Я хочу держать тебя за руку

«И почему из всех радиостанций мама всегда выбирает ту, где играет какое-то старье?» — подумал Тарьяй, услышав очередную песню из 80-х. А может, из 90-х, черт ее знает — в любом случае, его тогда еще на свете не было. Он развалился на заднем сиденье, все тело затекло от долгой езды. — Маам… — Что, сынок? — он поймал мамин взгляд в зеркале. — Когда мы уже приедем? — Мы только что проехали указатель, на нем было написано «10 км». Так что уже скоро… Устал? — Немного. Можно было вообще никуда не ехать. Остаться в городе, погонять мяч с ребятами, поиграть на приставке. Но мама настояла на том, чтобы выехать на природу — «на пару недель, а потом уже поедешь в свой лагерь». Футбольный лагерь намечался в начале августа, а сейчас только заканчивалась первая неделя июля. Тарьяй не сомневался, что проторчит за городом как минимум до конца месяца — когда надо, мама умела стоять на своем. Июль выдался, как и всегда, непонятным в плане погоды — солнечные дни то и дело сменялись дождями, и ему совершенно не улыбалось слоняться вокруг дома по лужам, не зная, чем заняться. В городе не обращаешь внимания на погоду — в ненастный день всегда можно остаться дома и найти себе занятие. За городом ты становишься ее заложником. Стекло машины расчертили несколько капель. «Ну вот, опять…» — с раздражением подумал Тарьяй. Настроение стремительно портилось. А еще надо помочь маме разобрать сумки… *** Первый день на природе полностью оправдал его ожидания. Накрапывал мелкий дождик, в доме было прохладно, делать было нечего — приставка осталась в городе, хорошо хоть мяч с собой взял. Мама уверяла, что места здесь отличные, недалеко есть озеро (и даже не одно), и наверняка, когда погода наладится, он познакомится с другими ребятами. Тарьяй не был столь оптимистичен. Он вообще не очень быстро сходился с людьми — именно поэтому душа его рвалась обратно в город к приятелям из футбольной команды, с которыми он чувствовал себя комфортно. Да и какой смысл знакомиться с кем-то, если через пару недель все равно уезжать? Озеро поблизости действительно имелось. Был даже небольшой пляж с песком — Тарьяй оказался на нем на третий день своего пребывания в «благословенном краю покоя и свежего воздуха» (так отозвалась о месте их пребывания мама, разговаривая по телефону с отцом). Три дня, проведенные в компании собственной персоны, невольно заставляли Тарьяй посматривать по сторонам в поисках хоть кого-то, кто мог бы скрасить его одиночество. Как назло, в поле зрения крутилась одна малышня. «Скоро буду замки из песка строить и на трехколесном велосипеде гонять», — подумал он про себя и невесело хмыкнул. «Сходи прогуляйся, — предложила мама на следующее утро, увидев, что сын снова не знает, чем заняться. — Тут такие места красивые. Потом мне расскажешь, что интересного видел». Тарьяй совсем не хотелось идти исследовать окрестности, но в доме было невыносимо скучно, даже игры на телефоне уже успели набить оскомину. Он натянул кеды, взял мяч и пошел, куда глаза глядят. «Не заблудиться бы», — подумал он с опаской, шагая по дороге, обсаженной невысокими деревьями. То и дело попадались чьи-то дома — возле некоторых из них суетились люди, слышался детский смех. Видно, не только его семья решила снять на некоторое время домик за городом, чтобы отдохнуть на природе. Через некоторое время дома кончились, и через небольшую рощицу Тарьяй неожиданно вышел на берег озера. «А вот и второе озеро обнаружилось, правду мама говорила», — подумал он. На этом озере было гораздо тише, чем на другом. Если говорить честно, в этот час здесь не было ни души. Скорее всего, это объяснялось отсутствием нормального пляжа — большая часть отдыхающих предпочитала загорать на песке. Тарьяй постоял немного на берегу, потрогал воду, поежился, а потом стал от нечего делать пускать «блинчики». Получалось не очень. Пару лет назад отец научил его этой нехитрой игре, но Тарьяй давно не практиковался и растерял все навыки. Побросав немного мяч (несколько раз тот чуть не улетел в озеро), Тарьяй решил, что на сегодня он видел уже достаточно. Домой он возвращался той же дорогой и настолько погрузился в мысли о будущей поездке в футбольный лагерь, что не сразу заметил, как кто-то появился в поле зрения. Это был мальчик его возраста или чуть постарше — он шел ему навстречу, и Тарьяй подумал: «Наверное, тоже родители вытащили». Вот он — шанс познакомиться, надо только завести разговор, сказать «привет» хотя бы или предложить в мяч поиграть. Он начал крутить мяч в руках, не решаясь нарушить покой незнакомца. Тот был выше его ростом, худой, в кепке козырьком вперед и красных кедах. В какой-то момент Тарьяй понял, что не сможет заговорить с этим парнем — черт знает, почему, наверное, совсем одичал за три дня в райских кущах. Если бы не неожиданный эпизод, он так и прошел бы мимо и никогда не познакомился с Хенриком, думал он потом. Но вдруг из соседней калитки выскочил черно-белый кот, за которым с веселым тявканьем гналась маленькая такса. Кот запрыгнул на забор, такса ринулась на приступ, но была встречена взглядом, полным холодного презрения. Кот победоносно прохаживался по забору, подняв хвост, когда с другой стороны забора его настиг еще один залп заливистого лая — это была уже вторая собака. То ли неожиданность сыграла свою роль, то ли забор был скользким после ночного дождя, но кот свалился вниз прямо посреди своего променада и с позором умчался прочь, преследуемый таксой. Тарьяй засмеялся и в этот же момент услышал смех незнакомца — оказывается, они оба наблюдали за сценой кошачьей неудачи. Тарьяй кинул на парня взгляд и наткнулся на заразительную улыбку. «Дурак я, что морозился, а он на самом деле нормальный», — подумалось ему. «Это наших соседей кот. Не повезло ему сегодня, да?» — сказал парень. На его лице