Зашквар

— Бля, нет, они серьезно? — Хованский с нервной усмешкой скроллит страницу сайта вниз, бегло пробегаясь глазами по тексту. — Сука, почему от меня по их ебаному мнению несет дешевой алкахой и одеколоном? Ларин еле заметно поводит бровью, но не отрывается от книги. Не хватало ему еще устраивать с псом уебанским тупую дискуссию насчёт фанфикшена за авторством мелких недотраханных шкур. — Ладно, блядь, хуй с ним, с перегаром, с этим, ёб их рот, щас-щас, — Юра прерывается и ищет в тексте цитату, — «кислым шлейфом баночного пиваса», но хули одеколон-то? Ага, блядь, квартира в центре, сука, Питера и тройной одеколон. Идеальное сочетание для пирамидного гэнгста. — Они, вероятно, про то, что ты и его пьешь, — наконец подает голос Дима, но остается все таким же намерено безэмоциональным, хотя сложившаяся ситуация его забавляет. — Пьёшь всё, что течет и горит. Получив после баттла с Хованским даже большую дозу хайпа, чем ожидал, Ларин смерил свой пыл и сменил гнев на милость. Он по большому счёту и раньше не ненавидел своего кудрявого оппонента, а сейчас они так и вообще заделались чуть ли не лучшими приятелями. Конечно, не такими бест-френдс-форева каким Юра был с Гридиным и Черниковым (Уткина никто не звал сниматься в общих роликах ввиду его сволочной натуры, которая, к удивлению Хованского, действительно была частью лариновской природы, а не очаровательной фишкой в образе), но всё же. Об этом комик-критик-новатор ничуть не сожалел и продолжал делать вид, что конфликт с шепелявым ублюдком с каждым новым видео лишь набирает обороты, с удовольствием, что говорится, набрасывая говно на вентилятор. Между тем, Хованский продолжал возмущаться отсутствию каноничности в рассказах. — Всё тебе, бля, не то. От себя я сделал всё, что мог, — пожимает Ларин плечами и, откладывая книгу, потягивается в кресле. — Это ты чё, о том, что на стриме сказал, что от меня ничем подобным не пахнет? В любом случае, Уткин, ты только масла в огонь подлил. Для них любое наше взаимодействие — всё, пиздец, вызывайте сантехника, у малолетки с шестого этажа трубу прорвало. А тёлка твоя — прикрытие, кстати. Блядь, сколько же они пишут… — Это не я петушился перед баттлом, что выебу, а после — что, ого, я же говорил — выебу! Сказал и сделал. А потом еще и тот дисс про чушку… — Дмитрий закатывает глаза и устало потирает виски пальцами. Мда, даже общение с ним не сделает этот кусок долбоёба разумнее. — Что я, блин, вообще здесь делаю? Хованский лишь пожимает плечами и снова погружается в чтение фанфиков, периодически покатываясь со смеху и закрывая лицо руками: испанский стыд! Такое поведение развлекает Ларина и он внимательно наблюдает за приятелем, чувствуя себя ебучим Фрейдом или школьницей на стриме. Сдаётся Ларину, что реакция Хованского намного, намного интереснее и забавнее им прочитанного. Так продолжается какое-то время: Ларин поглядывает поверх телефона, но тут же сконфужено опускает глаза и старается залипнуть в ленту. Его собственные эмоции кажутся ему какими-то по-странному ненормальными. — Ой, ты посмотри, тут вообще трешак, — вдруг подаёт голос Юра. — Изнасилование. BDSM. И секс с использованием посторонних предметов. — Ага. Как ты любишь. Что странного-то? — Ларин изгибает бровь. — Да нет, с этим всё в порядке… Просто ты сверху. Комик смущается, и его бледное лицо покрывает еле заметный румянец. — Что кажется тебе удивительным? Хованский оборачивается и с едкой усмешкой смотрит на Ларина: — Серьезно? — скалится он. — Ты-то, Димочка, да меня? Я даже не поверю, что ты был активом со своими девушками. И, довольный своей колкостью, утыкается в монитор. Лицо Ларина багровеет; он выходит из себя из-за подобной несправедливости: будь он по-настоящему пидором, он бы не позволил драть себя. Тем более жестко. Тем более Хованскому! Он резко встаёт и меняется в лице; ох, если бы Юра видел эти эмоции и бесовщину в глазах, то отложенных им кирпичей бы ему хватило, чтобы построить не то что собственную пирамиду — китайскую, блядь, стену. Но к несчастью последнего, он сидит спиной, продолжая зачитывать отрывки и ухахатываясь над тем, что Дмитрий Ларин — прости Господи, Димка Уткин! — может кого-то когда-то под себя подмять. Пальцы Ларина хватают ворот футболки и тянут шепелявого вверх; тот от неожиданности не успевает издать и звука, не говоря уже о попытках вырваться или дать с вертухи по охуевшей ларинской морде, лишь испуганно хватается за горло, пытаясь ослабить хватку. Удивленный собственной наглостью и силой, Ларин выверенным ударом отпинывает кресло, которое пару мгновений назад Хованский грел своим задом, к