания и тянет Эггси за руку в номер. Они оба получают короткую передышку, наполненную пересохшим воздухом сгоревших поленьев и ночной прохладой. Упасть на кровать, вытянуться и подмять под себя разгоряченное тело – упоительно. Гэри тихо стонет и впивается в шею жадным поцелуем, будто ждал какого-то неведомого разрешения. Галахад с трудом сдерживает желание витиевато выматериться, но молчит, сейчас не время для слов, есть только они вдвоем. «Я боюсь тебя потерять. Я люблю тебя. Будь со мной», - безмолвная речь звучит в унисон, выражается в первобытном рычании и стонах, от которых сердце стремиться выпрыгнуть из груди. Эггси сует ему в руки смазку, и нет даже времени подумать, откуда она взялась. Пространство вокруг – нетерпение и жар. Гарри входит одним резким движением, и мальчишку выгибает дугой. В этот момент с них слетает вся шелуха: галахадовское позерство и вызов, сквозящий в каждом слове Эггси, джентльменская невозмутимость Харта и анвиновское желание показать – самому себе, Гарри, всему миру! – чего он стоит. Есть только они наедине друг с другом. Не просто обнаженные – открытые настолько, словно их не разделяет даже кожа. Ритмичные толчки и сдавленные стоны. – Сильнее, – хрипит Эггси, обвивает шею в попытке приподняться, но его пальцы срываются, и он бессильно падает на кровать. – Сильнее, мать твою! Я хочу чувствовать, что ты живой! Гарри склоняется, чтобы Эггси мог уцепиться за него, сжать до боли короткие волосы на макушке, подсовывает руки под покрывшееся бисером пота тело и вколачивается в него с бешеной скоростью. Пока хватает сил, пока хватает дыхания. И после. Снова. Сильнее. Мир взрывается одновременно для обоих. Галахад чувствует животом липкое тепло спермы и содрогается от болезненной судороги, скручивающей все внутренности в клубок колючей проволоки, кончая. Оргазм часто напоминает выбитые пробки. Он не теряет сознание, но все темнеет на бесконечные секунды, словно во всем мире выключают свет. Сознание возвращается так же внезапно. Гарри проводит языком по влажному виску, получает в ответ благодарный выдох и зарывшегося в его объятия Эггси. «Я тоже боюсь тебя потерять,» – мог бы сказать он. – «Я доверяю тебе целиком и полностью, ты охуенный агент, но ты бы знал, как я не хочу тебя терять…» Однако они только прижимаются плотнее друг к другу. Рисковать жизнью за свою страну – это их общий, осознанный и почетный выбор. Страх не затмевает сознание, не побуждает делать глупости – и это уже много. Пальцы неторопливо скользят по вискам, гладят волосы на затылке и ощупывают шрам, который когда-то чуть не стоил Эггси жизни. Однако именно шрамы – признак того, что они еще живы. – Я всегда буду срываться на тебя? От легкой хрипотцы в голосе Эггси Гарри ведет. На мгновение его охватывает легкое сожаление, что второй раунд ему сейчас недоступен, и он мурлычет в ответ: – Да. – А ты будешь вести себя, как пуленепробиваемый? – Да. – И что мы будем делать? – бурчит мальчишка. – Спать. Гарри тихо смеется в ответ, прижимает Эггси к себе покрепче и накидывает на обоих одеяло. Несколько неудобно: на большей его части они оба лежат, но шевелиться, вставать нет желания. Эггси молчит в ответ, но его напряжение ощущается кожей. Спать, и правда, хочется до неприличия, они оба устали на миссии, и секс окончательно сорвал внутренние тормоза. Но нельзя бросать его в таком состоянии. Галахад медленно ласкает мочку уха кончиком языка, заставляет себя прерваться и тихо выдыхает: – Мы будем стараться. Как и раньше. – Не умереть? – Не только. Жить друг с другом, оставаться вместе, как можно дольше, беречь. – Я пытался беречь. – Эггси вздыхает. – За это получил от тебя выволочку. Его слова пропитаны печалью, но он только сильнее обнимает Гарри за талию. Упрямый. – Оба хороши… Я буду аккуратней, но и ты не суйся в пекло один только для того, чтобы не дать это сделать мне. Мальчишка тихо фыркает, но расслабляется и сонно ерзает, устраиваясь удобней. Гарри не хочет засыпать. Организм требует отдыха, но он хочет насладиться каждым мгновением рядом. Каждый день, проведенный с Эггси, уникален. Быть рядом – это единственное, что они могут дать друг другу, и единственное, что им, по большому счету нужно. Галахад целует расслабленные губы, которые чуть трепещут, пытаясь выдернуть тело из сонной дремы, отозваться на ласку, и мужчина застывает, чтобы не будить его. Сон накрывает тяжелым одеялом, но отключающееся сознание запоминает, что Эггси тоже его целует. А продолжить они могут с утра.