еще оставалась тень улыбки. Тарьяй тоже улыбнулся, кивнул, мысленно ругая себя за немногословность, и пару раз подбросил в руках мяч. «Играешь?» — продолжил парень, кивком головы указывая на мяч и будто не замечая его смущения. «Ага. В городе футболом занимаюсь», — наконец-то отозвался Тарьяй. «Ты из Осло?» — спросил парень. «Да. А ты?» Оказалось, что у них есть кое-что общее. Они оба жили в Осло, и обоим было по пятнадцать — этого было достаточно, чтобы разговор продолжался. Парня звали Хенке (Хенрик на самом деле, но представился он как Хенке), он отдыхал здесь с бабушкой и братом, а родители приезжали только иногда. После того, как со знакомством было покончено, Хенрик позвал Тарьяй к себе — погонять мяч, благо его дом был по соседству. «Я думал, я здесь от скуки сдохну, но, слава богу, ты мимо проходил», — простодушно сообщил запыхавшийся Хенрик, пытаясь увести у Тарьяй мяч. Сделать это ему не удалось — не зря же тот ходил на футбол. При этом надо сказать, что играл он неплохо — Тарьяй внутренне ликовал, что не растеряет навыки игры за недели, оставшиеся до поездки в лагерь. Они соревновались около получаса, а потом уселись на скамейку возле дома. Есть хотелось неимоверно. Тарьяй посмотрел на часы. «Пора мне уже…» — сказал он, вытирая рукой вспотевший лоб. «Придешь завтра?» — спросил Хенрик. «Конечно». «Смотри, не обмани, а то бабушка увидит, что я опять ничем не занят, и заставит меня пироги печь». Тарьяй засмеялся, махнул рукой на прощание и зашагал к воротам. *** Они сдружились за какие-то несколько дней. Наверное, так и бывает в таком возрасте, но Тарьяй потом думал, что это все благодаря Хенке. К товарищам по футбольной команде он привыкал гораздо дольше, а с Хенке с самого начала было легко. Этот парень излучал добродушие, то и дело шутил и постоянно придумывал новые развлечения. Дни скуки и ничегонеделания сменились днями, полными событий и приключений. Еще недели не прошло с момента их знакомства, а они уже успели облазить все кругом, наловить рыбы, посидеть у костра, исследовать заброшенный дом, вдоволь наиграться в футбол и сделать еще массу интересных вещей. Тарьяй боялся признаться себе в том, что, наверное, впервые в жизни у него появился настоящий друг. Почему именно «настоящий», он не мог сказать, просто так чувствовал. Конечно, они были знакомы всего неделю, но оказалось, что этого достаточно для того, чтобы стать друзьями. С Хенриком можно было болтать о чем угодно — он был добрый и веселый, а его природная открытость располагала к ответной открытости. Он никогда не рисовался и не строил из себя крутого парня, так что от него можно было не ждать подколов и издевок. Хенке был из тех людей, которым удается практически все и сразу, а если они все же оступаются и падают, то, как ни в чем ни бывало, встают, отряхиваются и с улыбкой идут дальше. Сам Тарьяй очень болезненно переживал неудачи, часто боялся сделать первый шаг, поэтому эта черта Хенрика особенно его восхищала — рядом с ним он сам как будто становился раскованнее, дурашливее и свободнее. А еще Хенрик был очень симпатичный. Тарьяй бы даже сказал «красивый», но было как-то странно думать так о парне. В эти июльские дни что-то определенно произошло. Не в мире вокруг — что-то изменилось в самом Тарьяй. Бывают периоды, когда жизнь словно замирает, ничего не двигается с места, и ты просто сидишь и ждешь чего-то. Бывает и наоборот — живешь и чувствуешь, что именно сейчас, в эту секунду, час, день что-то важное происходит, что-то меняется. Жизнь становится яркой и насыщенной, и ты пьешь ее большими глотками, боясь захлебнуться. В один из дней зарядил дождь, да такой сильный и беспросветный, что Тарьяй не рассчитывал в ближайшее время выбраться из дома и погулять с Хенриком. Он бродил по нижнему этажу, то и дело выглядывая на улицу в надежде, что дождь стихает, пока его не настигла смс от Хенрика. «Придешь сегодня?» «Дождь поливает, дома сижу», — ответил Тарьяй. «Бери зонт и приходи, у меня побудем». Тарьяй и сам до этого думал пойти к Хенрику, но не хотел напрашиваться в гости, а тут получил официальное приглашение. Наскоро перехватив бутерброд и сообщив маме, что будет у Хенрика, он схватил зонт и чуть ли не вприпрыжку выбежал на мокрую холодную улицу. Через пятнадцать минут он уже был у знакомого дома. Хенрик ждал его под навесом. «Ну что, сегодня придется у тебя дома зависать?» — спросил Тарьяй, улыбаясь. «Ага. Ну, ничего, я тебе свою комнату покажу». Они зашли в дом и поднялись на второй этаж — там была комната Хенрика. Тарьяй она понравилась — довольно большая, светлая, с хорошим видом из окна. «Что делал, пока я не пришел?» — спросил он Хенрика, выглядывая в окно и пытаясь разглядеть соседний дом сквозь пелену дождя. «Музыку слушал. Хочешь, вместе послушаем?» Тарьяй согласился, и Хенрик начал включать песни со своего телефона. Его музыкальный вкус удивил Тарьяй. В его обычном окружении, в основном, слушали рэп или вообще ничего не слушали. Хенрик включил какую-то англоязычную группу, которую Тарьяй никогда раньше не слышал, но песни ему неожиданно понравились. Особенно что-то про свитер, пляж и Калифорнию*. «Мне тоже эта больше всех нравится», — улыбнулся Хенрик и вдруг начал танцевать. Тарьяй смотрел на него во все глаза — в его обычном окружении, как уже было сказано, слушали рэп, но никогда не танцевали, максимум, размахивали руками под бит. Хенрик танцевал так, будто кроме него в комнате больше никого не было, и так это у него выходило красиво и естественно, что Тарьяй засмотрелся. А потом, поймав взгляд Хенрика, смущенно заулыбался. Хенрик поманил его к себе, приглашая присоединиться к своему маленькому празднику жизни, но Тарьяй отклонил приглашение. Хенрик пожал плечами, поднял брови вверх и улыбнулся. В такие моменты Тарьяй чувствовал, что еще не готов разделить ту