стене, а свободной рукой скидывает со стола всё лишнее: какие-то бумажки (вероятно, сценарий к новому видео), микрофон, пару пустых бутылок пива, жалобно звенящих от удара об пол, — и с силой вдавливает в стол всё еще ничего не понимающего Юру. — Выбирай: между скул или меж ягодиц? — вкрадчиво шепчет Дима, прижимаясь своим телом к спине блоггера, и с уверенностью разводя острым коленом ноги приятеля. — Ты чё, блядь? Совсем, да? — Хованский наконец приходит в себя, однако к своему удивлению не предпринимает никаких попыток вырваться. — Петушара! Знал, что тебя нельзя к себе на хату звать, а не то спиздишь что-нибудь или чего хуже! Ларин продолжает держать ворот футболки Хованского железной хваткой, контролируя поступление кислорода в его лёгкие; второй рукой он крепко сжимает его бедро, до боли сжимая неожиданно сильные пальцы. — Люблю визгливых в сексе, а ты визжишь как фурия. — Ух ты, Уткин! Ебануться, конечно — ты запомнил свой текст, Млечный бы тобой гордился. Но это, блядь, нихуя не повод вести себя, как Усачев, — шипит Хованский, но, понимая, что его ирония не возымеет никакого успеха, тихо и жалобно поскуливает: — Не смешно. Пусти. Критика это ещё больше раззадоривает: Хованский давно мог дать ему под дых, вышвырнуть из квартиры и записать разоблачающие видео в стиле Афони ТВ, но отчего-то всё медлил. Их игра становится интереснее. Насколько далеко он сможет зайти? Ларин наконец отпускает Юру — тот глубоко и судорожно вдыхает — и поворачивает его к себе лицом. Опускает руки на его ремень, смотрит прищурено прямо в глаза. — Всё ещё слабо верится в то, что я могу подмять тебя под себя? — Ох, каммон, Дима, — только и говорит Хованский; по нему видно, что он не только нервно-возбужден, но и весел — весел с толикой истерики в глазах, в голосе, в движениях. По большей части он обездвижен, шокирован, но слишком любопытен, чтобы прекратить эту вакханалию. Про себя оба блоггера с удовольствием отмечают, что творящееся чертовски приятно. Ларин не глядя начинает расстёгивать ремень брюк и неспешно приближает своё лицо к лицу Юры. Он уже чувствует на своих скулах его горячее прерывистое дыхание и готов к тому, что пару секунд спустя он-таки может получить по своей наглой морде. Притом, вполне заслужено. Но Хованский бездействует, не оказывает никакого, даже малейшего сопротивления; напротив, критик замечает, что на каждое его прикосновение он отвечает и подается впёред. Звенит пряжка ремня, взвизгивает замок джинсов. — Какой ты послушный, — ухмыляется Ларин и, сжимая пальцы на подбородке, проводит языком по щеке Юры. Краем глаза он замечает, как тот прикрывает веки, а дыхание становится ещё более рваным, теряя какой-либо темп. Рука скользит по груди, вниз, к резинке боксеров, забирается под неё. Действия вызывают у Хованского иступленный восторг и нечленораздельные звуки. — Соулмейт АУ, Юра. Я, как твой соулмейт, могу точно описать твои ощущения. Хочешь проверить? — рука Ларина двигается вверх-вниз. — Такое приятное возбуждение, думаешь, только бы я не останавливался. Так?.. Сделав еще несколько движений рукой, Ларин вдруг отстраняется от Хованского, вытирает ладонь о брюки и с усмешкой проговаривает: — А теперь ты разочарован и… зол? Юра несколько секунд тупо смотрит на приятеля, а после кидается в его сторону, словно разъяренный пёс. — Ого, это, блядь, работает! — шипит Хованский и резким движением валит Ларина с ног на ковёр. — А теперь моя очередь, Уткин. Пока Хованский нервными пальцами расстегивает его рубашку, почти отрывая от неё пуговицы от иступленного желания, Ларин лишь прижимает Юру к себе поближе. Он водит руками по его спине и думает, что, пожалуй, фикрайтеры были правы: быть снизу ему гораздо комфортнее. * Помимо всего прочего, что по обыкновению должно болеть после подобных действий, у Ларина саднят спина и колени: жесткий ворс ковра стер кожу на них почти в кровь. Хованский сидит в кресле за компьютером, но теперь он не читает фанфики, а проверяет топ ютуба. — Хаю-хай, с вами ИванГай, — доносится из колонок излишне громко, и Ларин усмехается: — Серьезно? ИванГай? Хованский пожимает плечами: он слишком спокоен и удовлетворен, чтобы как-то реагировать на колкости Димы. Тем более, что он выебал блоггера-миллионника уже не первый раз, но теперь в ещё более прямом смысле. — Знаешь, у всех в жизни есть такие вещи, которые ты делаешь, но о которых обычно никому не говоришь, — философски говорит он, — потому что это слишком зашквар. Для меня это просмотр роликов ИванГая и Мамикса, — и, задумавшись на секунду, довольно скалится: — А с сегодняшнего дня ещё и ты, Уткин.