непринужденность, которую воплощал собой Хенрик. Он все еще боялся показаться смешным, хотя знал, что в этой комнате никого, кроме них с Хенриком, нет, а уж Хенрик точно не будет над ним смеяться. В нем шла внутренняя борьба — новый Тарьяй хотел попробовать что-то, чего раньше не делал, а старый ворчливый Тарьяй одергивал его и возвращал на землю. Прервав размышления Тарьяй, в комнату заглянул брат Хенрика и сказал, что бабушка зовет обедать. После обеда выяснилось, что дождь все-таки перестал, и они пошли копать червей для новой рыбалки. «Жалко, что удочка всего одна. Но что делать — будем по очереди ловить, как в прошлый раз», — сказал Хенрик. Через пару часов совсем распогодилось, даже солнце выглянуло, и они решили, что с рыбалкой можно не тянуть до завтра. Наловили в тот вечер довольно много, но все больше мелочи, которая досталась в итоге соседскому коту — виновнику их знакомства. *** — Так ты еще точно не знаешь, какого числа твой лагерь начинается? — спросил Хенрик, расстилая подстилку недалеко от воды. Погода была отличная, и они пошли на озеро загорать и купаться. — Знаю, что в начале августа. Тренер еще должен сообщить точную дату сборов, — ответил Тарьяй. Странно, но он уже не думал так часто о предстоящей поездке в лагерь — ему и здесь было неплохо. — А ты когда уезжаешь отсюда? — А черт его знает, — отозвался Хенрик. — Мои родители такие непредсказуемые. Могут хоть завтра приехать и сказать, чтобы я собирался. Тарьяй понадеялся, что этого не произойдет — по крайней мере, пока он сам остается здесь. Они улеглись на подстилку. Хенрик жевал какую-то травинку, а потом сказал: «Мы с тобой кое-что забыли сделать». «Что?» — лениво отозвался Тарьяй, не поднимая головы. «Кремом солнцезащитным намазаться. Я не хочу потом красный ходить, как рак, да и тебе не советую». «Да ну нафиг», — Тарьяй совсем не улыбалось мазаться каким-то там кремом, тем более что солнце казалось таким ласковым. «Давай-давай, поднимайся, — легонько ткнул его в бок Хенрик. — Намажешь мне спину, а потом я тебе, а после будешь лежать, сколько захочешь». Тарьяй нехотя сел. Хенрик протянул ему тюбик с кремом. «Откуда он вообще у тебя? Ты что, всегда крем с собой таскаешь?» — поинтересовался он у Хенрика со всем возможным сарказмом. «Нет, не всегда, — невозмутимо отозвался тот. — Просто сегодня закинул в рюкзак на всякий случай, потому что солнце уже с утра припекало». Тарьяй выдавил на руки немного крема и потянулся к спине Хенрика, которую тот уже предоставил в его полное распоряжение. Растирая крем по его плечам, он отметил, что плечи у Хенрика определенно шире, чем у него, да и вообще он как-то лучше развит — уже не выглядит таким мальчишкой, как сам Тарьяй. «Наверное, это потому, что он старше меня на полгода — ему же уже скоро шестнадцать», — решил он. Дальше настала очередь Тарьяй — он с удовольствием вновь растянулся на подстилке и подставил спину Хенрику. Тот начал старательно растирать крем по его спине, и это было так приятно и расслабляюще, что Тарьяй чуть не замурлыкал, как кот. Они провели на озере почти два часа, вдоволь понежившись на солнце и накупавшись. Людей тут практически не наблюдалось — иногда можно было увидеть одинокого рыбака или стайку мальчишек помладше, пробирающихся через кусты к воде. Все ходили купаться и загорать на другое озеро, а это было их личным маленьким царством. Тарьяй ловил себя на том, что украдкой разглядывает своего друга. Он вряд ли смог бы объяснить это даже самому себе, но его завораживали первые признаки взросления, которые можно было заметить в фигуре Хенрика. Он с грустью думал, что его собственное тело выглядит совсем детским, а так хотелось перешагнуть эту черту, вырасти, выползти из привычного кокона и стать прекрасной бабочкой. Хенрик тоже смотрел на Тарьяй, когда тот этого не видел, только его мысли были еще более странными. Точнее сказать, у него почти не было мыслей как таковых — он просто любовался нежным лицом другого мальчишки, наблюдал, как быстро сохнут капельки воды на его коже, первый раз обласканной солнцем, и ощущал в груди странное тепло. — А в лагере твоем развлечения будут какие-нибудь? — спросил он, глядя на светлую макушку Тарьяй. Тот повернулся лицом к нему и, поразмыслив секунду, ответил: — Думаю, да. Не будем же мы три недели только гонять мяч, есть и спать. Может, дискотеки будут. — А команда девочек с вами едет? — хитро улыбнулся Хенрик. На лице Тарьяй появилось странное выражение, Хенрик мог бы поклясться, что тот на секунду сморщил нос. — Вроде да. Но я не думаю, что мне что-то перепадет. — Почему нет? — удивился Хенрик. Тарьяй посмотрел на него, как на дурачка, а потом принялся объяснять: — Девчонки, скорее всего, будут вешаться на других наших парней. Я по сравнению с ними, во-первых, ниже, а, во-вторых… — он не договорил, словно передумал вообще обсуждать эту тему. Хенрик не настаивал и, помолчав, произнес: — Ну, возможность всегда существует. Главное, чтобы девушки были. Будете там по вечерам в бутылочку играть, глядишь, кто-нибудь и попадется к тебе на удочку. Он произнес эти слова и увидел, как почему-то смутился Тарьяй. Какое-то время тот молчал, а потом выдавил из себя: «Тут тоже проблемка есть». Хенрик вопросительно поднял брови. «А то ты не догадываешься?» — почти сердито отозвался Тарьяй, словно заранее переходя в оборону. «Ты ни разу не целовался?» — предположил Хенрик. Тарьяй кивнул, не глядя на него. Хенрик не мог объяснить, почему это признание стало для него важным. Он бросил взгляд на лицо Тарьяй, и его взгляд помимо воли остановился на губах. Они были узкими, необычной формы — таких Хенрик никогда не видел. Одернув себя, он понял, что надо что-то сказать в ответ на откровение Тарьяй, как-то его ободрить. «Фигня это все. Не парься, у тебя с первого раза все получится», — сказал он уверенным голосом. Тарьяй вскинул на него доверчивый взгляд: «А ты… уже целовался?» Хенрик утвердительно кивнул, хотя это было правдой лишь наполовину. Если случайный поцелуй с какой-то незнакомой полупьяной девушкой на новогодней вечеринке считается, то да — он уже целовался. Правда, больше ему запомнился не сам поцелуй, а то, как она периодически хихикала и звала свою подругу со словами: «Смотри, какого я красавчика нашла!» Тарьяй посмотрел на него с уважением и вздохнул. «Надеюсь, ты прав, и я не просижу все время на скамейке запасных», — сказал он с кривой усмешкой. Тарьяй нисколько не удивило, что Хенрик уже целовался. Он в этом и не сомневался. Хенрик был из тех, кому всегда достаются самые красивые девчонки, на ком идеально сидит любая вещь, и кто просто не знает, каково это — чувствовать себя «вторым сортом». Если бы Хенрик выставлял напоказ свою идеальность, как это делали другие успешные парни, Тарьяй бы ему завидовал и злился, но Хенрик этого не делал. Поэтому Тарьяй просто заряжался его позитивом и не уставал удивляться, откуда он такой взялся. Другой, узнав о его неопытности по части поцелуев, уже начал бы самоутверждаться за его счет, а Хенрик просто успокоил и подбодрил его. И в этом подбадривании не было и намека на жалость — Тарьяй бы заметил. Он кинул взгляд на губы Хенрика и подумал, что с такими губами можно не волноваться о том, что ты никогда не целовался — девчонки в любом случае будут млеть. У него самого губы были какие-то странные — узкие, без намека на пухлость, да еще и изогнутые. Поймав взгляд Хенрика, Тарьяй смутился и отвел глаза. «Пора собираться домой», — сказал он. *** Когда Тарьяй пришел к Хенрику на следующее утро, тот пребывал в еще более приподнятом настроении, чем обычно. «Смотри, что мне родители передали», — начал он с порога, показывая на большой сверток. «Что там?» — с любопытством поинтересовался Тарьяй. «Палатка! Давно уже мечтал в палатке под открытым небом поспать, — сказал Хенрик. — Сейчас погода наладилась, так что все идет как нельзя лучше». Тарьяй осмотрел сверток, соглашаясь, что палатка — это, безусловно, круто. «Слушай, а тебя мама отпустит ко мне, ночевать в палатке? Я же не буду один, правда?» — с надеждой взглянул на него Хенрик. Его глаза светились. Тарьяй пока не мог ничего обещать, но уверил Хенрика, что, скорее всего, мама даст добро. «Если она будет сопротивляться, я сам приду и уговорю ее!» — воскликнул Хенрик. Тарьяй хмыкнул. Он не сомневался, что обаяние Хенрика подействует и на маму. В этот день они поехали кататься на велосипедах по окрестностям — в сарае у Хенрика нашлись два велосипеда, которые еще были способны ездить. Тарьяй ехал за Хенриком по дороге и чувствовал необъяснимое счастье — просто от того, что солнце ласково светит, ветер играет его волосами, а впереди едет его лучший друг, раскинув руки в стороны и не держась за руль. «И как это мы раньше не знали друг друга?» — думал он, изумляясь. Скучные дни на собственной веранде в компании телефона словно остались в прошлой жизни. Теперь с ним был Хенрик, и эта новая жизнь нравилась ему гораздо больше. Оказывается, в часе езды от дома Хенрика был залив. Хенрик сказал, что знал о нем — видел на карте. У Тарьяй дух захватило, когда они выехали на берег — перед ним расстилалась бескрайняя гладь воды, над которой то и дело взмывали яркие змеи — здесь собралось немало любителей кайтинга. С залива дул свежий ветер — он растрепал им обоим волосы, забрался под футболки, погладил по лицу. Тарьяй так и запомнил этот день — разноцветные кайты, солнце в глаза, водяные брызги и чувство усталости вперемешку с чувством счастья. Домой ехали не спеша. День, проведенный вместе, сблизил их еще сильнее, а обоюдное молчание рождало странное чувство комфорта. Тарьяй видел, что лицо Хенрика слегка обгорело на солнце, на шортах виднеются мокрые следы от не до конца просохших плавок, а в волосах, растрепанных от ветра, застрял песок. Хенрик знал, что Тарьяй набил синяк на ноге, когда неудачно спрыгнул с велосипеда, а на плече у него есть пара маленьких родинок. Сотни разных мелочей врезались в память, перемешались, как в калейдоскопе, и стали бесценными сокровищами этого бесконечного дня. — Ты не забыл, что нам сегодня еще палатку ставить? — спросил Хенрик на пути к дому. — Да помню, помню, — отозвался Тарьяй. — Надо тогда заехать в магазин — вкусняшек купить на вечер. Они сделали круг и заехали в магазин, где затарились чипсами, сухариками и колой. «Ты сейчас езжай домой и предупреди маму, что ночуешь у меня. И поесть на забудь!» — Хенрик, как всегда, был полон энергии, а Тарьяй все чудилось, что сейчас что-то произойдет, и чудесный день будет испорчен. Хотя, если подумать, он и так получил сегодня намного больше, чем рассчитывал, и день в любом случае удался. Мама, как оказалось, его потеряла. У телефона сел заряд, он отключился, и мама не могла дозвониться. Она была не то чтобы зла, но явно недовольна. «Мам, ну ты же сама хотела, чтобы я с кем-то познакомился. Я и познакомился. Мы ездили на великах кататься, а телефон вырубился». Узнав, что они ездили по трассе черти куда, мама ахнула. Тарьяй судорожно размышлял, как бы сказать ей о предстоящей ночевке, а потом решил сделать это после обеда. Это было удачное решение. Мама немного отошла и даже начала расспрашивать его о Хенрике. Тарьяй рассказал о том, какой Хенрик замечательный, при этом ничуть не лукавя, и решил, что пора брать быка за рога. Мама отреагировала на новость о ночевке на удивление спокойно, только усмехнулась: «Я вижу, что ты у этого своего Хенрика уже прописался. Ну, смотри, чтобы вы там хоть поспали, а то будете болтать до утра». Быстренько приняв душ и смыв с себя песок и дорожную пыль, Тарьяй поспешил к Хенрику. Тот уже начал ставить палатку возле дома. Увидев, что Тарьяй пришел, он возликовал и с удвоенным усердием взялся за работу. В итоге они вдвоем провозились почти полтора часа — чертова палатка никак не хотела нормально ставиться, однако, в конце концов, сдалась. «Давай в бадминтон поиграем, пока солнце еще не зашло?» — предложил Хенрик. «У тебя точно мотор в заднице, — покачал головой Тарьяй. — Я уже на ногах не стою, а ты хочешь, чтобы я бегал за воланчиком». «Ты просто играть не умеешь, признайся», — начал подначивать его Хенрик. «Да умею я…» Играли они недолго. Солнце быстро садилось, а воланчик все время улетал черти куда. В конце концов, Тарьяй со словами «Сдаюсь! Ты победил!» опустил ракетку, дошел до скамейки и плюхнулся на нее. Все тело болело, и он бездумно пялился на большой оранжевый диск, который уже наполовину скрылся за деревьями. Хенрик сел рядом и легонько толкнул его коленом. — Устал? — А ты как думаешь? — Давай не спи, нам еще ништяки есть. — Ой, я и забыл… Хенрик же ничего не забыл. Он деловито сновал между домом и палаткой, таская туда разные матрацы и одеяла. Наконец он высунулся из палатки и возвестил о том, что «все готово, можно загружаться». Когда Тарьяй залез в место их будущей ночевки, там уже было очень уютно. Хенрик постарался на славу, соорудив две кровати из подручных средств, а больше им ничего и не было нужно. Фонарик Хенрика тускло освещал палатку, снаружи трещали сверчки, а они лежали и болтали о школе, об Осло. Выяснилось, что оба часто бывали в одних и тех же местах, может быть, даже пересекались, просто не знали друг друга. У Хенрика в городе было много друзей, и Тарьяй, слушая, как Хенрик про них рассказывает, даже начал немного ревновать. Здесь они были, словно на необитаемом острове, где никого больше не существовало, а там, снаружи, была совсем другая жизнь. И Тарьяй хотелось как можно дольше остаться в этом заповедном краю вечного лета, где есть только он и Хенрик. Наконец фонарик начал мигать. «Батарейка садится. Будем спать уже?» — спросил Хенрик. «Ага», — зевнул Тарьяй. Хенрик выключил фонарик, но спустя несколько секунд воскликнул: «Стоп! Мы же про вкусняшки забыли!» «Точно… — отозвался Тарьяй. — Что, оставим на завтра?» «Ты как хочешь, а я что-нибудь заточу прямо сейчас», — сказал Хенрик и начал шуршать пакетами в темноте. Когда он захрустел сухариками, Тарьяй не выдержал: «Ладно. Я тоже буду». «На, держи», — Хенрик, очевидно, протягивал ему сухарики. Через несколько секунд в темноте послышался уже двойной хруст, и они одновременно засмеялись. Было так здорово хрустеть сухариками в ночи, продолжая легкий треп о разных вещах. Было еще кое-что, чему Тарьяй старался не придавать значения — в какой-то момент все его ощущения сосредоточились на том, как Хенрик передает ему очередную порцию сухариков, и их пальцы на короткий миг соприкасаются. Внешне все выглядело, как обычно — они продолжали болтать, смеяться, хрустеть сухариками, но Тарьяй почти воочию видел, как от каждого соприкосновения их рук в темноте вспыхивают искры. По крайней мере, так это ощущалось. В конце концов, пачка подошла к концу. Они запили сухарики колой и улеглись. Тарьяй охватило странное чувство, смутно напоминающее разочарование. Он бы съел, наверное, еще десять таких пачек, лишь бы снова испытать то, что только что испытал. Даже сон, как назло, куда-то улетучился. Тарьяй лежал и пытался привести мысли в порядок, а когда потянулся за телефоном, чтобы проверить уровень заряда, то внезапно наткнулся в темноте на руку Хенрика. Это было, как ожог, как удар током. Пока Тарьяй приходил в себя, Хенрик тихонько засмеялся, сжал его руку и выдохнул: «Привет». Тарьяй ответил на шуточное приветствие, а потом хотел убрать руку, но не смог. Прикосновение затянулось, и каждая секунда только усиливала панику. Надо было либо что-то сказать, либо отнять руку, а лучше и то, и другое сразу. Но в голову, как назло, ничего не приходило, мысли все куда-то испарились — во всем мире остались только теплые пальцы Хенрика. А потом Хенрик вдруг предложил: «А хочешь, сыграем в игру?» Тарьяй сейчас готов был играть в какую угодно игру, лишь бы не прерывать это прикосновение, однако все же счел нужным поинтересоваться: «Что за игра?» «Я буду у тебя на руке слова писать по буквам, а ты будешь угадывать. А потом наоборот. Идет?» «Идет». Это было волшебство, иначе не скажешь. И это было сумасшествие, которое надо было тщательно маскировать, прикрываясь игрой. Нужно ли говорить, что слова угадывались с большим трудом и через раз, так что приходилось писать их снова и снова. Тарьяй настолько поплыл, что, когда приходил его черед, с трудом придумывал слово. Хенрик смеялся и журил его, но его голос звучал как-то странно. Когда в очередной раз пришла очередь Хенрика загадывать, он начал писать буквы на ладони Тарьяй, а потом вдруг прямо посреди слова его пальцы соскользнули на запястье и замерли там. Игра была как-то незаметно забыта — начиналось что-то новое, и это было уже серьезно. Они осторожно гладили друг друга, периодически замирая на пару секунд, а после продолжая это странное нежное исследование. Тарьяй абсолютно перестал себя контролировать. Единственное, на что его еще хватало — стараться дышать потише, потому что дыхание бессовестно сбилось. Он ни о чем не думал — в голове была восхитительная пустота, а сам он словно парил над землей. То, что они делали, было странно, очень странно, но лучше этого он ничего в жизни не испытывал. Хенрик тоже дышал часто, и звуки их дыхания в тишине окончательно лишали обоих способности соображать. Сколько это продолжалось, Тарьяй не смог бы сказать. Время словно остановилось. Они быстро учились, пробуя, изучая, узнавая чувствительные точки друг друга. Хенрик выяснил, что, если легонько гладить Тарьяй между средним и безымянным пальцами с тыльной стороны ладони, тот замрет и будет задерживать дыхание, а если потом вдруг начать скользить между ними в определенном ритме, он захлебнется очарованным вздохом. За все время они оба не произнесли ни слова — за них говорили их руки. Тарьяй смутно осознавал, что все это за пределами нормы — об этом свидетельствовали и его мокрые насквозь трусы. Ему было пятнадцать, и он уже соприкасался с этой стороной жизни, но никогда еще из него так сильно не текло. Вставало — да, и довольно часто, но такого не было никогда. Это было бы мучительно стыдно, если бы не было так прекрасно. Он знал, что завтра он, скорее всего, не сможет смотреть Хенрику в глаза, но конкретно эта ночь была словно за гранью обычной жизни, за гранью каких-либо правил и морали. Тарьяй почти не помнил, когда они заснули — просто в какой-то момент сон сморил их. Проснулся он от того, что все тело затекло — спать на земле все же не так удобно, как в своей кровати. Почти сразу же после пробуждения на него нахлынули воспоминания о том, что было ночью, и ему захотелось заснуть снова, а еще лучше — оказаться за сто километров отсюда. Тарьяй лежал и думал, как теперь быть, когда в палатку начал стучаться младший брат Хенрика — он хотел узнать, как прошла ночевка. «Офигенно прошла, — подумал Тарьяй. — Лучше не придумаешь. Всю ночь держались за руки с твоим братом. И не просто держались. Боже, да я даже описать это нормально не могу. Мы, блин, гладили друг друга, и это было… Это было невероятно». Он услышал, как на своей импровизированной кровати заворочался Хенрик и сказал Матиасу, чтобы тот отвалил. Но от Матиаса было не так-то просто отбиться. Он жаждал подробностей ночевки, обхаживал палатку, а еще сообщил как бы между прочим, что сегодня должны приехать родители. Видимо, последняя новость окончательно пробудила Хенрика — Тарьяй услышал, как тот поднялся и вылез из палатки. Сам он остался лежать и только сейчас осмелился открыть глаза. Тарьяй понимал, что пролежать тут вечно, изображая спящую красавицу, не получится, а значит, чем скорее он вылезет из палатки и увидит Хенрика, тем лучше. Он выполз из-под одеяла, поежился, взглянул на свои трусы, в ужасе закатил глаза и побыстрее натянул джинсы. Хенрик обнаружился с другой стороны дома — он сидел на корточках спиной к Тарьяй, а рядом с ним стоял Матиас. Матиас, увидев Тарьяй, приветственно замахал ему, что заставило Хенрика обернуться. Тарьяй буквально заставил себя посмотреть ему в лицо и пробормотать «Доброе утро». Наверное, даже Матиас понял, что что-то не так, потому что тут же выдал: «Вы что, поссорились?» Брови Хенрика в ту же минуту взлетели вверх и он ответил: «Нет. Просто не выспались». Тарьяй криво улыбнулся и пошел умываться. Завтракали у Хенрика — его бабушка настояла. После завтрака Тарьяй уже собирался убежать домой, но Хенрик перехватил его со словами: «Уходишь? А когда придешь снова?» Это был первый раз за утро, когда они разговаривали непосредственно друг с другом и наедине. Хенрик слегка хмурился и выглядел не таким солнечным, как обычно. Его лицо выражало озабоченность. Еще он как будто что-то молча спрашивал у Тарьяй, но тот не мог понять, что именно. Тарьяй замялся, не зная, что ответить, и Хенрик продолжил: «Мои родители сегодня приезжают. Приходи, познакомлю». Через пару часов Тарьяй снова шел к дому Хенрика. Мама только головой покачала — не успел прийти, как уже снова убегает. Когда он оказался на месте, оказалось, что родители Хенрика еще не приехали, поэтому они решили пойти на озеро. Тарьяй с облегчением чувствовал, что в общении с Хенриком все постепенно становится на свои места, по крайней мере, внешне. Он был бы рад общаться, как раньше, но на него постоянно накатывали воспоминания о прошлой ночи. Он пялился на руки Хенрика и чувствовал головокружение. Иногда, когда их взгляды встречались, он читал в глубине глаз Хенрика, что тот тоже помнит, но они, естественно, ничего не обсуждали и даже не касались этой темы. После обеда, наконец, приехали родители Хенрика. Они сразу понравились Тарьяй — это были приятные и легкие в общении люди. Вечер пролетел незаметно — возле дома устроили барбекю, все были при деле, даже Матиас помогал жарить мясо. Тарьяй в какой-то момент почувствовал себя частью этой семьи. Он смотрел, как Хенрик общается с родителями и чувствовал так много всего сразу, что даже не смог бы разложить это на составные части. Солнце клонилось к закату, и его начали мучить мысли о том, что будет ночью. А вдруг Хенрик снова позовет его ночевать с ним в палатке? Сможет ли он отказаться? Вряд ли. А если они снова будут спать вместе, повторится ли снова все, что было? Голова у Тарьяй шла кругом, поэтому на многие вопросы он отвечал невпопад. А еще он постоянно чувствовал на себе взгляд Хенрика и, встречаясь с ним глазами, гадал, посещают ли его те же мысли. В какой-то момент до него донесся голос Хенрика, который рассказывал родителям про ночевку в палатке. Следующий вопрос, заданный мамой Хенрика, застал его врасплох: «Сегодня снова у нас ночуешь, Тарьяй?» Его выражение лица, наверное, позабавило ее сына, который один догадывался, в чем дело. Тарьяй помялся и пробормотал: «Наверное», кинув на Хенрика вопросительный взгляд. Реакция того отправила его в нокаут — Хенрик возвестил с лучезарной улыбкой: «Конечно, у нас. Кстати, мы сегодня, наверное, ляжем пораньше. Вчера долго болтали и не выспались». Тарьяй понял, что сегодняшняя ночь имеет все шансы стать повторением вчерашней, и у него моментально свело живот от радости и волнения. Он видел, что Хенрику точно так же не терпится поскорее оказаться в палатке, как и ему самому. Однако надо было сохранять лицо. Они честно поиграли в бадминтон, а когда стало совсем темно, попрощались с родителями и залезли в палатку. И вот тут началось самое странное. Никто из них не решался предложить выключить фонарик и «лечь спать». Они просто несли всякую чушь, не в силах остановиться, особенно Хенрик — у него рот вообще не закрывался. Обсудили даже наборы LEGO, которые собирали в детстве. Несмотря на нелепость поднимаемых тем, Тарьяй волновался все больше и больше — его даже начало слегка мутить. Он понимал, что поток их красноречия когда-нибудь иссякнет, хотел этого и одновременно ужасно боялся. В какой-то момент Хенрик зевнул, и Тарьяй тоже заставил себя изобразить зевок. «Что, будем уже фонарик выключать?» — с деланным равнодушием спросил Хенрик. «Ага», — полузадушенным голосом отозвался Тарьяй. Через пару секунд в палатке стало темно. Они оба замолчали, и Тарьяй спросил себя о том, о чем раньше как-то не задумывался: «И как теперь, скажите на милость, нам снова начать то, чем мы вчера всю ночь занимались? Я же не могу просто взять его за руку». Минуты текли, но ничего не происходило. Они просто лежали молча в темноте, и Тарьяй, в конце концов, затопило горькое разочарование — словно в грудь положили кусок льда. Надежда на то, что сегодня что-то будет, таяла с бешеной скоростью, и он не знал, что делать. Тарьяй почему-то ждал первого шага от Хенрика, но теперь стало очевидно, что Хенрик не хочет (или не может) сделать этот шаг. Что ему оставалось? Только сделать его самому. По крайней мере, попытаться. Дурея от волнения, он, как и вчера, полез за телефоном. Тот, как назло, нашелся почти сразу, но Тарьяй не стал его брать, а продолжил осторожно исследовать местность вокруг. Хенрик заворочался на своей кровати, но в пределах досягаемости его не было. Тарьяй, отчаявшись, осторожно вернул руку на место и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда наткнулся на пальцы Хенрика. Мысли в его голове запрыгали, как белки, и так же быстро оттуда выветрились. Его бросило в жар, а потом затопило облегчение и сладость. Дыхание моментально сбилось, остались только ощущения — как и предыдущей ночью. Хенрик тоже потерялся в этих ощущениях. Они снова гладили друг друга, и это ощущалось еще острее, чем вчера. Вчера это еще можно было списать на случайность, сегодня они уже не скрывали, что оба этого хотят. В эту ночь они продвинулись дальше в своих исследованиях — помимо обычных касаний и поглаживаний переплетали пальцы, гладили запястья, умирая от нежности… Хенрик первым отважился на путешествие по внутренней стороне руки Тарьяй от запястья до локтя — он не знал, где этому научился, но что-то подсказывало ему, что нужно как можно дольше избегать ямочки на сгибе локтя, и только в самый последний момент, после десятков осторожных касаний рядом, начать гладить ее. Реакция Тарьяй поразила его — тот практически застонал, а его дыхание еще больше участилось. Что-то сломалось внутри Хенрика. Это было, словно поезд, который летит под откос. Его буквально затопило желанием, и он, уже почти не соображая, что делает, взял руку Тарьяй и поднес к своим губам, опалив дыханием. Тот не сопротивлялся, только издал какой-то звук, похожий на всхлип. Хенрик не спешил — он боялся напугать Тарьяй, до ужаса боялся, что тот сейчас выдернет руку и сердито спросит: «Какого хрена ты творишь?» Но ничего подобного не происходило, и Хенрик, осмелев, начал целовать эти хрупкие пальцы. В голове мутилось, и это состояние только усилилось, когда они ожили на его губах и начали сначала осторожно гладить, а потом скользнули внутрь. Это было слишком. Хенрик больше не мог этого вынести. Он тихо позвал: «Иди ко мне…» и не узнал собственный голос. Он был хриплый, в нем слышалось желание вперемешку с волнением. Тарьяй замер на своей кровати на несколько мучительных секунд, а потом осторожно начал вылезать из-под одеяла. Хенрика накрыло ликование. Он приподнял свое одеяло, и уже через секунду ощутил Тарьяй так близко, как никогда до этого. Они оба были очень смущены и просто лежали боком друг к другу, соприкасаясь только голыми локтями и коленками — но и этого было достаточно, чтобы окончательно сойти с ума. Хенрик знал, чего хочет, и не мог больше терпеть — он потянулся к губам Тарьяй, но, когда уже был в сантиметре от них, тот прошептал почти с отчаянием: «Я же не умею совсем…» Хенрика рвало на части все это вместе взятое — вкус первого настоящего опыта, собственные запредельные ощущения и — больше всего — невинность Тарьяй. Он не знал, что ответить, поэтому сказал первое, что пришло в голову: «Не бойся… Это легко…» И это действительно оказалось легко. И сладко — так сладко, что он улетел практически мгновенно. Для Хенрика это тоже было впервые — ведь тот поцелуй на вечеринке не в счет. Губы у Тарьяй были нежные, податливые, горячие. Хенрик всасывал то верхнюю, то нижнюю, ловя губами вздохи Тарьяй и окончательно теряя себя в этой сладкой влажности. Очень хотелось стонать прямо в эти доверчиво раскрытые губы, особенно когда язык Тарьяй робко касался его языка, но он боялся, что кто-то может услышать. Он и не знал, что бывают такие ощущения — да никто из них не знал до сегодняшней ночи. Они целовались до тех пор, пока оба не оказались на грани. И оба не знали, что с этим делать, просто лежали и задыхались. Хенрик, как и до этого, решился первым. Он обнял Тарьяй крепче, прижался всем телом и на секунду увидел звезды — Тарьяй был такой же мокрый внизу, как и он сам. Хенрик, совершенно не думая о том, что делает, опустил руку вниз и коснулся влажной скользкой ткани. Тарьяй задохнулся и сбивчиво зашептал: «Я не знаю, почему так… Это само собой…» Хенрик, снова очарованный его невинностью до фейерверков перед глазами, молча взял руку Тарьяй и продемонстрировал ему, что с ним творится то же самое. Тот прошептал что-то неразборчивое, а потом они оба, не сговариваясь, начали гладить друг друга. Белье при этом практически не ощущалось — пальцы легко скользили по мокрой насквозь ткани, и они снова потерялись в ощущениях. Через пару минут оба поняли, что лучше всего гладить друг друга и одновременно целоваться. А потом — что еще лучше все-таки снять эти чертовы трусы. Что они чувствовали в тот момент, никто из них не смог бы описать. Это был полет, и сладость, и влажность повсюду, и сумасшествие… и счастье. Такое счастье, что хотелось плакать. Оказалось, что сжимать в объятиях своего лучшего друга, который стал для тебя чем-то неизмеримо большим, целовать его и чувствовать, как твои пальцы становятся мокрыми от его желания — это прекрасно. Лучше всего на свете. До этого Хенрик уже не раз и с большим удовольствием трогал сам себя, да и Тарьяй доводилось исследовать свое тело «до победного», но то, что они в эту ночь испытали друг с другом, было по-другому. Совсем по-другому. Они оба навсегда запомнили невыносимую, почти болезненную сладость последних мгновений перед тем, как мир вдруг взорвался на миллион осколков, а затем и вовсе перестал существовать. Они долго приходили в себя после всего случившегося — просто лежали молча, но неловкости уже не было. Было ощущение близости, и у этой близости не было дна. Первым, кто вернулся в реальный мир, был Хенрик. Он потянулся и сказал с тихим смешком: «Надо теперь что-то с простыней делать — как-то понезаметнее ее в стирку отнести. Если что, придется объяснять бабушке, что у меня был мокрый сон». Тарьяй фыркнул, попытался сдержать смех, но не смог. Как он ни оттягивал момент возвращения на свою кровать, нужно было сделать это раньше, чем они оба провалятся в сон, потому что утром в палатку мог заглянуть кто угодно. Он нехотя выполз из-под одеяла и уже собирался уйти на свою кровать, когда Хенрик остановил его и притянул к себе для поцелуя. «Сегодня у меня была сразу сотня первых поцелуев», — с улыбкой подумал Тарьяй. *** Открыв глаза на следующее утро, Тарьяй наткнулся на взгляд Хенрика — тот просто лежал и смотрел на него. Хенрик почти сразу улыбнулся, но в памяти Тарьяй осталось это странное выражение его глаз — в них было что-то настолько серьезное и глубокое, что сердце Тарьяй пропустило удар, и он почти обрадовался улыбке, которая вмиг скрыла эту серьезность. Тарьяй ощущал себя очень странно после вчерашнего. Нет, стыда и неловкости не было, просто он больше себе не принадлежал. Его сердце стало огромным и не помещалось в груди. Каждый взгляд Хенрика заставлял его кожу покрываться мурашками, а при звуке его голоса хотелось закрыть глаза и слушать его, как слушают шум волн на закате. Он даже не думал о том, правильно ли все то, что между ними было — просто знал, что умер бы, если бы этого не случилось. Так или иначе, ему не суждено было долго балансировать на грани между сном и явью — за завтраком родители Хенрика сообщили, что сегодня же уезжают обратно в Осло и забирают с собой Хенрика. Более жестокое возвращение в реальность сложно было вообразить. На вопросы сына, зачем он там нужен, они отвечали, что он должен помочь маме с переездом на новую квартиру, пока отец будет в командировке. Тарьяй и половины не понял из того, что было сказано, но понял главное — Хенрик уезжает и уезжает сегодня. «Да не расстраивайтесь вы, — успокаивал их отец Хенрика, видя выражение их лиц. — В городе еще увидитесь сто раз. Кроме того, мы же не прямо сейчас уезжаем, а ближе к вечеру. Еще успеем съездить на залив. А ну-ка, быстренько собирайтесь!» Они сидели на заднем сиденье в машине родителей Хенрика: Тарьяй у окна, Хенрик в центре и Матиас рядом с ним. Мимо проносились поля, и бесконечные дорожные столбы вели последний отсчет времени. Тарьяй знал, что они еще могут встретиться в городе в сентябре, но знал и то, что этот волшебный июль для них подходит к концу. Он был совсем молод, но что-то подсказывало ему, что такое не повторяется. Он чувствовал Хенрика всем телом — его теплое колено касалось его собственного, а их руки лежали совсем рядом. Это было почти невыносимо — хотелось сжать эти тонкие сильные пальцы, зарыться лицом в голубую выцветшую футболку, вдохнуть запах Хенрика и сидеть так вечно. И чтобы никакого Осло, никакого футбольного лагеря — только он, Хенрик и это лето. Тарьяй вовремя отвернулся к окну — проплывающие мимо деревья стали размытыми от слез. А потом он ощутил, как мизинец Хенрика легонько коснулся его мизинца, успокаивающе поглаживая. Он так и сидел, не поворачиваясь, чувствуя, как все его существо растворяется в этом прикосновении. Ему даже было плевать, что Матиас увидит. Видимо, Хенрику тоже. Остаток дня прошел, как в тумане. Тарьяй знал, что надо ценить эти мгновения, но все отравляло осознание близкой разлуки. Уже под вечер, вернувшись с залива, решили разбирать палатку. Не сговариваясь, они с Хенриком залезли туда и начали целоваться, как сумасшедшие. Оба дрожали и судорожно обнимали друг друга — было так сладко, что они чуть не потеряли сознание. Это был последний отравленный подарок этого лета, а потом Хенрик уехал. Тарьяй запомнил его глаза перед самым отъездом — это робкое нежное выражение потом преследовало его еще долго. Он стоял и смотрел, как отъезжает машина, даже, кажется, махал на прощание. Потом попрощался с бабушкой Хенрика и Матиасом и пошел домой, чувствуя, что тело ему не повинуется. Садилось солнце, и было странно и неправильно провожать этот закат без Хенрика. Тарьяй был до краев переполнен этими непонятными чувствами, на него волнами накатывала грусть, и в то же время он был счастлив. Хотелось плакать, но слез почему-то не было, только горло сдавливало все сильнее и сильнее. Да и как бы это выглядело со стороны — пятнадцатилетний парень идет по дороге и плачет из-за того, что внезапно уехал его лучший друг? Он не мог объяснить сам себе, что с ним произошло, но это изменило его навсегда. Наверное, он просто стал взрослым. Примечание: *Имеется в виду песня группы “The Neighbourhood” – “Sweater Weather”